1
Я чувствовал, что все смотрят на меня, но к этому я привык. Единственная вещь, которой меня с детства научил отец — вести себя так, будто меня ничего не волнует. Если ты выделялся, люди не могут тебя не заметить.
Это был последний месяц до окончания девятого класса. Временный учитель раздавал списки кандидатов на короля и королеву весенних танцев, которые я обычно считал банальностью.
_____________________________________
— Эй, Джин, здесь твое имя. — Мой друг, Чон Пакёль, хлопнул меня по руке.
— Кто б сомневался. — Когда я повернулся к другу, девушка рядом с ним — Анна, или может быть Ханна — опустила глаза. Ха. Она пялилась на меня.
Я просмотрел список. На звание принца выпускного девятого класса претендовал не только я, Ким СокДжин, но я был уверен в победе. Никто не может соперничать с моей внешностью и отцовскими деньгами.
Временный учитель был новеньким, и у него, наверно, сложилось ложное впечатление, будто в Таттле, в школе с салат-баром и углубленным изучением китайского, то есть в школе для детей Сеульских богачей, над ним издеваться не будут, как отбросы из обычной школы. Большая ошибка. Не похоже, что хоть что-то из того, что он говорит, пригодится на экзамене, так что все мы старались придумать, как сделать так, чтобы чтение списка и проставление отметок на нашем выборе растянулось минут на пятьдесят. По крайней мере, большинство из нас. Остальные переписывались друг с другом. Я посмотрел на тех, кто заполнял свои списки, поглядывая на меня. Я улыбнулся. Кто-то другой может и потупился бы, пытаясь показать всем застенчивость и скромность, как будто ему стыдно, что там есть его имя, но нет смысла отрицать очевидное.
— Мое имя тоже там есть. — Пакёль опять хлопнул меня по руке.
— Эй, хватит! — Я потер руку.
— Сам перестань. У тебя такая тупая улыбка, как будто ты уже выиграл и сейчас позируешь для папарацци.
— И что такого? — Я улыбнулся шире, чтоб досадить ему еще больше, и немного помахал, как люди на парадах. Как раз в этот момент в знак подтверждения щелкнула чья-то камера.
— Ты не должен жить, — сказал Пакёль.
— Ну, спасибо. — Я думал проголосовать за Пакёля, просто чтобы быть милым. Пакёль был хорош для забавного разнообразия, но не был одарен по части внешности. В его семье тоже не было никого особенного: его отец был врачом или что-то вроде. Результаты голосования, наверно, опубликуют в школьной газете, и было бы очень неловко, если бы Пакёль оказался последним или вообще не получил бы голосов.
С другой стороны, было бы здорово, если бы я обогнал в два-три раза следующего по списку. И к тому же, Пакёль боготворил меня. Настоящий друг хотел бы, чтобы я выиграл по-крупному. Отец научил меня ещё одной вещи: «Не будь дураком, Джин, ищи выгоду и в дружбе, и в любви. Потому что, в конце концов, ты поймешь, что единственный человек, который тебя на самом деле любит — это ты сам».
Мне было семь или восемь лет, когда он впервые сказал это, а я спросил: «А ты, пап?»
— Что?
— Ты любишь… — Меня. — Нас. Свою семью.
Прежде чем ответить, он долго смотрел на меня.
— Это другое, Джин.
Больше я никогда не спрашивал его, любит ли он меня. Я знал, что в первый раз он сказал правду.
Я сложил свой избирательный листок так, чтобы Пакёль не увидел, что я проголосовал за себя. Конечно, я знал, что он тоже голосовал за себя, но это было другое.
В этот момент раздался голос из глубины комнаты.
— Какая мерзость!
Мы все обернулись.
— Может, кто-то вытер сопли о парту, — прошептал Пакёль.
— Ты что ли? — спросил я.
— Я больше этим не занимаюсь.
— Мерзость, — повторил голос. Я оборвал разговор с Пакёлям и посмотрел в сторону, откуда слышался голос, там сзади сидела эта сумасшедшая девчонка-гот. Она была толстой, одета во что-то вроде черного балахона до пят, который обычно можно увидеть на ведьмах или террористах (у нас в Таттле нет формы; родители взбесились бы, если бы их лишили возможности покупать «Дольче и Габбана»), и у неё были зелёные волосы.
