История Офелии Лафайет

Офелия зашла в свою комнату тихо, почти на цыпочках. Остальные девушки, казалось, ещё спали. Она сбросила бантик, юбку и рубашку, переоделась в обычный свитер, натянула штаны, на ноги — кроссовки. Хотелось скрыться в чём-то нейтральном, тёплом, незаметном.

Ткань на теле ощущалась, как щит.

«Никто не должен видеть», — подумала она.

Дверь закрылась за ней мягко. Она уже собралась выйти, когда из-за полога кровати послышался шорох.

— Ты рано, — негромко сказала Лили Эванс, всё ещё лёжа под одеялом, но с открытыми глазами.

Офелия едва заметно вздрогнула.

— Не спалось, — ответила она как можно ровнее. — Я просто... прогуляюсь немного.

Лили ничего не сказала, только кивнула. И это молчание было странно громким.

На пути вниз Офелия увидела, как гостиная уже наполняется движением — кто-то развешивал гирлянды, кто-то колдовал флажки и воздушные шары. Марадеры готовили сюрприз для Сириуса, чтобы его день рождения не заканчивался после одного торта и поцелуя.

Смех. Лёгкость. Возгласы.

Офелия стояла у перил, прислушиваясь к шуму внизу. Гостиная Гриффиндора наполнялась голосами и смехом — кто-то колдовал гирлянды, кто-то запускал в воздух конфетти, а магические граммофоны настраивали на первую танцевальную волну.

Она уже хотела тихо уйти, но кто-то из младшекурсников махнул ей снизу:

— Лафайет, ты можешь помочь с шарами? У тебя хорошо получается с цветами!

Офелия слегка удивилась, но кивнула. Она спустилась по лестнице, поправив ободок, словно надевая маску — улыбку. Присоединилась к украшению зала, ловко направляя потоки заколдованных лент, заставляя их красиво сплетаться в воздухе.

Скоро появился и сам виновник торжества — Сириус в мятой рубашке и всё с той же довольной ухмылкой. Поздравления сыпались одно за другим, кто-то принес самодельные открытки, кто-то — шоколадки, Лили вручила свёрток с подписью «только не открывай при всех». Джеймс хлопал друга по плечу, то и дело отпуская колкости, но в голосе звучало настоящее тепло.

Когда торт оказался на столе, комната взорвалась аплодисментами. Сириус с пафосом отрезал себе первый кусок, объявив:

— Это лучший день в моей жизни! Даже без баловства с тортом в лицо.

Офелия уселась рядом с подругами, наблюдая за всей этой суетой. Смеялась, перекликалась с ребятами, подкидывала зефир в чашку с какао. В какой-то момент Сириус потянул её за руку:

— Ну что, мисс Лафайет, не пора ли вам на танцпол?

— Не думаю, что сегодня мой вечер для этого, — отозвалась она, но без холодности.

— Тогда присматривай за мной. Я собираюсь танцевать, как настоящий Блэк, — с усмешкой бросил он и скрылся в кругу под музыку.

Всё закружилось — ритмы, хлопки, весёлые крики. Дискотека началась спонтанно, но моментально захватила всех. Лили и Джеймс двигались в такт, даже Ремус слегка притопывал в углу. Кто-то зажёг огоньки, и они вспыхнули в воздухе, будто россыпь звёзд.

Офелия осталась в тени. Она не ушла. Она не хотела уходить. Просто наблюдала.

Иногда — смеялась, иногда — поднимала тост с тыквенным соком, иногда — хлопала в ладоши вместе со всеми. И всё же в каждом её движении была лёгкая отстранённость. Как будто она стояла по ту сторону стекла.

Джеймс подошёл ближе, поставив рядом пустую чашку. Улыбнулся:

— Отличный торт. Ты серьёзно сама его делала?

— Серьёзно, — ответила она, не встречаясь с его взглядом.

— Потрясающе, — сказал он, и, на миг замолчав, добавил: — Ты сегодня... совсем не как обычно.

Она чуть склонила голову:

— Это плохо?

— Нет, — мягко сказал он. — Просто неожиданно.

Он ушёл, снова растворившись в танцах. А она осталась сидеть, опираясь на подоконник, кутаясь в тёплый свет ламп.

В этот вечер всё казалось лёгким. Почти беззаботным. Почти.

Но иногда взгляд её всё же ускользал к нему. Мельком. Ненадолго. Как будто по привычке.

Никто не знал, о чём она думала. И это устраивало её.

Пусть всё будет просто: девочка с бантом, вкусный торт, хорошая музыка.

А остальное — не для этого вечера.
Не сегодня.

Прошёл год.

Погода сменялась — за ливнями шли солнечные дни, за снегом — капли дождя на стекле. Время — как песок в ладонях: не остановишь, не удержишь.

И с каждым днём Офелия глушила в себе то, что некогда разрывалось внутри. Чувства к Джеймсу больше не кололи под рёбрами. Она не оглядывалась, не замирала от его смеха, не ловила взгляд — будто научилась дышать заново.

Особенно после того, как Лили — тихо, как будто стесняясь — призналась ей однажды у камина:

— Знаешь... мне кажется, я начинаю чувствовать к нему что-то. К Джеймсу.

Офелия тогда только улыбнулась. Почти по-настоящему.

— Я рада за тебя, — сказала она. И удивительно — не соврала.

Ночь была тёплой, пахло цветущими травами и прелыми страницами старых учебников, которые никто уже не открывал. Где-то в замке тикали часы, но в комнате мародёров царила полусонная свобода — та, что наступает только в самом конце, когда дни учёбы уже сочтены, а прощание ещё не подошло вплотную.

