Проклятие дара

Под яркой сиреневой звездой Селлии, под огромным древним деревом, что расстелило свои ветви на далёкие метры, скрывая под собой целый Храм, собралось двенадцать молодых девушек в молитвенном поклоне перед могущественными корнями. Прикрыв веки и склонив уважительно головы, они в тишине утренней зари шептали молитвы вдогонку прохладному ветру. В их изящно заплетенных волосах крепились ручки двустворчатой маски, что сейчас были открыты для их Священного Хранителя планеты, Эвьюжина, — дерева, отличающегося своим размером и целительными свойствами.

Старшая хранительница, стоявшая подле корней, обернулась к ученицам и дала знак об окончании их утренней молитвы. Исталита обучалась всего пару кругов, в отличие от остальных, которые идут к посвящению ещё с юношеского возраста, но уже успела привыкнуть к этой их традиции. Несмотря на холода темного сезона, читать молитвы было нетрудно, учитывая, как душа словно взлетала в такие моменты, а тело переставало ощущать на себе колючие морозные ветра.

Вокруг их Храма, за высоким забором, возвышались многоэтажные здания, уходящие далеко за облака, а между ними расстилались воздушные дороги для парящих транспортов. Так высоко над ними, что даже не слыхать этой суеты столичного города планеты Сандриан.

Тоненькие тропинки витиевато вели к самому храму, выложенные камнями, поверх которых ещё были разложены деревянные дощечки. Ветер развевал подолы тонких летних платьев хранительниц, когда те поспешили внутрь здания, — уж очень прохладно приходилось им без своих накидок.

— Ужасно холодно! — возмутилась одна из них, потирая свои плечи уже под покровом защищённого от холода храма. — Меня платье нисколько не согревает, хоть голой ходи, тот же эффект.

В тусклом свете зажженных лампадок, что развешены по всему холлу, ярко светились глаза девушки цветом морской пены на её маленьком лице, покрытом небольшими бороздами в областях впалых щёк. Она являлась чистокровной хеликой, — раса, которая не терпела холода. На их планете редкость встретить кого-то помимо человека. Испокон веков именно человеческая раса всегда преобладала на родной планете Исталиты. Впрочем, и она сама являлась человеком.

— Что за бесчинные разговоры, миллита Харинс. — Строгий голос старшей хранительницы Зенди мигом заставил учениц стушеваться и направиться по своим занятиям к своим наставницам. Исталита так и осталась на месте, вздыхая от ворчливости уже пожилой женщины. Ее она знала с малых кругов, когда та ещё была наставницей её матери. Столько листьев упало с того времени, а Зенди всё не менялась. — Я тоже не любила утренние молитвы, но никогда себе не позволяла выражаться при старших.

Тяжёлая поступь её хромых ног эхом разбивалась о стены храма. Триста пятьдесят семь кругов прожила эта женщина, а старость только-только подступала к ней в виде проявлений нескольких морщин, спрятанных за маской хранительниц, и больных костей, которых лечили каждый круг лучшие сандрианские врачи.

Бесшумно распахнулась дверь с еле слышимым звуком старого механизма автоматического открытия. Комната за ней являлась любимой в этом храме для Зенди. Здесь тихо и спокойно. В большом пространстве стояли только контейнеры, накрытые футлярами, в которых хранились листья эвьюжина. Приходилось подсчитывать каждый лепесток при сборах, чтобы не обделить какую-либо планету при поставках. Контейнеры подписаны и на каждый назначена одна хранительница.

Наставница слегка приподняла футляр и запустила свою тонкую руку в ворох тёмно-бурых целебных листьев, схватив лишь один.

— Зенди? — возмущённо, но тихо, чтобы никто не услышал, вскрикнула Исталита. — Вы хотите украсть его?

— Что ты наговариваешь? — упрекнула её женщина, строго цыкнув в её сторону. — Язык распустила тебе твоя мать. Пойдём. Верну недостающий листок, как только эвьюжин сбросит ещё.

С нежностью, обычно несвойственной этой женщине, она держала в своих руках лепесток, направляясь к выходу. Грацию её походки портили разве что только её больные ноги, но это нисколько не убавляло уверенности её стати.

Исталита последовала за своей наставницей. Прямо на мощных объемных корнях эвьюжина лежал на боку маленький зверёк — сулунник. Шесть его тёмных лапок не шевелились, безвольно повиснув, короткая шерсть лишь слегка колыхалась на ветру, а заострённые ушки, что обычно должны стоять торчком, повисли вдоль тонкой шейки. Белое пузико у сулунника еле-еле вздымалось. Рядом лежала отброшенная в сторону откушенная эмала, — ядовитый плод эвьюжина, — поблëскивая под пробивающими сквозь ветви дерева лучи селлии.

