Сложный
Серена
Я в шоке. Я узнаю симптомы, дрожь, пробегающую по моему телу, ледяной озноб, пробегающий по моим венам, несмотря на одеяло, под которым я свернулась калачиком, приглушенные звуки, медленные движения, все это.
Дикий взгляд Антонио останавливается на мне, и вместо ужаса, который он должен был вызвать после этого ужасного зрелища, я чувствую небольшое облегчение. Этот мрачный взгляд каким-то образом приземляет меня. Даже кровь, забрызгавшая его лицо и рубашку, не разжигает страха, как должна. Я только что наблюдала, как этот человек забил до смерти другого парня, и не кого-нибудь, а своего собственного сотрудника.
И все же я выдерживаю его взгляд в течение мучительного момента, пока не звонит его телефон.
Он отрывает от меня взгляд, переводя его на экран. В тот момент, когда он отвечает, я знаю, кто на другой линии. Только мой отец мог заставить такого человека, как Антонио Феррара, все еще покрытого кровью своего охранника, смертельно побледнеть в течение секунды.
Антонио прочищает горло, маска спокойствия, которую он обычно носит, спадает с его лица, и к нему возвращается румянец. — Нет необходимости в угрозах, Signor Валентино.
Я могу только разобрать приглушенные крики на другом конце линии. Если бы я только могла заставить свой мозг начать функционировать, я бы попросила его включить громкую связь.
— Серена будет возвращена домой в целости и сохранности, как только мои требования будут выполнены.
Снова крики на другом конце провода.
Я могу только представить, что Papà угрожает сделать моему похитителю. Хотела бы я быть в том состоянии духа, чтобы наслаждаться этим. Но прямо сейчас все, о чем я могу думать, — это о том, что произошло бы, если бы Антонио не вернулся вовремя.
Я натягиваю одеяло до подбородка, тщетно пытаясь прогнать холод, который поселился глубоко в моих костях. Dio, как могло что-то вроде секса, который я так люблю, быть использован против меня подобным образом? Я чувствую себя совершенно беспомощной. Я никогда не испытывала ничего подобного за всю свою жизнь, меня держали под прицелом, в меня стреляли и за мной гнались больше раз, чем я могу вспомнить.
Но это было совсем не так.
— Серена? — Голос Антонио звучит на удивление мягко, когда он приближается ко мне. — Твой отец хочет поговорить с тобой.
Меня охватывает паника. Он узнает. Как только я поговорю с ним, Papà поймет, что что-то не так. И Dio, он никогда не узнает. Я бы унесла этот секрет с собой в могилу. Серену Валентино нельзя считать слабой, а этот человек заставил меня почувствовать себя самой хрупкой. Хуже того, Антонио тоже был свидетелем этого.
Он вкладывает телефон в мою ладонь, когда я не делаю движения, чтобы взять его, ища мой взгляд. Я отчаянно качаю головой. Нахмурив брови, он нажимает пальцем на кнопку отключения звука, затем садиться на кровать, оставаясь на самом краю матраса.
— Ты должна поговорить со своим отцом, — шепчет он. — Он хочет знать, что ты жива.
— Я не могу, — шиплю я.
— Сирена, ты должна. Все это зависит от тебя.
Я делаю глубокий вдох, полностью осознавая, как нелепо это звучит, но Dio, я просто не могу сейчас поговорить со своим отцом. Не так скоро после этого...
Антонио, должно быть, прочел панику в моих глазах, потому что тяжело вздыхает и, включив связь, нажимает кнопку громкой связи. — Она в душе. Я попрошу ее перезвонить тебе в ближайшие полчаса.
Снова крики, и на этот раз я могу разобрать каждое итальянское ругательство, срывающееся с губ моего отца через динамик.
— С ней все в порядке, поверь мне.
— Я ни хрена не обязан тебе доверять, Антонио. — Яростные вопли Papà эхом разносятся по комнате. — Ты забрал мою гребаную дочь, ты, трусливый pezzo di merda. Если я не услышу ее в ближайшие пять минут, я сяду в самолет, выслежу тебя, отрежу твой член и затолкаю его тебе в глотку, пока ты не захлебнешься собственной спермой.
Антонио тяжело сглатывает, его глаза поднимаются на меня с отчаянной мольбой.
