Глава 3
С момента моего знакомства с Доминикой прошло три недели. За эти недели я продвинулся к знакомству весьма немного. Видел я её довольно часто - так часто, что вполне мог отчетливо представить себе её черты, проснувшись среди ночи. Это забавляло меня и я не знал, что думать. Этакое странное явление.
В мои попытки познакомиться с ней ближе, или узнать что-либо о её жизни, входили: похождение в магазин в мой выходной, сверление взглядом (смешно, но её ничуть не удивляло), попытки заговорить. И всё это терпело основательные крушения. Доминика молчала, была скромна, не примечательна - впрочем, впредь такое её поведение будем звать для неё самым обычным.
Тем временем, я не терял надежды. Но тщетны были и попытки поговорить о ней с Игнатием - после недолгого предисловия следовала неизменная фраза «она тебе не подходит, дружок». За этим я сей разговор оставлял.
Но мне представленная информация, была услышана из уст совсем не того человека, от которого я мог бы это ожидать. Ида поведала мне историю Доминики.
- Итак, друг мой, - сказала Ида, когда мы гуляли в парке близ театра. - вы являете миру весьма обычные мучения любви, - не скрывая отвращения.
Но впервые я на её отвращение внимания не обратил. Само обстоятельство такого с Идой разговора меня удивляло. Да и вряд ли я раньше думал, что «являю миру обычные мучения любви».
Тем не менее я решительно запротестовал:
- Ты склонна думать не о том, что является правдой. И не паясничай, - добавил я.
На что Ида лишь покачала головой:
- Ну что же, Коля? Готов ты услышать правду о своей возлюбленной?
Я снова решительно запротестовал, как ребёнок. Ида отклонила все протесты и продолжила:
- Это была Москва. Она жила здесь давно, в своём детстве, - Ида поморщилась, но до меня не дошел смысл этого поступка, - её отец, мать. Нескончаемые братья и сестры.
- Неужто родные? - перебил я.
Она покачала головой:
- Разной степени родства.
Они жили в прекрасном здравии, в прекрасном доме и вечно в прекрасном настроении. - Её лицо померкло и бровь непроизвольно задергалась, - она нервничала. - Пока не умер отец.
Меня передернуло. Сначала бросило в импровизированный жар, затем в холод. Я знал, что, скорее всего, так и есть - отца Доминики нет в живых. Поэтому, не ожидал такой от себя реакции.
Я не понимал, на что реагирую. Это мог быть тон Иды, которая вполне могла заразить меня своим настроем; или же мне стало жалко Доминику.
- ...пока не умер отец, - совершенно чужим голосом изрёк я. - Что было потом?
Мы сели на скамейку под деревом.
- Потом семья переехала. Я не знаю о месте их проживания в прошлом - после их переезда, но знаю, что вернулись они совершенно нищими, - Теперь её тон не выражал сочувствия. - Дом был продан с аукциона, большинство вещей тоже. Покойный отец был мастером - мастерил всякие побрякушки. Не знаю, как там называлось его рукоделие, но шкатулочки, что он мастерил, являлись для меня самым ценным экспонатом из всей её семьи.
Передо мной мгновенно прокрутились воспоминания: Доминика с шкатулкой в руках, сказочный мир внутри... Но немедленно продолжил разговор, не отвлекаясь на воспоминания:
- Ты предпочла бы шкатулку людям? - не понял я.
- Именно эту шкатулку, и людям именно из этой семьи.
Я возмутился.
- Что не так с этой семьёй?
Ида вновь поменяла выражения лица. Она раздражалась, но продолжала:
- Коля, - заговорила она, - зачем ты мучаешь меня этими расспросами?
Мои брови взлетели вверх:
- Я? Что-то не так?
Ида вздохнула. Она опустила голову, всякое гордое выражение её пропало, вся надменность улетучилась. Она опустила голову и начала лениво разглядывать ладони, перевернутые к небу.
- Мне трудно будет это сказать... - тихо произнесла она.
Но собравшись с духом, подняв голову и даже весело улыбнувшись, заверила меня:
- Знаешь, теперь-то это не так трудно, - Она скрывала от меня грустные нотки в голосе. - Их отец, Коля... - Ида запнулась. - Их отец, Коля, - мой отец.
Меня передернуло сегодня во второй раз. Я молчал.
Ида продолжила:
- Приемный... Коля, да не бери в голову, - Она безудержно нервно захохотала.
Когда успокоилась, сказала:
- Коля, ты, вероятно, потрясён. Но спешу внести ясность, - Она снова натянуто улыбнулась, - я старше всей его ребятни. Я была маленькая, когда они начали появляться на свет, - На этот раз она улыбнулась грустно. - А когда отец умер... я была там... Я была там ненужна.
- Ида... - начал я, не зная, что сказать.
- Нет, нет, Коля, - устало перебила она, - это теперь не так грустно. Отец умер давно, Коля, очень давно. Я лишь хочу тебя предупредить...
Я метнул в её сторону грозный взгляд и она осеклась.
- Не надо, - серьёзно изрёк я. - Я не нуждаюсь в предупреждениях.
Ида неуверенно пожала плечами и встала. На секунду она остановилась, поставила свою ладонь на моё плечо и хотела, было, что-то сказать, но молча убрала руку и ушла. Идти за ней я не стал. Лишь тупо уставился в пол и сидел довольно долго. Пока не понял, что стемнело.