Зенди оторвала маленький кусочек с листка и грубо запихнула его в рот зверька подальше, прямо в глотку, и повторяла это, пока он не проглотил весь лист. После чего вид у зверька будто преобразился в один миг: шерстка стала ярче блестеть, оживилась; правое ушко задëргалось, словно отмахиваясь от назойливых гостей; маленький белый носик на вытянутой морде приподнялся, пытаясь найти их по запаху. Глаза он ещё не открыл, но признак, что он не умрет, уже появился, а значит, это лишь вопрос времени, когда он очнётся и побежит к своим.

— Я заметила его на утренней молитве только, когда мы уже заканчивали, — проговорила Зенди, поглаживая по спинке сулунника. Её голос стал странно преображаться с каждым кругом, будто как у подростков, снова ломался перед следующим периодом жизни, — старости, о котором Исталита не так много слышала. Даже её бабушка ещё не ожидала старческих морщин в её сто тридцать семь кругов от рождения. — Чего стоишь без дела? Иди повтори принципы ухода.

Слова наставницы — закон. Ученицы следовали их советам, учились, чтобы стать настоящими хранительницами священного древа. Библиотека в храме была самой разнообразной на всей планете. Планшетки, — тоненькие устройства, хранящие в себе тонну информации, — что использовались в основном в их время, чтобы не портить экологию, стояли в самых дальних стеллажах. Основные учения передавались из поколения в поколение в старых бумажных книгах и летописях. Толстый фолиант шмякнулся на стол, подняв кучу пыли с себя, а эхо подхватило звук, повторяя его несколько раз. Исталита виновато оглянулась на других учениц, чье внимание нечаянно привлекла, занятых другими книгами.

За большими круглыми столами сидели девушки, изучая древние материалы, — историю появления эвьюжина, уход за древом, религию. Как только пройдёт посвящение, их жизни навсегда свяжутся с этим местом.

Нежно переворачивая хлипкие от времени страницы, Исталита глазами пробегалась по давно изученным строчкам. Не то, что она планировала для себя, но тоже значимая в жизни служба. Уважение и любовь к целительному дереву прививалось жителям планеты с рождения, потому эвьюжин считался божеством, служить которому большая честь. Девушки перед ней шептались и хихикали, тыкали пальцами в книги, обсуждая что-то, словно дети или подростки. Они в отличие от неё на службе давно, Исталита же — всего четыре круга. Хотя и это немаленький срок, так говорила она сама себе, за четыре круга ещё в юности она полностью прошла подготовку старшего советника королевы. Порой затхлость страниц напомнила ей её личную жизнь и пути в любимой карьере, которые она прошла с трудом и упёртостью.

Когда часы на столах показывали уже большое число, а скука от десятикратного повторения одних и тех же строк возвысилась до самого крона эвьюжина, двери храм распахнулись, чтобы впустить старейшин. Двенадцать красивых статных женщин с горделивыми осанками прошли по кафелю, словно даже не касаясь пола, так беззвучно и плавно они передвигались. На всех точно так же надеты маски, сплетённые в волосы, и белые узорчатые платья из самых тонкий и мягких материалов, каких можно найти на планете, с твёрдыми, как сталь, корсетами. Все, как одна, выглядели будто родные сестры, но ничем не отличаясь, оставаясь безликими. Исталита поймала взглядом знакомые локоны среди других — её мать была одной из этих женщин. Позади, словно дворняга, тихонько зашла Зенди, стараясь не мешать старейшинам даже звуком, походка её давно не легка, но ни одного стука сапог не прозвучало в библиотечном зале. Когда-то ведь и она была среди них, только в связи со старостью отдала тогда свой пост своей ученице — Жезине, матери Исталиты.

Рука, покрытая мозолями, опустилась на стол рядом с её тонкой нежной ручкой, держащуюся за край переплёта. Снова её наставница занималась прополкой мелких травинок среди корней дерева, хотя давно никто так уже не делал.

— Всë прочитала?

Исталита сама для себя незаметно съежилась от того, какая огромная усталость исходила от Зенди. Книга была открыта на странице про полив, самой лёгкой части по уходу за древом, но очень важной по словам любого наставника. Никакая стража не спасёт эвьюжин, если он засохнет.

— Закрой книгу и иди со мной, — шёпот растворился между ними, не разглашая никому значения слов.

Слегка скрипнул стул, привлëкший внимание лишь немногих, и тех ненадолго. Исталита прошла за наставницей в основной коридор, куда направлялись старейшины, но их давно уже нигде не видать. Под искусственным светом лампад, висящие в изгибе стен и потолка, одиноко падали их тени на белый сияющий пол.

— Куда мы идём, Зенди?

