Стеклодув

______________________________

От меня до Яна полчаса езды на велосипеде, и, когда я добралась, уже совсем стемнело. Поля кончились, через минуту я круто впишусь в поворот и проеду по широкой дороге, с обеих сторон охраняемой мощными стволами деревьев, потом она вильнет вправо, и я увижу впереди широченную деревянную ограду. Когда-то на землях нашей округи стояло много летних коттеджей знатных семей. На месте одного из них отец Яна и построил их дом – двухэтажный и широкий, отличавшийся особой практичностью планировки, он каждый раз хитро подмигивал мне из-за густо окружавших его елей, которые были едва ли не единственным украшением здоровенного участка. Ян стремился не облагородить, но с пользой использовать каждый сантиметр своей жилой земли - по всей территории методично возводились строения самого разного размера и назначения, совершенно, на мой взгляд, не способствующие уюту. Большинство местных фермеров старались оградить жилые участки от рабочих нужд, но семья Яна к их числу никогда не принадлежала. Для удовольствия здесь была только баня, которую не топили уже бог знает сколько лет, и стекловарочная мастерская, в которой Ян иногда даже спал. Кроме меня, гости тут бывали не часто – не собирались шумные дружеские компании, как в других домах, не отмечались праздники и семейные годовщины, но все-таки ни один дом в округе, включая собственный, я не любила так, как этот.

Было темно и жутковато, со стороны небольших конюшен слышалось ржание. Поближе к себе Ян держал наиболее ценных лошадей. В доме его не было – дверь как обычно не заперта, но свет не горел. Я прислонила серебристо-розовый велосипед к крыльцу и пошла вглубь двора, где притаилось невзрачное низкое серое строение, внутри которого часто творилось волшебство. Ян сидел на единственной ступеньке перед входом в мастерскую и скручивал сигарету, рядом с ним стояла большая чашка чая и банка меда, а у ног спал здоровенный рыжий пес, громко похрапывая.

- Привет, - сказала я, подходя к мастерской.

Пес тут же вскочил и что было духу начал хрипло лаять, оглушая все живое в радиусе нескольких метров. Мы с ним были давно знакомы, это была добрая и умная сторожевая собака, которая совершенно не интересовалась охраной имущества и добросовестно выполняла свой долг исключительно в присутствии хозяина.

- Фу, Грот, заткнись, - рявкнул Ян, который терпеть не мог, когда ему лаяли прямо в ухо.

- Грот, лежать, - я погладила замолчавшую псину по голове и посмотрела на Яна.

Он облизнул сигаретный листик и, закончив свое творение, с наслаждением прикурил, прикрыв глаза. Он молчал и ни о чем не спрашивал, выпуская изо рта густые клубы дыма. Я смотрела, как они медленно и красиво таяли в воздухе. Наконец, словно морально подготовившись, Ян ожидающе на меня посмотрел.

- Я буду у тебя ночевать. Они разводятся, - сказала я. – Папа уехал.

- Понятно.

- Ты знал? Знал, что они уже давно решили?

- Ну... я догадывался. На выпускном твой отец сказал, что подыскивает себе квартиру.

Я отвернулась и смотрела куда-то в сторону, в темноту.

- У него там есть другая женщина?

- Не знаю. А и знал бы, не от меня тебе об этом стоило бы услышать.

Ян бухнул себе в чай три огромные ложки ароматного меда с местной пасеки и отставил банку в сторону. Я пыталась не зареветь, но ничего не получалось. Слезы будто все время находились очень близко, и только ждали повода вырваться наружу.

- Почему все так? Ощущение, что люди, которых я люблю, меня бросают. И что они делают это, потому что у меня ничего не получается, потому что я не знаю, чем хочу заниматься, к чему стремиться. Я от этого хочу умереть, Ян. Все это... дурацкая жизнь. Я иногда могу целый день думать об этом, понимаешь? Целый день. Мне нравятся моменты - нравится скакать верхом, нравится ложиться в постель, смотреть, как ты делаешь фигурки. В эти моменты я счастлива, но во все остальное время, в целом – моя жизнь несчастна. Когда я остаюсь одна мне становится страшно и одиноко, я чувствую, что никто и никогда не поймет меня, потому что никто больше всего этого не слышит и не чувствует. Я хочу быть как все, быть нормальной.

- Это не совсем так, Лося, - Ян выбросил окурок, поставил чашку на землю и, потянув меня за руку, усадил рядом. – Тебе же нравится ощущать, что ты не похожа на других, знать, что ты – особенная. Просто нужно не доводить это ощущение до абсолюта, позволяя ему превратиться в одиночество. И никто тебя не бросает, твой отец просто хочет жить своей жизнью.

