17
Мы домчались до здания больницы минут за пятнадцать. Поджав губы, Вдад летел вперёд, превышая скорость и нарушая с десяток правил дорожного движения. Он молчал, о чем-то напряжённо думая, и я так и не решилась ничего сказать или спросить.
Бросив машину на парковке, он быстро пошёл в здание, так, что я едва поспевала за ним. Войдя в просторный холл, мы сразу увидели Татьяну и Кирилла.
Женщина судорожно всхлипывала, обнимая себя за плечи руками и выглядела просто ужасно – красные от слёз глаза, опухшее лицо, растрёпанные волосы. В ней сейчас очень сложно было признать шикарную хозяйку дома, который мне довелось посетить два дня назад.
Кирилл же, напротив, стоял, как неживой, уперев взгляд в одну точку. Он будто находится в ступоре и не понимал, где находится и что происходит. Сердце сжалось от жалости к обоим – они проживали своё горе так по-разному, но больно им было одинаково сильно.
Вдад размашисто подошёл к ним и, даже не поздоровавшись, спросил:
– Как он? Что с ним?
Татьяна всхлипнула.
– В реанимации. Врач сообщил, что пока ничего конкретного сказать не может, нужно ждать. Мы здесь уже сорок минут, но больше к нам никто не выходил, – она снова зарыдала.
Влад только поморщился, словно ее слёзы были ему не просто неприятны, а до ужаса раздражали.
– Пойду поговорю с врачом, – коротко бросил он и направился в отделение.
Я замерла, не зная то ли следовать за ним, то ли остаться здесь. Но, похоже, Вдад не нуждался в моей компании и я, вздохнув, повернулась к Татьяне. Она старательно пыталась вытереть лицо от слёз уже совершенно мокрым платочком. Я шагнула вперёд и неловко приобняла ее за плечи.
– Тише, тише, – шепнула я, поглаживая ее по руке, – все будет хорошо. Обязательно! Сергею Игоревичу станет лучше, и он вернётся домой.
Она замотала головой, будто отмахиваясь от моих слов, но всхлипывать стала реже. Не переставая ее обнимать, я осторожно спросила:
– Что вообще случилось?
– Я не знаю, – пробормотала Татьяна, – Серёжа пришёл домой в обед, сказал, что неважно себя чувствует. Но пошёл поработать в кабинет, а когда я вечером заглянула к нему, чтобы позвать на ужин, обнаружила его лежащим на полу без сознания. Бедный, бедный Серёжа! За что ему это все...
Слова слились в сплошной поток рыданий, разобрать что-то в котором стало невозможно. Я убрала свою руку с ее плеча и пробормотала:
– Я сейчас.
Дойдя до кофейного автомата, я взяла два стаканчика кофе и отдала их Татьяне и Кириллу. Мальчишка принял напиток у меня из рук без каких-либо эмоций, но пить стал. Татьяна схватила его обеими руками, будто грелась, и попыталась унять дрожь.
– Спасибо, – шепнула она. – Это очень мило с твоей стороны, Полина. Особенно, учитывая тот факт, что ты здесь с Владом.
Эта фраза заставила меня бросить на нее удивленный взгляд. Что это значит? Я должна ненавидеть ее за компанию с Владом?
Дверь отделения распахнулась, и к нам вышел Влад. Выражению, которое застыло на его лице, позавидовала бы даже каменная статуя.
– Отец сейчас в реанимации, состояние стабильное. Если утром ему станет лучше, переведут в интенсивную терапию, – ровным тоном известил он нас.
- Это же... Хорошо? - на заплаканном лице женщины появилась улыбка.
– И ещё, – не обращая внимания на ее реплику, продолжил Вдад, – я договорился о посещении, минут на пять, не больше. Можешь зайти к нему. Он не в сознании, но все же.
– Иди ты, – тихо сказала она, качнув головой, – я знаю, он бы хотел видеть тебя.
Вдад дёрнулся так, будто ему меж лопаток всадили нож. Его лицо на мгновение исказилось болью, но он быстро взял себя в руки и, коротко кивнув, снова исчез за дверью отделения.
***
В палате царила тишина, прерываемая только отвратительным писком кардиомонитора и шумом компрессора аппарата искусственной вентиляции легких. Эти звуки угнетали, заставляли сердце тревожно сжиматься, а руки тихонько подрагивать.
Я уже был здесь однажды, много лет назад, и от этих воспоминаний меня до сих пор выворачивало наизнанку. Я словно снова убитый потерянный мальчик, в один миг лишившийся самого важного. А переставал ли я им когда-нибудь быть?
Тот день отчётливо разделил мою жизнь на до и после. Так обычно и бывает – вот еще вчера ты обычный счастливый ребёнок. Подросток, со своими проблемами, переживаниями и мечтами. А потом, раз, и все меняется. И ты уже разломан на куски, и жизнь больше никогда не будет прежней.
И вот я снова здесь – только теперь рядом с человеком, виновным во всем, что произошло. С тем, из-за кого, когда-то на этой койке оказалась она.
Жизнь – интересная штука, и порой людям действительно возвращается все бумерангом. Я столько мечтал, что однажды ему воздастся по заслугам, что, казалось бы, должен испытывать удовлетворение. Но вопреки всему чувствовал лишь боль. Дикую, раздирающую изнутри, заставляющую мальчишку внутри меня биться в рыданиях.
Отец лежал, окружённый множеством проводков, от которых сейчас так зависела его жизнь. Я видел его таким беспомощным едва ли не впервые. Обычно этот мужчина дышал уверенностью и несгибаемой волей, а слово "слабость" применить к нему ни у кого даже в мыслях не возникло бы. От этого его состояние пугало еще больше. Нет, даже вводило в панику.
– Привет, пап, – я замер возле него, взглядываясь в черты лица.
Ответа, конечно же, не дождался и тяжело вздохнул.
– И зачем это все? – продолжил я разговаривать сам с собой. – Решил мне доказать, что я не зря сорвался сюда с другого конца света?
Мерный писк аппаратов. В тот раз он еще долго снился мне по ночам.
– Или хочешь показать, что ты сполна получил за свои грехи и заслужил прощения? – я склонился к нему чуть ниже.
Я не хотел знать, что он ответил бы на этот вопрос. Потому что был уверен – именно так он и думает. Он, но не я.
Дверь распахнулась, и в палату быстрым шагом вошел мужчина в хирургическом костюме.
– Вам пора, – врач подошёл к монитору, тщательно изучая показатели на нем. – Мне и так нельзя было запускать вас. Если ночь пройдет хорошо, увидитесь завтра, в интенсивной терапии. Там разрешены свидания.
– Хорошо. Спасибо, – я даже не стал спорить и поспешил убраться из этого места.