— Тц, ни капли терпения. Оттого от тебя и муж сбегает, — заворчала наставница. Она всегда так делала, переводила тему, задевающую за душу, чтобы не отвечать. Что всегда немного выводило как Жезину, так и её дочь.

— Он не сбегает, — повела плечами Исталита. — Мы вместе решили, что нам стоит закончить наш брак.

Одна из дверей распахнулась, пропуская дневной селлийский свет, льющийся из окна в комнате. Нежный оттенок сиреневого сливался в узорах белого платья хранительницы, затеняя лицо и без того скрытого в маске.

— Мама?

Женщина слегка махнула рукой в сторону комнаты, отодвинувшись, чтобы пропустить свою дочь, и закрыла за ней дверь. В лучах летала мелкая пыль, от новых чистых простынь на кровати исходил приятный аромат — они оказались в комнате для дежурных хранительниц.

— Есть разговор. — Жезина щелкнула у основания своей маски, и та тут же сложилась по бокам на две тонкие ободки. Лицо женщины ещё было так молодо, ни капли не изменилось за те круги, что её знала Исталита, черты изящны и остры, а глаза выразительнее лун.

Исталита тем же движением свернула свою маску, обнажая своё лицо, очень похожее на мать, как говорили ей все вокруг, кто знал её семью.

— Френликх согласился на изменения договора с планетой Фарлам. Все знали, что он засланец императора, — Жезина размахивала руками, не сдерживая возмущения. — А нам теперь либо пересматривать другие соглашения, либо травить химией эвьюжин, чтобы он чаще сбрасывал листья, совет ещё не решил. Что за абсурд?

— Мама, спокойно. Что случилось? — Исталита нахмурила брови, уже в голове выстраивая догадки. Её мать прикрыла глаза и сдержанно выдохнула.

— Старший советник подписал пункт с изменением договора. Мы должны планете Фарлам больше листьев. А ты знаешь, что это его родная планета! Он совсем не думает о Сандриане, куда королева только смотрит, — мотнула головой Жезина, устало присев на идеально заправленную кровать. — Если бы ты тогда победила в выборах... Этого Френликха бы и в помине не было.

— Что сделано, то сделано, — пожала плечами Исталита. Тема выборов всегда наводила на грусть, часть плана на жизнь рухнула в тот день, лишь потому что какой-то выскочка, приближённый императора, решил отменить выборы и поставить себя на пост старшего советника. А теперь она здесь, не рядом с королевой, не рядом даже с политикой, а в храме, на службе у священного дерева, совсем как её мать. — Ты только это хотела обсудить?

Глаза матери поднялись на неё в безмолвном крике потухших свеч, а затем она грустно улыбнулась и кивнула ей, переключая взгляд куда-то вдаль.

Ночью на Сандриане никогда не было темно, даже вдали, средь лесов и полей, светили луны. А в самом центре столицы огни горели ярко повсюду, освещая воздушные дороги путникам. Исталита прошла через массивные ворота с другими ученицами и хранительницами, вокруг в пару сотен метров не прилегала ни одна дорога, даже наземная, что говорить уж о воздушной. Достав из внутреннего кармана подола маленький свёрток, она подкинула его в воздух, отчего складной транспорт тут же разблокировался и автоматически начал раскладываться по частям, увеличиваясь в размерах. Володроны были уникальной вещью для полётов по городу, компактны и легки в управлении. Блестящий вытянутый корпус без верха, удобный мягкий салон и режим автопилота для любителей или существам с ограниченными возможностями.

— Ограниченными, — тихо рыкнула Исталита, усевшись за штурвал. — Я не ограниченная! Я просто не умею пользоваться тобой! Включи уже этот автопилот и построй мне маршрут до дома, спасибо.

— Лита, ты расстроена, — проговорил роботизированный голос её дроида Альвы, которая имела доступ не только к её транспорту, но и ко всем устройствам. — Вам набрать ванну к вашему прилëту?

Володрон поднялся на воздушную дорогу, высчитывая короткий путь, как только был построен маршрут, стекла поднялись с обеих сторон машины, смыкаясь над Исталитой в купол.

— Стой, мне не домой, мне к моей матери, я не хочу домой, — шепнула она, тяжело вздохнув и откинувшись на спинку сиденья, зная, что Альву уже не переубедить. Маршрут от храма до дома был приоритетный и изменить его нельзя. Вот тебе и умные технологии. На мониторе навигационного компьютера в панели володрона показался маршрут. Перед ней расстелилась объемная картина: вокруг в свете фонарей пролетали разные володроны, гидроны и другой транспорт, внизу, наверху, окружив её.

Расстелившийся перед ней город так сильно отличался от того маленького мирка, в котором находился храм, обобщённый, казалось, от всей планеты, что порой Исталита забывала о всей изящности их архитектуры. Здания, великие постройки, возвышались, кутая верхушки в облака.