Окно тихо скрипнуло — и вместе с потоком ночного воздуха в комнату влетела Офелия.

Метла коснулась пола мягко, почти бесшумно. На ней была простая пижама — тонкая рубашка, свободные штаны, волосы чуть растрепались на ветру. Не было ни следа той нарочитой строгости, с которой она обычно держалась днём. Только искренняя, усталая естественность — и лёгкая дрожь ресниц от прохлады.

Она шагнула внутрь, не смущаясь — будто была здесь всегда. Легко пересекла комнату, обойдя раскиданные книги, пижамные носки и пустые пачки из-под жевательной резинки, и села на кровать Сириуса. По-хозяйски. Как будто это не его кровать, а её место.

— Что вы делаете летом? — спросила она, подгибая ногу под себя и обводя всех взглядом.

Голос её звучал спокойно, почти сонно, но в нём было что-то настоящее — не дежурный интерес, а желание зацепиться за момент, удержать его ещё немного.

Сириус повернул голову, приподнявшись на локте, его губы дрогнули в улыбке. Джеймс бросил на неё взгляд через плечо, глаза у него были чуть припухшими от недосыпа, но внимательными. Ремус закрыл книгу, а Питер сонно потёр глаза, будто не веря, что Офелия Лафайет сидит здесь в пижаме, как часть их мира.

— Я... хотела пригласить вас, — продолжила она, чуть медленнее, словно подбирая слова. — На две-три недельки. Во Францию.

Комната на мгновение застыла.
Лунный свет скользнул по её щеке.
И в этой тишине — в этом странном, летящем моменте — Офелия вдруг стала не просто гостьей с метлой.
Она стала частью чего-то большего. Чего-то, что скоро придётся отпустить.

Слова повисли в воздухе, будто лёгкий туман — тонкие, почти несмелые, но при этом — решительные.
Во Францию. На две-три недельки.
Как приглашение в другой мир. В ту часть её жизни, которую они ещё не знали.

Сириус вскинул брови, но не с иронией — с любопытством. Его глаза чуть сузились, он подался вперёд, опираясь локтями о колени.

— Ты серьёзно? — спросил он, в голосе не было насмешки, только удивление и что-то почти ласковое.

— Абсолютно, — ответила Офелия, потянувшись за подушкой и обняв её, как щит. — У нас дом у моря. Там никто не будет проверять домашки и спрашивать, кто с кем в паре на зельях.

— Звучит, как рай, — пробормотал Ремус, с улыбкой скользнув взглядом между ней и остальными.

Джеймс не сразу ответил. Он смотрел на неё, голову чуть склонив. В его глазах промелькнуло что-то — как будто тень. Может, память. Может, мысль, которую он не озвучил. Но через миг он уже широко ухмыльнулся:

— Лафайет приглашает нас к себе. Ну всё, конец эпохи. Завидуйте, Хогвартс.

Смех прошёл по комнате — тихий, добрый, почти домашний. Офелия опустила взгляд и прижалась щекой к подушке.
Словно бы в этом было укрытие.

— Ну? Вы как? — спросила она, уже чуть мягче. — Я всё устрою. Скажу отцу, что у меня компания — приличная. Ну, почти. — Она бросила на Сириуса взгляд с приподнятой бровью.

— Я абсолютно приличный, — фыркнул он. — Просто это не все сразу замечают.

— Да-да, особенно после третьего дня без рубашки, — пробормотал Ремус.

— Я — за, — вставил Питер, немного неожиданно для всех. — Никогда не был во Франции.

Офелия улыбнулась. Эта сцена казалась нереальной: ночь, луна в стекле, беззаботность, пижамы, разбросанные книги. И её собственный голос в этом — живой, тёплый, открытый.

— Тогда решено, — сказала она. — Обещаю — ни одной контрольной, только море, фрукты и... веселье.

— Я уже собрал чемодан, — сказал Сириус, откидываясь на подушку. — В мыслях.

Джеймс рассмеялся и наконец позволил себе просто лечь, закинув руки за голову.
Офелия посмотрела на него в последний раз — почти украдкой.

И, к своему удивлению, ничего не почувствовала. Ни боли, ни щемящего желания. Только лёгкость. Спокойствие.
Потому что чувства, бывшие шипами под кожей, наконец-то ушли.

Теперь была только эта комната, их смех, и она — девочка в пижаме, на чужой кровати, смеющаяся, будто это и есть дом.

Офелия лукаво посмотрела на Джеймса, уголки губ изогнулись в чуть дерзкую, чуть загадочную улыбку. Она прищурилась, словно что-то знала — что-то, о чём остальные могли только догадываться.

— Ну, конечно, с нами будет и наша староста, рыжая и грозная мисс Эванс, — добавила она с театральной серьёзностью, — иначе кого Джеймс будет провожать по вечерам к морю?

Уголки губ Поттера дрогнули. Он открыл было рот для шутки, но в этот момент в комнате — будто по магии — появилась Лили. В пижаме, с растрёпанными волосами, но как всегда ослепительно уверенная в себе.

— А вы тут, значит, Францию обсуждаете? — бросила она, скрестив руки на груди, но с весёлой искрой в глазах.

— Только в лучших тонах, Эванс, — отозвался Сириус с ленивым поклоном. — Почти без сплетен.

— Почти, — уточнила Офелия, бросая Джеймсу взгляд.

Лили подошла ближе и села на край кровати, не сводя взгляда с Джеймса, а потом с лёгкой насмешкой — на Офелию:

— Ну что, мадемуазель Лафайет. Кажется, каникулы обещают быть жаркими.