3
Я уставился на коробочку с украшением, валяющуюся на полу. Я просто хотел уйти. Но в этот момент появилась мамуля Слоан с последней новинкой фототехники, необходимой, чтобы запечатлеть Слоан неподвижно, Слоан в движении, Слоан слева от меня, Слоан справа, Слоан на переднем плане. Камера снимала, и миссис Кан, которая, будучи одинокой, была бы, вероятно, не прочь закрутить роман с моим отцом, ворковала: «Вот они, будущие принц и принцесса». Так что я сделал то, что полагалось сыну Ким Дживона. Я пнул в сторону дешёвую бутоньерку и мило улыбался в камеру, говоря все эти правильные слова о том, как прекрасно выглядит Слоан, какими великолепными будут танцы, бла-бла-бла….
Потом по неведомой мне причине я подобрал цветок с пола. Ещё один лепесток оторвался, я положил его в карман к первому и забрал коробочку.
Танцы были в Плазе. Когда мы приехали, я передал билеты девушке, которая их проверяла. Она посмотрела на бутоньерку.
— Красивый цветок, — сказала она.
Я взглянул на нее, думая, что она шутит. Она не шутила. Возможно, у нас с ней были общие занятия, она была своего рода серой мышкой с рыжей косичкой и веснушками. Она была не похожа на посетителей Плазы. Она, наверно, была на стипендии, так как именно таких заставляли выполнять всю нудную работу вроде проверки билетов. Ясно, что ее никто не пригласил на танцы, и никто не дарил ей цветов, даже дешевых, сломанных роз. Я взглянул на Слоан, которая радостно воссоединилась с пятьюдесятью близкими подружками, которых не видела со вчерашнего дня, с того момента как все девчонки смылись из школы, чтобы посвятить день перед танцами педикюру и другим СПА-процедурам. Почти всю дорогу Слоан пилила меня из-за украшения — совсем не то, что я планировал — и она всё ещё отказывалась взять его.
— Эй, хочешь его? — сказал я девушке.
— Это некрасиво, — сказала она.
— Что именно? — я попытался вспомнить, прикалывался ли я над ней когда-либо. Не-а. Она была недостаточно страшненькой, чтобы дразнить её, просто полный ноль, не стоящий моего внимания.
— Издеваться надо мной, притворяясь, что хочешь подарить мне цветок, а потом забрать его обратно.
— Я не притворяюсь. Ты можешь взять его. — Было так странно, что она вообще обратила внимание на дурацкую розу. — Цветок оказался не того цвета для платья моей девушки, ну, или что-то в этом духе, так что она его носить не будет. Он просто завянет, так что ты можешь забрать его. — Я протянул ей розу.
— Ну, раз ты так говоришь… — она улыбнулась, принимая от меня цветок. Я старался не замечать её неровных зубов. Почему она не носила скобки? — Спасибо. Она прекрасна.
— Наслаждайся.
Я отошёл, неуверенно улыбаясь. Зачем я это сделал? У меня точно не было привычки делать одолжения страшилкам. Мне было интересно, все ли бедняки так радуются при виде таких дурацких мелочей? Я не мог вспомнить, когда в последний раз был взволнован из-за чего-нибудь. В любом случае, было забавно, что Слоан в конечном итоге прекратит своё нытьё и захочет розу, а я скажу, что у меня её нет.
Я огляделся в поисках Кеды. Я почти забыл о Кеде, но моё чутье, как обычно, было безупречным, потому что вот она — неуверенно пробирается сквозь центральный вход. Она была одета в чёрное с пурпурным платье, выглядевшее как бальный костюм Гарри Поттера, и она высматривала меня.
— Эй, где твой билет? — спросила её одна из праздно шатавшихся контролерш.
— Ой… у меня его нет… Я просто ищу кое-кого.
Я увидел вспышку жалости на лице контролёрши, как будто она точно знала, что здесь происходит, неудачник понимает неудачника. Но она сказала: «Извини, я не могу пропустить тебя без билета».
— Я жду своего парня.
Ещё один жалостливый взгляд.
— Ладно, — ответила волонтёр. — Просто встань чуть в сторонке.
— Хорошо.
Я подошёл к Слоан. Показал ей туда, где с видом неудачницы стояла Кеда. — Шоу начинается.
В это время Кеда меня заметила.
Слоан знала, что делать. И хотя она всё ещё злилась на меня, она была девчонкой того типа, что никогда не упустит случая хорошенько унизить другую. Она схватила меня и запечатлела на моих губах сочный поцелуй. — Я люблю тебя, оппа.