Щёлкнув по маске, тут же раскрывшуюся, Исталита провела кончиками пальцев по панели компьютера, мигающего синим и красными цветами на датчиках самоуправления пилота. В жизни никогда бы не запомнила, какой знак, что обозначает. Для неё важно, чтобы это просто работало. Не хотелось бы думать, что именно по такому принципу и сама живёт последние девять кругов, но отрицать очевидное бесполезно, поэтому она не любила оставаться одна в своих размышлениях.

Володрон опустился на давно знакомую посадочную площадку на сто шестьдесят первом этаже. Одинаковые монотонные турболифты, словно дизайнеру не хватило фантазии сделать хотя бы один из них оригинальным, находились по обе стороны от центральной двери, распределенные на каждые пятьдесят этажей.

Если уж приехала, было бы глупо и так по-детски просто сделать вид, что не залетала. Убегать от проблем - это не то, чему её учили родители или наставники. За затемнёнными створками турболифта, спускающегося на нужный этаж, всё красовался тот же город, но под всплеском эмоций от быстрого спуска создавались великие впечатления единого живого механизма. И Исталита была его частью. Только часто забывала об этом.

Как только турболифт остановился, хранительница подставила глаз напротив сканера, который в миг распознал свою хозяйку, раскрывая перед ней двери. В коридоре включился тёплый мягкий свет, встречая девушку в уютной для неё атмосфере, которую она сама когда-то настраивала со своим дроидом. Альва, как всегда, чуть-чуть прихрамывая из-за долгого отсутствия техобслуживания, скрипя своими искусственными органическими коленями, пришла встречать свою хозяйку, отследив её прибытие по володрону.

— Звëздной ночи, миллита, — поприветствовала дроид в своей не слишком человеческой манере, — с её тональностью тоже были проблемы, сбились настройки голоса после прошедшего вируса. Но зато радужки глаз исправно светились энергией, а искуственная кожа выглядела прекрасней и белее, чем у дочери королевы, чаще всего находившейся за стенами дворца, как в куполе. Внешность Альвы, как и её одежда, была непримечательной и простой, но без излишеств современной моды Исталите она нравилась такой, какая есть. Возможно, её мнение о дроиде субъективное, в конце концов, приобрела она её ещё задолго до встречи со своим мужем. Бывшем, теперь уж.

— Альва, собери мои личные вещи и погрузи в володрон, — холодным тоном приказала Исталита.

Дальше по коридору со стороны кухни исходил свет поярче, намекая о присутствии в доме кого-то ещё. Хранительница точно знала, кто одиноко сидел сейчас там, попивая прохладительный напиток на ночь. Её платье шелестело, словно листья на ветру, волочась подолом по полу за ней. Без высокой платформы её обуви, снятой при входе, Исталита заметно становилась короче, не прибавляя этим уверенности, в которой сейчас так нуждалась, а лишь загоняя себя в угол.

Кухня, являющаяся одной из самых ненужных комнат, потому как готовила всегда только Альва, была неоправданно самой большой в квартире. Глаза разбегались от яркого освещения, но чётко поймали на себе взгляд холодных серых глаз её мужа. Раскованно сидя на диване напротив стойки, он попивал свой любимый ночной килль, полезный для сна. Светло-русые волосы аккуратно зачесаны назад, на ночной одежде ни одной складки, как всегда, собран и в полном порядке, что бы не случилось. Наверняка, Альва оповестила его о её прибытии, как только навигационный компьютер построил маршрут до дома.

— Ты не спишь, — Исталита не спрашивала, утверждала недовольным тоном, проходя мимо длинного дивана к кухонной стойке. Её дроид позаботилась о том, чтобы налить ей самый вкусный малькроф, горький, еле тёплый, прямо как она любит. — Время позднее, Крауф.

— В последнее время тебя трудно уловить, — в ложно смешливом тоне прокомментировал мужчина и наклонил голову, словно наблюдая за ней из-под густых бровей задорным взглядом.

Исталита знала, что это было. Каждый день в стенах храма она носит маску, скрывающую личность и какую-либо эмоцию, пряча истину, которую может выдать мимика лица. Клоуф же надевал невидимую на первый взгляд маску, защищаясь от неё. Исталита отвернулась к своей чашке и села за стойку, на чужие маски она насмотрелась уже за день.

— Если тебе интересно, — начал мужчина небрежно, — Послезавтра нас записали на приём, всё пройдёт быстро, как мне сказали, так как у нас нет общих детей и имущества.

— Моё присутствие обязательное?