Я поднимаю палец, давая ему знак подождать, и откидываю одеяло обратно, прежде чем вытащить себя из кровати. Одергивая подол рубашки Антонио, я убеждаюсь, что моя задница не торчит наружу. Мысль даже о том, чтобы взглянуть на порванные трусики, заставляет мой желудок перевернуться. Я заставляю свои ноги направиться в ванную, затем включаю воду на полную мощность. Через открытую дверь я жестом приглашаю Антонио войти.
Делая ровный вдох, я тянусь к телефону и заставляю свой язык пошевелиться. — Я в порядке, Papà, — кричу я сквозь шум воды.
— Cazzo, Серена, как это случилось? Я собираюсь убить этого сукина сына...
— Я в порядке, Papà. Антонио был идеальным похитителем. Просто делай, что он говорит, чтобы я могла вернуться домой.
— Конечно, я так и сделаю, cuore mio. Просто это займет несколько дней. У нас с твоей матерью, Лукой и Стеллой были кое-какие дела в Азии. Мы здесь немного изолированы, и потребуется некоторое время, чтобы вывести моих людей с его территории.
Он странно уклончив. По какой-то причине он не хочет, чтобы Антонио знал, где он и что делает.
— Только сделай это быстро, ладно? Мне нужно идти...
— Подожди, ты уверена, что он не причинил тебе вреда?
— Да, Papà, Антонио не причинил мне вреда. — Я поднимаю глаза, чтобы встретиться взглядом со старшим братом Феррара, задержавшимся в дверях, и, возможно, мне это кажется, но что-то похожее на сожаление поднимается в темной поверхности.
Затем он тянется к телефону, и я хватаю трубку, горя желанием закончить разговор с отцом. Он всегда знал меня слишком хорошо. И теперь, когда приятный пар из душа наполняет комнату, мне ничего так не хочется, как смыть с себя ощущение рук Отто на себе.
Антонио выходит, мой отец все еще кричит ему в ухо, и я запираю за ним дверь. Теперь, оставшись одна в безопасности большой главной ванной комнаты, я раздеваюсь и открываю запорную заслонку. Слезы текут по моим щекам, все мое тело содрогается от напряжения сдерживать рыдания.
Мои руки опускаются, и я падаю на пол, от холодного кафеля у меня по спине снова пробегает холодок. Я опускаю голову на руки и позволяю слезам литься до тех пор, пока от них ничего не остается. Как только я прихожу в себя и чувствую оцепенение, я ползу к ванне на когтистых лапах, выключаю краны и залезаю в теплую воду.
Закрывая глаза, я кладу голову на край, старательно избегая нежного бугорка. Пара бездушных, темных глаз мелькает перед моим взором, и страх снова заставляет меня открыть глаза. Сильная рука удерживает меня, тошнотворное теплое дыхание касается моего лица, затем другая рука опускается к моим трусикам.
Нет. Dio, нет.
Мой пульс учащается, когда яркие образы нападения заполняют мой разум. Пытаясь привести в порядок мысли, я соскальзываю под воду, пока мое сердцебиение не замедляется. Все вокруг приглушается, и на несколько секунд наступает покой. Но мое дыхание быстро угасает, и я вынуждена вынырнуть.
Я не знаю, как долго я нахожусь в ванне, но к тому времени, как я вылезаю, мои пальцы становятся морщинистыми, а холод снова пробирает до костей.
Завернувшись в новый халат, который только сегодня появился в моей ванной, я приоткрываю дверь. Антонио сидит в ногах кровати, на том же самом месте, где я его оставила. Он встает, когда его глаза находят мои, руки сплетены в узел. — Я... я хотел быть здесь, если тебе что-нибудь понадобится.
Игнорируя его комментарий, я смотрю на кровать, затем на лужу крови на полу. Отто ушел вместе с моими порванными трусиками, и я не могу не задаться вопросом, что Антонио с ними сделал. Или это был еще один из его головорезов, который избавился от этого ужасного напоминания о нападении? Действительно ли я найду голову бывшего охранника на пике возле виллы? Темная, глубоко спрятанная часть меня хочет увидеть, как этот засранец заплатит. Мне понравилось наблюдать, как Антонио выбивал из него дерьмо. Конечно, я бы никогда не призналась в этом вслух.
Я делаю вдох, прогоняя мрачные мысли. Я не монстр. Не монстр. То, что у меня фамилия Валентино, не означает, что я должна идти по сомнительным стопам своей семьи. Посмотрите на Изабеллу, она собирается стать врачом.