Очень мило. Не повторяя этих слов, я тоже поцеловал её.
Когда мы закончили, Кеда смотрела прямо на нас. Я подошёл к ней.
— На что уставилась, уродина?
Я ожидал, что она заплачет. Было весело пинать ботаников, доводя их до слёз, а потом добивать их дальше. На какое-то время этот вечер станет интересным. Это почти возместило мне неудачу с паршивым украшением.
Но вместо этого она сказала: «Ты на самом деле сделал это».
— Сделал что? — спросил я.
— Посмотри на неё, — захихикала Слоан. — Она вся упакована в это уродское платье. Из-за него она выглядит ещё толще.
— Ага, где ты его откопала? — спросил я. — На свалке?
— Это платье моей бабушки, — сказала Кендра.
— Все вокруг покупают для танцев новые платья, — я рассмеялся.
— Значит, ты действительно так поступил? — сказала она. — Ты на самом деле пригласил меня на танцы, зная, что у тебя назначено свидание с другой, просто, чтобы выставить меня идиоткой?
Я снова засмеялся.
— Ты действительно думала, что кто-то вроде меня пригласит на танцы такую как ты?
— Нет, не думала. Но я надеялась, что ты не сделаешь моё решение таким легким, Джин.
— Какое ещё решение?
Позади меня Слоан с хохотом тянула: «Неудачница», и вскоре остальные начали подхватывать, пока, в конце концов, весь зал не загудел этим словом, так что мне сложно было сохранять ясность мысли.
Я посмотрел на девушку, на Кеду. Она не плакала. И смущённой она тоже не выглядела. У нее был такой сосредоточенный взгляд, как у той девчонки, Кэрри, в старом фильме по Стивену Кингу, где она развила телекинетическую силу и мочила своих врагов. И я почти ожидал, что Кеда начнёт делать так же — убивать людей силой взгляда. Но вместо этого тихим голосом, чтобы услышал только я, она сказала: «Ты увидишь». И ушла.
Краткое содержание прошедшего вечера: картина типичных танцев — дурацкая музыка, распорядители, старающиеся удержать нас от фактического спаривания на танцполе. Все атрибуты якобы вечеринки перед последующей реальной вечеринкой.
Но я продолжал слышать слова Кеды, звенящие в ушах: «Ты увидишь». Слоан стала куда приветливей, а как только нас короновали, она окончательно сменила гнев на милость. Популярность и власть, которую она даёт, для некоторых девчонок срабатывают как афродизиаки. Слоан была из таких. Мы стояли на сцене во время церемонии коронации. Слоана наклонилась ко мне.
— Моей мамы сегодня не будет. — Она взяла мою руку и положила ее на свою задницу.
Я убрал руку. — Великолепно.
Ты увидишь.
Она продолжила, прижимаясь ближе и жарко дыша мне в ухо: — Она поехала в оперу — это три с половиной часа. Я звонила в Метрополитен-опера, чтобы выяснить. И обычно, после она обедает. Её не будет дома почти до часу ночи… Я имею в виду, если ты хочешь ненадолго заехать. — Ее рука скользнула мне на живот, незаметно приближаясь к Опасной Зоне. Невероятно. Она лапала меня на глазах у всей школы.
Я отодвинулся. — У меня лимузин только до полуночи.
До Кёнсу, который был принцем в прошлом году, подошёл, чтобы водрузить на меня корону. Я опустил голову, чтобы смиренно принять ее.
— Пользуйся ею мудро, — сказал Кёнсу.
— Жмот, — сказала Слоан. — Я не стою того, чтобы вызвать такси? Ты это хочешь сказать?
Что же означало «Ты увидишь»? Слоан с Кёнсу были слишком близко, перекрывая мне кислород. Люди и предметы надвигались на меня со всех сторон. Я не мог ясно мыслить.
— Ким СокДжин, отвечай мне.
— Да отстанешь ты от меня?! — взорвался я.
Казалось, все и вся в зале замерли, когда я сказал это.
— Ублюдок, — произнесла Слоан.
— Я должен вернуться домой, — сказал я. — Ты хочешь остаться или возьмёшь лимузин?
Ты увидишь.
— Ты думаешь, что уходишь? Кидаешь меня? — прошептала Слоан достаточно громко, чтобы услышали все в радиусе десяти миль. — Если ты оставишь меня здесь, это станет последним, что ты когда-либо делал. Так что улыбайся и танцуй со мной. Я не позволю тебе уничтожить мой вечер, Джин.