— Нет. — Позади неё послышались мягкие шаги босых ног, опасно приближаясь, зажимая будто жертву в оковы. — Но сделай мне одолжение в последний раз, и просто приди на пять минут.

То небольшое тепло сзади, возникшее всего на мгновение, тут же исчезло, оставляя её в одиночестве пустой холодной кухни с её еле тёплым остывающим напитком и глушащей тишиной. Она помнила, как поступала точно так же с ним, оттого пустота внутри, отчего-то возникшее сейчас, не казалась такой пожирающей. Заслужила такое отношение, теперь не спрятаться.

Прежде чем кружка успела опустеть, громкие шаги служанки-дроида послышались у входа. Исталите следовало поспешить, если ещё хотела насладиться коротким сном перед тяжёлым рабочим днём.

***

Над высокими скалистыми горами нависли тёмные грозовые тучи, давя своей тяжестью над кровавым полем боя, омывая чистым дождём земли, по которым двигались воины. Свистящий ветер колыхал кроны высоких деревьев, словно тоже вступил в битву, намереваясь показать свою силу. Погода отражала внутренний мир чёрной инквизиции, шторм в их душах был таким же жестоким и беспощадным, какой бывает на этой планете.

Солдаты, облачённые в непробиваемую броню, следовали за инквизитором в густой лес, укрываясь под гигантскими листьями от дождя. Тьма, что давно уже стала уютным домом для Каллага, скрывала их, кутая своими щупальцами, как будто они являлись её частью, смертоносной тенью.

Планета Йалу была истощена и убита пришедшей сюда армией империи. Остатки йалувцев, чистокровные зисицы, оказались на грани истребления из-за проявления нелояльности правительству.

Капли дождя, барабаня по поверхностям, назойливо отвлекали Каллага от заданной цели, хоть и помогали лучше ориентироваться в окружении с помощью его звуковой чувствительности. Он уже был непозволительно близко, но всё ещё слабо слышал неуловимый шорох от шагов врагов и их приглушённый шёпот. Где-то среди деревьев, в одной из полянок, зисицы построили лагерь, укрываясь от солдат и готовясь к новому нападению. Их раса по своей натуре очень скрытная и тихая, они приспособлены прятаться и благодаря этому выживать. Несмотря на свою слепоту, Каллаг чувствовал окружение лучше других, используя при этом свой дар, который заменил ему глаза. Неописуемые ощущения, как шестое чувство, подсказывали неспешным ликованием, насколько близко он к своей цели. Ещё шаг и его окутал инородный бесконтрольный страх, полоснувший остриём горечи на основания языка. Чужой страх, поселившийся в сердцах его преследуемых, ощущался неприятным вкусом.

Еле уловимый шорох средь яростно покачивающихся из-за ветра ветвей и неугомонного всплеска дождя привлек внимание инквизитора, вмиг уловив не вписывающийся в природную бурю звуков чужой след. Солдаты, следовавшие за ним, боясь привлечь его внимание даже своим громким дыханием, тут же остановились.

Выйдя вперёд, не прячась за толщей деревьев, намеренно подставляя себя скрывающимся в лесу глазам, Каллаг громко прошёлся по опавшей листве, утонувшей в грязной луже, прямо заявляя о своём прибытии.

Спрятанные в тенях, зисицы с осторожностью переступали по земле, будто боясь попасться в капкан, и выходили из своих укрытий.

— Вы имеете право покинуть нашу планету невредимыми, если оставите нас в покое! — самоуверенность с треском раскололось о тревожное чувство беспомощности, еле заметное в голосе зисица. Их души подсвечивались боевой готовностью, силуэты вытягивали руки, словно держа винтовки, направленные в цель. В Каллага.

Внутри него не проглядывала жалость, лишь ироническая печаль, оттого что судьба йалувцев уже решена. Император дал прямой приказ, который нельзя ослушаться и даже найти лазейки для неисполнения.

— Вперёд, — тихо сказал Каллаг своим солдатам, игнорируя слова зисица.

Подняв бластеры, они начали обстрел по команде. В воздухе зависла всеобщая паника, снова оставляя практически ощутимый вкус на губах. Зисицы оборонялись щитами и с ужасным криком, наполненным всепоглощающим страхом, стреляли в ответ. Звук лазерных зарядов резали слух, пролетая мимо него, с шипением встречаясь с бронёй солдат. Под кожей Каллага зудела энергия, сжимаемая в мышцах, пытающаяся вырваться на свободу при первом признаке опасности. Разрывающая его по частям сила словно сама вышла чёрными нитями, за секунду скрепляясь между собой в защитный купол перед ним, ловя бластерный выстрел в свои сети и заглушая его, как небольшой тлеющий огонь.