После всплеска адреналина и расслабляющей ванны, пока я стою там, меня охватывает чувство усталости. Часть меня хочет снова нырнуть под простыни, но другая часть не желает когда-либо снова спать в этой постели. Так что вместо этого я остаюсь стоять, кутаясь в мягкую ткань махрового халата и потирая руки, чтобы согреться. С другой стороны, я заново перевязала лодыжку, и мне стало немного лучше.
— Что сказал Papà?
— Он сказал, что Тони начнет переговоры, пока его не будет. Я согласился дать ему 72 два часа до...
— До чего? — Огрызаюсь я. — Прежде чем ты убьешь меня? — Гнев. Разве это не один из этапов? Да, гнев — это хорошо. Это намного лучше, чем страх или боль. Я хватаюсь за него, обдувая воздухом растущее пламя.
— Серена, ты знаешь, как это работает.
— Нет, на самом деле нет. Потому что никто никогда не был настолько глуп, чтобы взять меня в заложники.
— Ты же знаешь, это не то, чего я хотел...
— Верно, ты хотел Изабеллу, но из-за Рафа ты не смог подобраться достаточно близко. Так что я твой второй вариант. — Я меряю шагами комнату, ярость растет с каждым неуверенным шагом. — И что теперь? Papà, по-видимому, делает именно то, о чем ты просил, так что же мне делать тем временем?
— Мы ждем.
— Ждем, пока еще один из твоих головорезов нападет на меня?
Его глаза расширяются, рот изгибается в букву "О", как будто я влепила ему пощечину. Как будто это я оскорбляю его честность.
— Разве ты не видела, что я только что сделал с Отто? Этот человек работал на мою семью двадцать лет. Я сделал это для тебя. — Его глаза безумны, когда он смотрит на меня. — Я сделал из него пример, чтобы любой, кто снова встанет у тебя на пути, хорошенько подумал, прежде чем осмелиться тронуть тебя хотя бы пальцем, tesoro. — На этот раз мое прозвище приобрело совершенно новый оттенок, который, я не уверена, что мне нравится больше.
— Конечно, я видела, — Я шиплю. — Было трудно избежать брызг крови.
Он встает, проводя рукой по своим растрепанным темным локонам. — Cazzo, за последние несколько дней все пошло наперекосяк. Все должно было пройти совсем не так.
— Неужели ты думал, что похитить меня будет легко? Что мой отец просто подчинится твоей воле? А я подчиняюсь твоей?
— Я не знаю, — рычит он. — Но я никогда не хотел, чтобы это произошло. — Он указывает на кровавую лужу на полу. — Или чтобы кто-нибудь когда-нибудь прикоснулся к тебе. Не так...
— Так ты ждешь благодарности? — Огрызаюсь я.
— Нет! — выдавливает он. — Я только хочу, чтобы ты знала, что я бы никогда этого не допустил. Я не такой человек.
— Тогда к какому типу мужчин ты относишься, Антонио? — Я хлопаю себя руками по бедрам и свирепо смотрю на него. — Потому что, согласно твоему мертвому охраннику, ты тоже вел себя не так, как раньше.
— Предполагалось, что это будет простая деловая сделка, вот и все.
— И что теперь? Все усложнилось?
— Да, — шипит он. — Отто прав. Если бы тебя схватил мой отец, он бы уже избил тебя до крови. Он отправил бы фотографии Данте, он бы пытал тебя, извлекая информацию, которой у тебя, скорее всего, нет. Но я не могу...
— Почему?
Он на дюйм ближе, эти темные глаза впиваются в мои, дикие и хаотичные. — Я не знаю.
— Неужели. — Я прищуриваюсь, бросая ему вызов. Я выросла в этом мире и знаю мрачные истины. Вы должны быть готовы на все, чтобы получить то, что вы хотите, добиться успеха и стать свирепым принцем среди безжалостных членов королевской семьи.
Он сокращает расстояние между нами, пожирая глазами каждый дюйм моего тела. — Из-за тебя, — рычит он. — И, может быть, даже из-за этого проклятого дома. Вместе вы что-то сделали со мной за последние несколько дней. Вы заставили меня все пересмотреть, черт возьми. Ты сделала меня мягким.
Удовлетворенная улыбка растягивает мои губы, когда ясмотрю на него. — Хорошо.