Определённо, крик о помощи. Странно, я никогда не замечал её раньше. Большинство людей здесь я знаю всю свою жизнь.
Временный учитель был слишком туп, чтобы проигнорировать её.
— Что мерзко, Мисс… Мисс…
— Чон, — сказала она. — Чон Кеда
— Кеда, что-то не так с твоей партой?
— Что-то не так с этим миром, — она встала так, словно толкала речь. — Что-то совсем не так, если в двадцать первом веке до сих пор сохранились такого типа пародии на элиту. — Она показала свой листок. Народ засмеялся.
— Это список кандидатов выпускных танцев, — помог Пакёл, — чтобы выбрать королевскую пару.
— Вот именно, — сказала девчонка. — Кто эти люди? Почему они должны считаться королевской парой? На основании… чего? Люди в этом списке были выбраны по одной только причине — физическая красота.
— Отличная причина для меня, — сказал я Пакёлю, не слишком мягко. Я поднялся. — Это учебный стандарт. Все голосуют, и вот те, кого все выбрали. Это демократия.
Вокруг меня несколько человек подняли большие пальцы, кто-то поддакивал или восклицал, особенно Анна или Ханна. Но я заметил, что многие, в основном некрасивые, молчали.
Девчонка сделала несколько шагов в мою сторону.
— Они овцы, следующие за стадом. Они голосуют за так называемых популярных людей, потому что это просто. Красивая внешность, широкие плечи,пухлые губы,большие глаза, — она смотрела на меня, — это всегда просто распознать. Но если кто-то храбрый, сильный, умный, это сложнее увидеть.
Она взбесила меня, и я набросился на нее. — Если кто-то настолько умный, он может сообразить, как сделать так, чтобы выглядеть лучше. Ты можешь похудеть, сделать пластическую операцию, даже сделать чистку лица и отбелить зубы. — Я подчеркнул «ты» в предложении так, чтобы она знала, что я имею в виду её, а не просто какой-то собирательный образ. — Мой папа работает в новостях. Он говорит, что люди не должны смотреть на уродов.
— Так вот, что ты думаешь? — Она подняла темные брови. — Что, все мы должны переделать себя так, чтобы бы быть такими, какими ты хочешь нас видеть, Ким СокДжин?
Я вздрогнул от своего имени. Я был уверен, что никогда не видел ее раньше. Но она, конечно, меня знала. Все знали. Возможно, была безответно влюблена в меня.
— Да, — сказал я. — Да. Это то, что я думаю. Это то, что я знаю.
Она подошла ко мне. Ее глаза были светло-зелеными, а нос длинным, с опущенным кончиком.
— Тогда тебе лучше надеяться, что ты никогда не станешь уродливым, Джин~и. Ты уродлив сейчас, внутри, там, где это важнее всего, и если ты когда-нибудь потеряешь свою привлекательность, бьюсь об заклад, ты не будешь достаточно умным или сильным, чтобы вернуть её назад. Ким СокДжин, ты — чудовище.
Чудовище. Слово из другого времени и места. Это заставило меня подумать о сказках, и я почувствовал странное покалывание, как будто волосы на моих руках охватило огнем от ее глаз. Я отмахнулся.
— Эта тёлка в черном на английском была странной, — сказал я Пакёлю, когда мы переодевались на физкультуру.
— Да, она и правда тебя напугала, — согласился он.
— Я десять лет смотрел на твоё уродливое лицо, меня ничем не напугаешь.
— Ага, конечно, так ты не поэтому так взбешен с тех пор, как мы ушли с английского?
— Нет. — Но это была правда. Когда эта девчонка сказала, что мне лучше никогда не становиться уродливым, когда она последний раз на меня посмотрела, показалось, что она знает всё обо мне, как, например, я плакал, когда мама уходила, потому что думал, что больше не увижу её (что оказалось не далеко от истины). Но это было глупо. Она ничего не знала.
— Как скажешь, — сказал Пакёль.