Надвигающейся тенью инквизитор надменно шагал вперёд, наслаждаясь их замешательством и испугом. Бластер в руках ощущался по-родному привычно, и казался продолжением руки, идеально укладываясь в ладони. Паника, горе и отчаяние заполонило пространство до раздражения. Избавиться бы от всех зудящих эмоций, пытающихся достать его нутро и затянуть в поглощающую пучину с собой. Лбы противников прожигались неминуемыми выстрелами, а их души намертво рассыпались, словно песок, в клубке дыма, достигая земли. В жерле кипящей смерти кровь Каллага горячо разгонялась по венам, не позволяя останавливаться, подгоняя идти вперёд. Зрелище было то, что надо. Хаос и беспорядок, смердящий под ногами, скрипя костями и разливаясь в луже крови, давно стали обыденностью и некой стабильностью в его жизни.

Зисицы, понимая свои шансы, пытались отступить, делая это слаженно, будто именно таков и был изначальный план, и перекрыть солдатам путь, поджигая сломанные ветки с гигантских деревьев. Жар вспыхнул искрой, подогревая сырые листья. Язык пламени полз со змеиной прытью к своим целям, желая перекусить, насладиться чьей-то не иссушенной кожей.

Это могло бы принести не мало проблем. Каллаг разочарованно наблюдал за быстрым побегом противников, уже чуть ли не спотыкающихся о собственные амбиции и радости от победы. Раздирающий глотку крик от въедливого огня, разъедающего броню одного из солдата, наполнил о бесполезности работы в команде. Лучше всего он справлялся один.

— Отступить, — следя за убегающими душами, приказал пятившимся от страха назад солдатам.

Плащ, прикрывающий капюшоном его лицо, тут же полетел вниз на съедение огню после того, как его пола заискрилась. Ярость возгорелось так же, как этот огонь, ищущий пищу. Сапоги, наколенники, нагрудник и другие элементы брони Каллага состояли из кожи иллиунского зверя, приспособленного к пожарам, огню и кислотным дождям, являющимся вполне естественным для Иллиуны. Правда, от бластера такая кожа не способна защитить, так же как и от других сильных физических воздействий. Но, направляясь вперёд, вслед за убегающими зисицами, Каллаг перешагивал сквозь пламя, чьи щупальцы лишь слегка мазали по броне, разочарованно расходясь в стороны.

Перед инквизитором, чуть далее, рябили души, мелькая лучиками, как солнечные зайчики, прячась за деревьями. Густота чужих ощущений и чувств пестрили в воздухе, сгущаясь ещё сильнее по мере приближения. Хруст веток, впившиеся в босые ноги зисиц, ориентировал Каллага и направлял к цели. Жар огня плясал где-то позади, поедая сырой лес медленно, но верно, довольно потрескивая на сухих участках деревьев, скрывшихся зазря от дождя.

Выстрелы вновь прорезали воздух, встречаясь с его щитом. Бранные слова слетали с уст последних оставшихся йалувцев, недовольство росло от понимания скверных обстоятельств, от которых не сбежать, как они задумывали изначально. Маленький рост зисиц часто помогал им в проворности, добавляя быстроты в их плавные движения. Длинные в сравнении с туловищем ноги метко цеплялись за деревья, поднимаясь в высь, к высоким веткам. Все до единого за пару минут разбрелись по разным сторонам, перепрыгивая с ветви на ветвь.

Вытянув бластер вперёд, инквизитор начал стрелять в размывающиеся пятна душ, попадая им по их мощным ногам. Зисицы срывались с деревьев в прыжке и падали вниз, не разбиваясь насмерть, к несчастью для них самих. К каждому Каллаг подходил с особой грацией неспешного хищника, загнавшего в угол добычу. Пробирался своим слепым взглядом под их кожу, по венам добираясь в подсознательные миры их душ, находя там краски жизней, в каких видят их сами зисицы, словно становился их глазами. Единственная его настоящая органическая рука мгновенно холодела, перед тем как срезать собою, словно меч, головы противникам, так плавно и нежно, будто вовсе не рушил этим резким движением миры светящихся живых душ. Голая ярость бежала по его венам только от одной мысли, что зисицы и правда задумали побег. Синтетическая кровь возможно и была отравой в его механическом сердце, что билось ровно, несмотря на кипящую злость и большой шаг, но она согревала его даже в самые морозные дни, как не могла бы настоящая.

Крик девичьей невинной души расколол поток мыслей и пригвоздил на месте инквизитора, безжалостно убившего мать этого дитя, кричавшего в ужасе от увиденного. В какой раз Каллаг задумывался о ненужности зрения в такие моменты. И разве только в эти моменты был благодарен своей слепоте, не сожалея о тех неувиденных картинках, которые предстали бы перед ним за всю его жизнь, всплывая где-то в редких снах.

