Часть четвёртая
I
В Петербург, по особо важному поручению, прибыл некий сержант. Ему было поручено обговорить важные подробности с Алексеем Семёновичем Трубецким. В город он прибыл десятого июня, в девять часов утра, и сразу, как вышел из вокзала, направился в дом Трубецкого.
Алексей Семёнович неохотно встретил его и вёл с ним разговор (как и со всяким, кто навещал его по особо важным делам, абсолютно его не волновавшим). Помимо старика в доме была и его дочь Соня. Она очень приглянулась сержанту; он ей тоже.
Когда важный вопрос был решён, сержант не торопился уходить. Старик Трубецкой не желал продолжать разговор с гостем, потому ушёл в свой кабинет, оставив Соню и сержанта наедине, чему молодая красавица была только рада. Сержант этот был Милёхин. Между этими людьми точно что-то было. Они провели вместе несколько часов, и только ближе к вечеру Милёхину было пора уходить.
— Будьте у нас почаще! — говорила Соня, провожая гостя. — Надолго ли вы в Петербурге?
— Ближайший месяц я буду здесь. Время от времени обещаюсь быть и у вас.
— Как это прекрасно! Ах, скорее бы сестра узнала, какого приятного человека мне довелось повстречать!
— По вашим рассказам, она не менее приятна. Думаю, в течение месяца вы успеете меня с ней познакомить.
— Конечно, успею. Кстати говоря, на следующей неделе, в субботу, в доме Калининых состоится званый вечер; мы и наш отец в числе приглашённых. Я считаю, это отличная возможность познакомить вас с Леночкой.
— Но меня не приглашали.
— Бросьте эти глупости: я вас приглашаю. Только обещайтесь, что придёте.
— Обещаюсь.
II
Милёхин, как и обещал, был на званом вечере, хоть и не любил подобные мероприятия. Никогда ему не нравилось находиться в большом окружении людей, ему не знакомых; пришёл он исключительно ради Сони.
Трубецкие были в полном составе и выглядели как нельзя лучше. Соня и Лена шли впереди, Алексей Семёнович — сзади. Елена была не похожа на саму себя: лицо её было унылым, почти не улыбалось; глаза — погасшими; движения — ленивыми. Соня, наоборот, была в большом предвкушении. Она осматривала всё вокруг: хотела найти Милёхина. Но он прибыл на час позже Трубецких.
Когда Милёхин оказался у Калининых, он сразу узнал Алексея Семёновича. Он стоял возле самого входа и с кем-то неохотно разговаривал. «Значит, и Соня уже здесь!» — подумал Милёхин и, конечно же, был прав. Соня так ждала его, что едва ли не бросилась к нему на шею, когда тот спокойно, хоть и с прерадостной улыбкой, подошёл к ней.
— А это моя сестра Лена, — сказала Соня, слегка смеясь. — Леночка, это тот самый молодой человек, о котором я тебе на днях рассказывала.
Леночка протянула свою тонкую ручку Милёхину и улыбнулась; но улыбка эта была неестественна. Она, может, и была рада этому молодому человеку, но какая-то сердечная грусть владела ей. Она не могла искренне улыбнуться — ничто её не радовало. Будь её воля, она бы не пришла на этот вечер, но это было бы невежливо с её стороны. Она с трудом улыбалась всем подряд исключительно из приличия, лишь бы только никого не обидеть.
Милёхин заметил эту тяжесть в Елене; тяжесть в её взгляде, речах, движениях. Она была не такой, как её младшая сестра, и точно не такой, какой Соня её описывала. Его это смутило, но он не подал виду.
В этот вечер все были очень веселы (особенно хозяин дома), все, кроме Елены и Милёхина. Оба не хотели быть здесь, но обоим пришлось. Единственное, что утешало Милёхина — это Соня, которая была очень разговорчива. Ей всё казалось в этот день милым и даже забавным. И только Лена была совсем невесела.
Гости стали расходиться в совсем уже позднее время. Перед своим отъездом Соня взяла Милёхина за руку и спросила:
— Вы будете у нас на днях? Мне бы очень хотелось вас увидеть.
— Если вы приглашаете, то, конечно, буду.
— Разумеется, я приглашаю. Заезжайте в любой день, когда только можете.
— Хорошо, я непременно заеду.
Милёхин покидал дом Калининых с чувством радости и в глубокой задумчивости. Он был доволен, что наконец-то ушёл оттуда, и думал, чем же так опечалена Лена.
III
На следующий же день Милёхин навестил Соню. Отец Трубецкой замечал близость между ним и своей дочерью, но не противился этому — по его мнению, сержант был весьма приятный молодой человек, без какого-либо подвоха.