Завтрашний день я тоже решил провести в магазине. Солнце светило на протяжении всего утра. Подёргав ручку двери магазина, - но безуспешно, я сделал вывод о том, что Доминика ушла на обед.
Сделав обход всех ближних зданий питания на предмет присутствия Доминики, понял, что поблизости её нет. Также отметил, что рад этому обстоятельству. Она могла заподозрить меня в преследовании, а этого я хотел меньше всего.
Впрочем, я всё равно пришёл в магазин вовремя - Доминика возилась с ключами, когда я закончил свой обход.
День проходил мимолетно: отчасти, так же молчаливо, как всегда, отчасти, чуть более разговорчивее. Но определенно не был похож на другие. Доминика привела на работу своего племянника, что вызвало во мне лишь капельку любопытства. Я не любил детей и теперь любить больше не стал. Но стоит откровенно признаться - этот был чрезмерно мил. Он был мил и разговорчив, что придавало ему особый авторитет в моих глазах, потому что он разговорил Доминику. Доминика теперь чаще смеялась, беспрестанно улыбалась, вечно радовалась. Она пыталась найти ручку, пока я стоял у прилавка, - это был самый весёлый поиск ручки в моей жизни: Доминика зашла на склад, раздался невзрачный грохот, но выход её стоил многого - это было и смешно и грешно; Доминика, по видимому, рассыпала на себя муку, или бетон, или что-то наподобие. К счастью, посетителей не оказалось. Мальчик тем временем разразился хохотом, а я кинулся к двери, чтобы её запереть.
После получасовой очистки Доминики мы и думать забыли о ручке и о мальчике, хотевшем рисовать. Доминика хохотала и это было милее всего сущего - она смеялась, останавливалась, дабы набрать в лёгкие воздуха, снова вспоминала произошедшее и смеялась. Ямочки играли на её щеках, впрочем, больше появляясь, нежели исчезая. Доминика боролась с белыми запачканными волосами, расчёсывая их и стряхивая муку, а я очищал на этот раз свою рубашку от этой самой муки.
Мальчик смотрел на это всё с явным задором в глазах, но сказать что-нибудь не осмеливался. Пока он сидел в дальнем углу магазина, смотря на нас, у меня с ним завязался разговор:
- Андрей, - (так звали мальчика) сказал я, - что ты сидишь там один?.. принеси ещё один стакан с водой вон в том углу. Да-да, в этом, - Андрей принёс воду, улыбаясь пуще прежнего; ямочки как у тёти - отметил я.
- А отчего вы, дяденька, такой белый? - осведомился он.
- По той же самой причине, по которой белая твоя тётя, - быстро ответил я, смешно работая руками и улыбаясь.
Мальчик кивнул и откланялся в свой угол.
К вечеру мы стали закрывать магазин. Отношения с Доминикой явно наладились; теперь она чаще со мной говорила на разные темы и часто смеялась. А я был этому обстоятельству только рад.
- ...нет-нет, Андрей, это слишком, - говорила она, когда я вызвался проводить её до дома. - Представляете, он считает, что я могу всё, - обратилась она ко мне. - Нет, Андрюша, рисовать будешь дома.
- А детство кончается именно тогда, когда ребёнок перестаёт верить, что взрослые все могут, - не медля, ответил я.
- Может, - ответила она, смущаясь предыдущему порыву искренности.
Прошло два дня с моей последней встречи с Доминикой.
Мелкий дождь иногда поливал улицу - первый дождь этим летом. Солнце редко выглядывало из сгустков тумана. Я семенил к дому Игнатия.
Не имея понятия о похождении его жены, я немало волновался о её присутствии. Потому что речь моя должна была зайти о Доминике.
Игнатий и вчера, и сегодня говорил о том, что мне не стоит работать с ней в одну смену, что мне надо сократить своё с ней общение, что она мне не подходит. После этих его слов я не находил себе места. Зачем и с какой стати должна она мне подходить? Я лишь нуждался в её общении и удовлетворял свои потребности. Ни о чем более я не думал.
Однако, Игнатий позаботился о том, чтоб я задумался. И я в миг вспомнил речи Иды - «ты являешь миру весьма обычные мучения любви», «...всю правду о своей возлюбленной». Разве я представлял Доминику в своём сознании как возлюбленную? Отнюдь. Мне, почему-то, была даже противна такая мысль. Доминика меня притягивала, занимала, радовала - но любил ли я её?
В противном случае, возможно ли полюбить за три недели? Я сомневался. Доминика была теперь как что-то само собой разумеющееся, как некий проблеск радости в серые будни. Такой проблеск, какого я не видел раньше так часто. Я не обходился и недели без её общения. Но это ли любовь?
Если допускать случай моей любви к Доминике, то любящий, совершенно точно, не имеет понятия о своей любви. Это само собой разумеющееся. Как Доминика.
Тем временем я подошёл к подъезду Игнатия. Нам предстоит долгий разговор.
- Она уехала, - немедленно оповестил меня друг, как только я решил завести о Доминике тему.
Я, было, хотел спросить надолго ли и, видимо, своим видом показывал это, но Игнатий опередил меня:
- Насовсем.