В воздухе летал граничащий к безумию детский страх, от которого появлялась дрожь в коленках и зубы стучали в такт, ребёнок прижал свои ладошки ко рту, скрывая уже сорвавшийся из горла плачь. Маленькое тело хрупко дрожало, хвост, свойственный её расе, нервно подергивался. Девочка лежала на мокрой траве, сорвавшись с дерева при падении уже покойной матери. Беспомощность — вот, что было в этой девочке, отчего-то откликающееся в самом Каллаге. Она плакала, даже не пытаясь это скрыть, громко шмыгая носом. «Слëзы — это слабость» — знакомым горьким голосом звучало в голове инквизитора. Этот урок он запомнил тоже ещё будучи мальцом.

Раздражение прокатилось по телу, как сыгравший триггер на чувство столь чуждое и давно отдалённое от него как жалость. Жалость перед лицом невинности он испытывал каждый раз в те редкие случаи, но подавлял, задавливал, травя в себе эту слабость, позволяя своей душе гнить на том самом месте, где должно быть сердце. Пора было покончить с этим быстрее.

Он присел перед ней на корточки и медленно вытянул руку в чёрной перчатке, потянувшись к её спрятанному ладонями лицу. Девочка тут же обмякла, провалившись в забвение от переизбытка эмоций. Её сердце так сильно и быстро стучало, что Каллагу казалось, ему и не придётся ничего делать: оно само выскочит у нее из груди, не доставив ему хлопот. Но нет, ему снова пришлось это сделать, проникнуть в подсознательный мир девочки, взглянуть на мир её чистыми наивными глазами на окружение, а после поймать ритм её пульса и кровь в венах, и начинать тихонько его замедлять, пока сердце девочки и вовсе не остановится. Последний удар девичьего сердца звучал как набат. Громко, отчаянно и тревожно. Возможно ли это считать милостью?

Резко вскочив с места, он двинулся в обход к тому месту, куда должны были отправиться оставшиеся солдаты. Здесь не было место жалости. Жалость – это ещё одна форма слабости. Роскошь, которую Каллаг не мог позволить себе. И всё же каждый раз после ужасающей и жестокой бойни, в которой он сначала упивался сладостью беспощадной ярости, наступала ощущение, выворачивающее внутренности наизнанку. Как после вкусного лимонада появлялась противная изжога.

Шаттл, на котором они прибыли в эту часть дикой зоны, уже ждал его в конце дикого леса. Шторм разыгрался не на шутку, тучи наверняка разверзлись по всему небу, загораживая им путь на взлет. Укрываться в самых суровых условиях планеты было хорошей идеей, и Каллаг оценил, найти зисиц оказалось не так просто, датчики сбивались, навигационка барахлила. Он знал, что недооценивать даже безнадёжных врагов стоило себе дороже.

Тяжёлая махина мягко опустилась с верхушек деревьев, почти бесшумно, лишь слегка сотрясая воздух. Тела, как зисиц, так и имперских солдат, остались лежать в гуще леса, в распространяющимся огне, словно мусор. Как только Каллаг взошел по трапу, шаттл тут же поднялся в бушующее небо, скрытое за тучами, которые выпускали шаровые молнии в пустынную местность, разрушая всю растительность и почву.

Меланхолия нападала каждый раз, когда Каллаг оказывался в новом месте, на новой планете. Несложно было сориентироваться, — его давно перестало это беспокоить, — мысли уходили в другое русло: он побывал на разных планетах, ощущал на себе приятные лучи звёзд, мягкость свежей травы, изучал разную культуру народов галактики, но ни разу всего этого не увидел. Потерянный мальчишка с Земли, которым он когда-то был, восхитился бы разнообразностью Астериарма, в отличие от Млечного пути здесь много обитаемых различных планет. Так много, что посетить и по-настоящему узнать каждую невозможно.

Минуя тучи, выходя из орбиты, шаттл отправился к ожидающему имперскому крейсеру «Вилонна», принадлежащему Чёрной Инквизиции. К несчастью, остальные четыре шаттла уже были в ангаре. Он прилетел последним с задания.

— С тебя ящик дорогого эля, — слева возник женский голос, как только трап опустился на пол. — Что так долго? Были проблемы?

Женская привлекательная по своему очертанию фигура уже стояла рядом, сложив руки на груди, излучая своей позой уверенность и превосходство. Данра была единственной женщиной в инквизиции, к тому же, с такой же тёмной и испорченной душой, как и у остальных. Чёрные борозды и гнойники оставались на фиолетовой душе паразитами, портящие картину её силуэта. Позади неё двигались ещё три мрачные фигуры в их сторону.