Соня была рада приходу гостя. Она даже не ожидала увидеть его в этот день.
Вопрос, чем так была опечалена Лена, всё ещё беспокоил Милёхина.
— Ваша сестра вчера имела очень печальный вид. Скажите, у неё что-то случилось?
— А вы заметили это?
— Конечно, заметил: такие красивые, но полные грусти глаза. А вы разве нет?
— Вы правы: этот тяжёлый взгляд трудно не заметить. Только она уже вторую неделю как в печали. Говорит, не хотелось ей идти к Калининым. Так пришлось её уговаривать. Я уж сказала, что отец её сильно просит и мне нужно познакомить вас с ней. Считайте, только по моей просьбе вчера и приехала; она уже который день из дому не выходит.
— Так в чём же дело?
— Дело-то следующее. Был тут один чиновник. С виду приятный человек, а на деле чёрт знает что. Положил он глаз на Леночку. Он всё приходил к ней, стихи читал. Лена вроде была только рада этому, но потом появился один военный, знакомый этого самого чиновника. Леночка в него-то и влюбилась, да и он в неё тоже. Уехал он позже в Саратов по службе. Так Лена ему стала письма писать, и много писала, и ответы получала тоже часто.
— Что же чиновник?
— А он ни о чём и не знал. Пока товарищ его был в другом городе, он к Лене-то всё подбивался; решился наконец даже предложение сделать.
— Во как!
— Почти сразу как лейтенант вернулся в Петербург, Лена получила предложение, что говорится, руки и сердца. Да только не приняла его.
— И в чём же дело?
— Да в том, что пока возлюбленный её был в Саратове, проиграл он там много денег. Долг непомерный, а отдавать нечем. Вот он и обратился к чиновнику за помощью. Тот помог, оплатил долг, а как получил отказ от Леночки и узнал, кого она на самом деле любит, потребовал деньги обратно. А откуда их взять? Отдали пока что тридцать тысяч всего, как мне Лена сказала, а надо все сто.
Милёхин нахмурил брови, а его лицо приняло задумчивое выражение.
— Переживает, — продолжала Соня, — говорит, чувствует всю боль, которую причинила чиновнику, и самой от этого больно. И не сердится на него, а прекрасно понимает и даже сожалеет. А я вот её не понимаю. Он сущий чудак и мерзавец, а она его ещё и жалеет.
— Как же зовут этого солдата?
— Солдата?
— Да.
— Иван Андреевич Ефремов.
Этот ответ поразил Милёхина. Его лицо выразило не только удивление, но даже испуг.
— Всё-таки они обокрали его…
— Кто, они?
— Мошенники! — крикнул Милёхин. — А я говорил ему: не связывайся с ними. А он мне в ответ: ты плохо их знаешь, — продолжал он, всё более и более воодушевляясь. — Я слишком хорошо их знаю, потому тебя и предупредил! Ох, не позавидуешь ему…
— Вы знаете Ефремова?
— Я служил с ним в Саратове.
— Неужели!
— Кто этот чиновник, о котором вы мне рассказали?
— Владимир Полонский.
— Помню, Ефремов говорил что-то о нём. Скажите, где мне найти этого Полонского?
— Его дом недалеко от центра города, большой такой, красивый. Я точно сказать не могу. Да что же вы задумали?
— Он поймёт, когда всё узнает. Я уверен, поймёт.
IV
Очень скоро Милёхин отыскал большой дом и постучался в его двери. Ему открыл человек весьма дурной наружности: его лицо было бледно, глаза не выражали никакого чувства кроме безразличия. Всем своим видом он показывал, что не рад гостю. Исключительно ради приличия он мог бы улыбнуться той фальшивою улыбкой, что до ужаса всякому противна, но не улыбнулся; из-за этого Милёхин почувствовал себя не ловко.
— Мне нужно видеть Владимира Полонского. Он здесь живёт?
— Я Полонский.
С виду и не скажешь, что этот человек был тот самый Владимир Полонский, которого знали многие высокопоставленные люди города, однако это было действительно так. Он отвёл гостя в свой кабинет и, желая поскорее проводить его обратно, неохотно заговорил:
— Что же вы от меня хотите? Вы по какому-то поручению? Или о своих делах всё хлопочете?
— Не по поручению. И дела собственно не мои, — с какой-то зажатостью в голосе сказал Милёхин.
— Так что же вам нужно?
— Поговорить с вами. Я только за этим к вам приехал.
— Вы хотите занять моё время пустой болтовнёй?
— Никак нет.