Так что, вот так я и поступил. Я улыбался и танцевал с ней. А потом я отвёз её к ней домой, пил водку «Абсолют», украденную из бара её родителей (Слоан предложила выпить за «Абсолютную королевскую пару!»), и делал всё то, что она ожидала от меня, и я когда-то ожидал тоже, и старался забыть голос в моей голове, голос, говорящий «Ты увидишь» снова и снова. И наконец-то, в одиннадцать сорок пять я сбежал.
Когда я добрался домой, в моей спальне горел свет. Странно. Может, Мила убиралась там и забыла выключить. Но когда я распахнул дверь, на моей кровати сидела ведьма.
— Что ты здесь делаешь? — я произнёс это достаточно громко, чтобы попытаться скрыть дрожащий голос, льющийся с меня пот и бешеный пульс, словно я пробежал марафон.
И всё же я не могу сказать, что удивился, увидев её. Я всё время ожидал встречи с ней, ещё с танцев. Я просто не знал, когда и как.
Она уставилась на меня. Я снова обратил внимание на её глаза, такого же бутылочного цвета, как и волосы, и у меня мелькнула эта ненормальная мысль: А что, если цвет натуральный — и глаз и волос? Что если они у неё такие и растут?
Бред.
— Что ты делаешь в моем доме? — повторил я. Она улыбнулась. Впервые я заметил, что она держала зеркало, такое же, как в тот первый день на скамейке. Она вглядывалась в него, монотонно бормоча: — Воздаяние. Совершенное правосудие. По заслугам. Возмездие.
Я смотрел на неё. В тот момент, когда она произносила слова, она не выглядела такой уродливой, как я её запомнил. Были только эти глаза, эти сияющие зелёные глаза. Её кожа тоже светилась.
— Что значит «Возмездие»?
— Расширяй лексикон, Джини. Тебе следует выучить это слово. Ты его зарубишь себе на носу. Это означает заслуженное наказание.
Наказание. Годами многие люди — домработницы, мои учителя — угрожали мне наказаниями. Они никогда не доводили дело до конца. Как правило, у меня получалось по-своему очаровать их. От некоторых откупался отец. Но что если она была какой-нибудь невменяемой сумасшедшей?
— Послушай, — сказал я. — Насчёт сегодняшнего вечера. Я прошу прощения. Я не думал, что ты действительно появишься. Я знал, что на самом деле не нравлюсь тебе, так что не думал, что ты по-настоящему обидишься. — Мне надо было быть милашкой. Она совершенно очевидно была не в себе. А что если у неё пистолет под всей этой одеждой?
— Да.
— Да
— что?
— Да, ты мне не нравишься, и, нет, ты меня не обидел.
— О, — я начал играть образ хорошего мальчика, всегда выручавший с учителями. В этот момент я заметил одну странность. Её нос, который раньше казался мне длинным и ведьминским, теперь таким не был. Должно быть, так падали тени. — Хорошо. Так мы квиты?
— Я не обиделась, потому что знала, что ты отошьёшь меня, Джин, знала, что ты жестокий и бездушный, и что, будь у тебя возможность, ты обидишь любого… просто чтобы показать, что ты можешь это сделать.
Я встретился с ней глазами. Её ресницы выглядели по-другому. Длиннее. Я покачал головой: — Не поэтому.
— Тогда почему? — Её губы были кроваво-красными.
— Да что здесь происходит?
— Я уже сказала. Возмездие. Ты узнаешь, что значит не быть красивым, а быть настолько же уродливым снаружи, как и внутри. Если ты хорошо усвоишь свой урок, то, возможно, сможешь отменить моё заклинание. Если же нет, то навсегда останешься со своей карой.
По мере того, как она продолжала говорить, её щеки становились румянее. Она сбросила свой плащ, и обнаружилось, что она была просто красавицей, пусть даже и зеленоволосой. Но вот что было странным — как у неё получилось так измениться? У меня потихоньку ехала крыша. Но я не мог сдать назад. Я не мог её бояться. Так что я попробовал снова. Там, где не срабатывало очарование, обычно работало упоминание отца.
Я произнёс: — Ты же знаешь, что у моего отца много денег и связей.
«Им всем что-то нужно, Джин».
— И что?