— Я первый очистил свою территорию, — хвастливо проговорил один из них, приподняв руки в победном жесте, вышагивая вальяжной походкой. Таллис всегда больше говорил, чем делал, но стоило признать, слова — это искусство, которым он блестяще обладал.

Данра фыркнула, что через респиратор звучало совсем не тихо, исказив звук женского недовольства. Давно их не собирали вместе, чтобы выполнить одно задание. Они не обучались командой игре, каждый из них игрок-одиночка, несмотря на то, что их многое связывало.

— Твоя территория — это гиблое место, где почти никто не обитал, вот ты и справился первым, — заворчала девушка, круша образ Таллиса.

— Хватит, — строго, но не повышая тона, объявил Брим. — У нас есть ещё одно важное задание. Поспешим.

Чёрная инквизиция состояла из пяти человек, по характеристикам и характеру разных пяти человек, но одарённых. И всё ещё являющихся просто людьми. Стук сапог о металлический пол в коридоре неприятным звоном ударял по ушам Каллага, этот звук почти прикрывал голоса его старых приятелей. На планете Йалу они пробыли около четверти сезона, почти настоящий поход по завоеванию земель, и так принадлежащих империи. Это задание обязывало принять командование, что он не очень любил. Каллаг привык действовать в одиночку, не отвлекаясь на других позади себя. Мягко говоря, его утомило это. Он не позволял себе об этом думать, но звуки становились громче и бесконтрольнее, когда усталость охватывало его тело и разум.

— Вот, вы только посмотрите на эту красоту. — Таллис ткнул пальцем вперёд, судя по всему, в иллюминатор. — Давайте начинать, я хочу это увидеть.

Энтузиазма его больше никто не разделял. Каллаг опустил тяжелые веки, следя со своим ровным сердцебиением, пытаясь не вспоминать ту маленькую девочку. Ещё не хватало ассоциировать стук сердца с маленьким отродьем, чью жизнь он легко отобрал. Легче думать, что он избавил её от страданий. Открыв слепые глаза, Каллаг уже был готов к выполнению следующего приказа императора, пред ним уже появился образ планеты, за которым наблюдали инквизиторы через иллюминатор. Ядро планеты светилось, как светлячок в темноте, прежде Каллаг никогда не смотрел на планету таким образом. Так он смотрел только на искрящиеся души живых существ. Пока Император Хэлдин не поручил это задание, загадочно объясняя суть, никто из них не знал, что они предполагаемо умели это делать.

Представшее перед ним казалось сюрреалистическим, невозможным, ведь планета не была живой, ведь так? Отгоняя свои мысли и чувства, он поймал эмоции других инквизиторов, увидевшие ядро, и то было восхищение, нетерпеливость и любопытство. Ядро светилось ярко-красным, словно лава покрывала всю планету. Нездоровый оттенок, уже погибающего существа, уничтожающего сам себя изнутри.

Кивнув друг другу, они встали в ряд, заняв позиции, и приготовились с толикой волнения, откликающегося в каждом, к последующим действиям. Нитями своей энергии они потянулись к ядру с опаской, будто способны обжечься и испепелить свои прогнившие души. Ласково и бережно они дотронулись до него в предсмертном объятии, прежде чем крепко сжать, надавить, ломая хрупкое сердце планеты. Ядро сопротивлялось недолго, пытаясь перенять контроль, сама себя разрушая грозами и землетрясениями, смерчами, как в итоге раскололась, как хрусталь об бетонный пол.

— Вау, — тихо прошептала Данра, возле неё Таллис попытался присвистнуть в коконе респиратора, подхватывая её эмоции.

В тот же миг свечение ядра развеялось, словно то было иллюзией, обман зрения, планета разломилась, погибла, в то время как другие наблюдали за разлетающимися её осколками. Представление оказалось Каллагу не по вкусу, оставляя после себя едкое чувство всей ненужности стараний. Для чего было убивать столько жизней, если они одним движением поломали целую планету, как ненужную вещь? Избавить разве только от мучений, что на императора вовсе не походило.

Скривившись от мыслей о Хэлдине, он услышал потрескивающий звук стрикона, — коммуникационного устройства, — уведомляющего о попытке императора связаться с ним. После лёгкого касания к стрикону на запястье зашипела слабая настраивающая связь, прежде чем гул появляющейся голограммы не прервал шипение. Благо их Каллаг не видел, лишний раз лицезреть душу гнилого насквозь императора не появлялось желание.

— Вы мне нужны здесь. Срочно, — хрипловатый голос искажался из-за помех, скорее всего появившихся из-за разрушенного ядра, создавшего сотню метеоритов, разлетающихся в пустоте едкого космоса. Связь практически сразу прервалась, а может, закончилась по инициативе, но раздражение накатило с новой силой. Император был снова чем-то недоволен, а это значило полёт в ненавистную столицу.