- В которой меня нет.

- Ты же знаешь, что и это не совсем так. Кроме того, я всё ещё здесь. – Ян обнял меня, и я прижалась мокрой щекой к его шее.

- Ты тоже когда-нибудь уйдешь. У всех находится кто-то ближе, чем я. У мамы есть её пациенты, у Фили друзья, у Кука его семья, у папы... бог знает кто. И ты найдешь такое.

- То, что люди любят что-то ещё, не значит, что они не любят тебя. Даже наоборот. У них есть что-то важное и интересное, а они все равно находят в своем сердце место для тебя. Понимаешь? Ты должна замечать это и уметь чувствовать благодарность.

Я громко шмыгнула. Когда он говорил все выглядело простым и понятным, но стоило мне остаться одной, как это понимание развеивалось быстрее, чем сигаретный дым.

- Хочешь, облегчим твои страдания? – ласково спросил Ян.

- Не уверена, что у меня есть конкретная эмоция, с которой я хочу расстаться. Мне просто больно.

- Тогда, - сказал он, вставая и удаляясь в мастерскую, - дадим тебе то, чего нет. Одна моя кобыла на неделе родила, так что я смог припрятать для тебя немного радости. – Он вернулся, держа в руках длинную и плоскую деревянную подставку со стеклянными игрушками. Некоторые из них слабо, едва уловимо светились. Я осмотрела фигурки, многие из них были мне незнакомы.

Мне показалось, что его собственными чувствами заполнено больше стекляшек, чем обычно. Ян никогда не вытягивал из себя отрицательные эмоции, предпочитая их переживать. Говорил, чтобы понимать боль других людей, он должен уметь обращаться с собственной. А чтобы заполнить игрушку, например, радостью, ему было необходимо сначала её почувствовать. Красота его способности заключалась в том, что от сохранения части положительной эмоции в игрушке, она не убывала в нем самом, а отрицательную он мог вытянуть из человека без остатка. По крайней мере, так он говорил. Правда, по натуре Ян был очень спокойным человеком, и все эмоции переживал сдержанно, так что достаточно сильные чувства, которые стоило бы сохранить, случались редко. Но когда мне такие перепадали, это было похоже на совершенное волшебство.

- А это что? – я указала пальцем на ярко-красную розу, которая пока что была пустой. Среди существующих и мифических зверей, домиков, разноцветных сфер и миниатюрных фруктов, она выглядела почти вызывающе. Точеные, аккуратные полураскрытые лепесточки выдавали многочасовую кропотливую работу.

- Да так, это я... экспериментирую. Твоя вот эта, - Ян указал пальцем на маленький светло-зеленый домик в голубую крапинку.

Я вытащила его двумя пальцами и зажала в ладони. Ян положил руку сверху на мою.

- Готова?

Я кивнула, и в этот же миг по моему телу начало разливаться сильное и теплое чувство. Оно неслось как ураган, принося с собой далекие, словно обрывки сна, воспоминания о запахе конюшен, громком ржании кобылы и длинноногом золотисто-коричневом чуде со смешными ушами, которому оказалось очень непросто появиться на свет. Эта была такая сильная и искренняя радость – радость от пришествия на землю новой, пусть и очень маленькой жизни. Я даже не была уверена, что сама умею такое испытывать.

- Спасибо, - тихо сказала я, прислоняясь к его плечу.

- На здоровье, - ответил Ян, приобняв меня и с любопытством наблюдая за моей реакцией на его подарок, и продолжая пить свой приторный чай.

Он снова закурил, и ярко тлеющий пепел на конце его сигареты напоминал мне волшебную палочку, которая разгоняла тьму, скопившуюся в моем сердце, и в унисон со звучащей внутри подаренной радостью создавала царство уюта и покоя.

Прямо перед нами медленно карабкалась по небосводу луна. Ночь бережно укрыла фермы, наполняя мир силой для завтрашнего продолжения жизни. Я слушала, как шумно вдыхал воздух развалившийся кверху пузом Грот, как вокруг нас поскрипывал забор, как сонно ржали лошади, и как где-то очень далеко, кажется, тарахтел грузовик. Это была не могильная тишина дома, покинутого любовью, это была зовущая и чарующая музыка. И в эту самую минуту жизнь не казалась мне безупречной, но достаточно стоящей, чтобы её жить. Мне хотелось стать частью этого мира – живого, звучащего, и пахнущего свежими летними ночами. Хотелось дать ему нечто такое, что станет ценно и важно, что отзовется в моем сердце ощущением подлинной радости и гордости – не чужими, полученными в подарок, а моими собственными.