— Так говорите быстрее, — раздражённо сказал Полонский.
— Я знаю, что я не должен вмешиваться в это дело. Надеюсь, вы меня простите за это. Я здесь по поводу лейтенанта Ефремова. Вы ведь знаете такого?
При упоминании этого имени Полонский нахмурил брови и отвернулся в сторону.
— Да, я знаю этого человека, — сказал он. — Что же вы от меня хотите?
— Я сержант Милёхин, мы служили с Ефремовым в Саратове. Как я знаю, недавно он вернулся в Петербург, и вернулся в больших долгах. И я знаю, что вы помогли ему. Вы хороший человек, Владимир. Но что же случилось? Почему вы сейчас в разногласии с Ефремовым?
— Если вы в курсе моих отношений с Ефремовым, вероятно, вы и сами всё прекрасно понимаете. Это он послал вас ко мне?
— Нет. Я не видел его с того самого дня, как он покидал Саратов.
— Так откуда же вам всё известно?
— Я узнал это от Софьи Трубецкой.
— Что же вам всё-таки нужно от меня? — начинал уже злиться Полонский.
— Я думаю, вам не лишним будет всё знать. Вам известно, как Ефремов оказался в долгах?
— Проигрался самым последним мошенникам. Что же тут удивительного?
— Да, он проигрался… Но… он поверил им.
— И что же с того?
— Вы знаете Ефремова лучше, чем кто-либо другой. Кому как не вам знать, какой он доверчивый человек. Вы ведь его друг. Неужели эти деньги вам так важны, что вы так настаиваете на том, чтобы он вернул вам этот долг?
— Ваши суждения смешны, сержант. Что мне дружба? У меня был единственный друг, и тот меня предал. А я ведь тоже верил ему! Если хотите знать, что я думаю, то вот мой вам ответ: деньги есть единственное, чем действительно стоит дорожить в своей жизни. Я не ценил раньше ничего материального, что имел. Я тоже считал, что благодетель есть смысл жизни человека: меняйся к лучшему, и сможешь изменить мир. Но люди не меняются. Даже лучший друг может отвернуться от тебя. В этом мире никому нет дела до чужого человека. Только на материальные богатства и можно полагаться, сержант. Это единственное, что не предаст.
— Вы не правы. Вы и понятия не имеете, каково сейчас им. Вы считаете, что вы им глубоко безразличны? Вы ошибаетесь! Видели бы вы её! Видели бы её несчастные глаза! Знали бы вы, как ей стыдно перед вами! — неожиданно для самого себя вскричал Милёхин с неистовой уверенностью в голосе. — Она не хотела, чтобы всё вышло именно так. Для чего же вы затаили обиду, скажите? Для чего?
Полонский не смог вытерпеть. Он встал с кресла и громко ответил:
— Я не хочу с вами больше ни о чём говорить. Мне противны разговоры об этих людях. Если вам больше нечего сказать, то можете выметаться из моего дома!
Милёхин замолчал.
— Вы не правы… — сказал он и тут же оставил Полонского.
V
С того дня промчалось две недели. Совсем скоро Милёхину предстояло оставить Соню и вернуться в Саратов. Казалось бы, два любящих человека будут вынуждены расстаться на несколько месяцев, и это станет для них самым настоящим испытанием. Но было всё совершенно не так: Милёхин и Соня охладели друг к другу. Они по-прежнему были рады быть вместе, но не любили друг друга, хоть и очень того хотели. Милёхин корил себя за то, что не смог полюбить Соню, хоть и был бы этому только рад. Соне тоже было тяжело принять это: ведь ещё недавно она была без ума влюблена в сержанта, а теперь никак не может пробудить в себе эти чувства; но как она хотела бы этого!
Ефремову также предстояла поездка в Саратов, и Леночка решила поехать вместе с ним. Она чувствовала, что должна быть рядом. Её любовь к Ефремову стала только сильнее, но сама она от этого стала лишь несчастнее. Она не ощущала себя счастливой рядом с ним, хоть и искренне любила его. О Ефремове можно сказать то же самое.
За день до отъезда Ефремова из Петербурга у него на руках оказался толстый конверт. В нём лежали деньги и записка. Содержание в ней было следующее:
«Вероятно, вы уже догадались, кто вам пишет. В этом конверте все тридцать тысяч, что вы мне вернули. Мне они ни к чему — оставьте их себе. Впредь я ничего не хочу слышать о вас, не хочу знать ни дружбы, ни любви. Мы вряд ли когда-либо ещё увидимся: я уезжаю заграницу. Даже не думайте искать меня: я буду не рад вам. Навсегда прощайте».
Конец
2022