— И я знаю, как, должно быть, нелегко быть учащейся, получающей стипендию, в такой школе как Таттл, но мой отец может, как бы, подмазать колёса, и у тебя будет всё, что захочешь. Деньги. Рекомендации в колледж, даже съёмка в вечерних новостях, если я его попрошу. Ты что, маскировалась раньше? На самом деле ты довольно горячая штучка, знаешь? Ты должна классно смотреться на телевидении.
— Ты и правда так думаешь?
— Конечно… Я… — я замолчал. Она смеялась.
— Я не посещаю Таттл, — сказала она. — Я вообще не хожу в школу, и не живу здесь или где бы то ни было. Я стара как время и юна как рассвет. Потусторонних существ невозможно подкупить.
Ох.
— Так ты говоришь, что ты… ты… ведьма?
Её волосы, развевающиеся вокруг лица, казались то зелёными, то пурпурными, то чёрными, как свет стробоскопа. Я осознал, что затаил дыхание в ожидании её ответа.
— Да.
— Ясно, — сказал я, прозревая. Она была абсолютно сумасшедшей.
— Ким СокДжин, то, что ты сделал, было отвратительно. И это было не в первый раз. Всю твою жизнь с тобой носились как с писаной торбой из-за твоей красоты, и всю свою жизнь ты использовал эту красоту, чтобы проявлять жестокость к тем, кто не был так удачлив.
— Это не правда.
— Во втором классе ты сказал Чхве Аливии, что у нее плоская голова из-за того, что мать прижала ее дверью машины. Она час проплакала.
— Я же был ребенком.
— Возможно. Но в шестом классе у тебя была вечеринка в баре игровых автоматов Gameworks, ты пригласил весь класс, кроме двух детей —Хван Лары и Дэ Суини. Ты сказал им, что они слишком уродливы, чтобы их пропустили внутрь. — Она взглянула на меня. — Ты думаешь, это смешно?
Ну, да. Вроде того. Но я сказал: — Всё равно это было давно. У меня тогда были проблемы. В том году от нас ушла мама.
Казалось, Кеда стала выше.
— В прошлом году Мин Сойер втрескалась в тебя по уши. Ты попросил у неё номер телефона, а потом вместе со своими дружками мучил её непристойными телефонными звонками до тех пор, пока её родители не сменили номер. Ты знаешь, как ей было стыдно из-за всего этого? Подумай об этом.
На одну секунду я представил, каково было бы оказаться на месте Мин и рассказывать отцу, что в школе меня все ненавидят. И в течение одной секунды мне было невыносимо думать об этом. Мин не просто сменила номер. В конце года она ушла из Таттла.
— Ты права, — сказал я. — Я был сволочью. Больше я так не сделаю.
Я почти поверил в это. Она была права. Мне следует стать лучше. Я не знаю, почему временами был злым и жестоким. Иногда я говорил себе, что надо быть добрее к людям. Но уже через час или около того, я всегда забывал об этом, потому что мне нравилось ощущать себя выше и лучше их всех. Возможно, психолог — один из тех парней с телевидения, сказал бы, что я творил всё это, чтобы почувствовать собственную важность, так как мои родители не уделяли мне достаточно внимания, ну, или что-нибудь в таком духе. Но всё было не так, не совсем так. Просто как будто иногда я ничего не мог с этим поделать. В гостиной старинные часы начали бить полночь.
— Ты прав, — сказала ведьма, разводя своими теперь такими тонкими руками. — Ты больше такого не сделаешь. В некоторых странах, когда человек что-то украл, ему отрубают руку. Если мужчина изнасиловал, его кастрируют. Таким образом, отнимают орудие преступления у того, кто его совершил.
Часы продолжали бить. Девять. Десять. Комната светилась и почти вращалась.
— Ты рехнулась? — я осматривал её руки, чтобы понять, нет ли у неё ножа, если она собралась попробовать что-то от меня отрезать. Я думал, что совершенно пьян, потому что всё это не могло происходить на самом деле. Ну не могла же она колдовать. Так и есть. Должно быть, у меня пьяный бред.
Часы закончили бить полночь. Кеда тронула моё плечо, разворачивая меня от себя так, чтобы я оказался лицом к зеркалу над моим комодом. — Ким СокДжин, собственной персоной.
Я повернулся и в шоке вытаращился на зрелище, открывшееся моим глазам.
— Что ты сделала со мной? — когда я произнёс это, мой голос изменился. Он превратился в рёв.
Она взмахнула рукой, вызвав дождь искр.
— Я превратила тебя в тебя же настоящего.
Я стал зверем.