— Ладно, это было ужасно, — согласился я. — Ужасно, что такие люди вообще существуют.
— И, приходя в эту по идее элитную школу, вносят разруху.
— Да. Кто-то должен с ней что-то сделать.
Я действительно верил в это. Я пытался вести себя так, будто это не важно, быть выбранным принцем и все-такое, но это вроде как было важно. Сегодня должен был быть отличный день, но эта ведьма разрушила его.
Да, именно так я думал о ней — ведьма. Обычно, я использую другое слово, подходящее для собаки женского рода. Но что-то в этой девушке, как она смотрела на меня своими сумасшедшими глазами зелёного цвета, какого я никогда раньше не видел, заставляло меня думать — ведьма. Это слово полностью описывало ее.
Позже, в спортивном зале, я снова увидел ведьму. Мы бежали по беговой дорожке, но она — нет. Она не переоделась и была в той же черной одежде, как раньше. Она сидела на скамейке под окном. Небо над ней было темным. Собирался дождь.
— Кто-то должен преподать ей урок. — Я вспомнил ее слова: «Ты уродлив сейчас, внутри, где это важнее всего… ты — чудовище». Это полное дерьмо. — Она ничем не отличается от любого другого. Если бы она могла тусоваться в нашей компании, она бы согласилась. Любой бы согласился.
И в следующую секунду я знал, что нужно делать.
Я ускорил шаг. Мы должны были сделать пять кругов по треку, и обычно я это делал не спеша, потому что, как только ты заканчивал, тренер заставлял делать что-то еще. По стандартной программе мне приходилось заниматься физкультурой, хотя я состоял в двух школьных командах. Но я знал, что тренер тоже так думал, так что обычно я мог не ходить. Если ты смотришь на тренера правильным почтительным взглядом, типа того, который заставил его запомнить суммы на чеках отца для атлетической благотворительной ассоциации, чтобы возместить моё отсутствие — ты выходишь сухим из воды.
Даже в медленном темпе, я закончил на полкруга быстрее следующего за мной, и направился к скамейке, где сидела ведьма, разглядывая что-то у себя на коленях.
— Ким! — Закричал тренер. — Если ты закончил, можешь браться за баскетбол.
— Хорошо, тренер, — ответил я и сделал вид, что иду к площадке, но тут же поморщился. — Ой, у меня судорога. Может лучше заняться растяжкой? Не хотелось бы получить травму.
А теперь смотрим почтительно.
— Ладно, вперед! — Тренер засмеялся. — В любом случае, ты на милю впереди остальных.
Сработало.
— Вы лучший, тренер!
Он рассмеялся.
Я хромал, пока он не отвернулся, а потом спокойно дошел до скамьи, где сидела ведьма. Я начал растягиваться.
— Ты действительно хорошо манипулируешь взрослыми, не так ли? — сказала она.
— В этом я великолепен, — я улыбнулся ей. — Эй. — Я увидел предмет на ее коленях. Это было зеркало, одно из таких старомодных, с ручкой, как в сказке про Белоснежку. Когда она увидела, что я смотрю на него, она быстро засунула его в рюкзак.
— Для чего это зеркало? — спросил я, подумав, что странно, когда уродливые телки носят с собой большие зеркала. Странно для всех, на самом деле.
Она проигнорировала вопрос: — Как нога?
— Что? — Я остановился посреди растяжки. — А, с ней все в порядке. Нормально. Вообще-то, я подошел поговорить с тобой.
Она подняла бровь. — Чем заслужила такую честь?
— Я бы не сказал, что это честь. Я просто… подумал.
— Это должно быть сущее испытание для тебя.
— Я подумал над тем, что ты сказала в классе, и решил, что ты права.
— Правда? — Она моргнула несколько раз, как крыса, вылезающая из тёмной норы.
— Да, серьезно. Мы действительно судим о людях по внешности. Такие как я…ну, признай, что моя внешность гораздо выше среднего, и мне легче, чем…
— Мне?
Я пожал плечами. — Я не хочу переходить на личности. Мой папа работает в новостях, поэтому я знаю, как это бывает. В его бизнесе теряешь внешний вид — теряешь работу.
— И, по-твоему, это правильно?
— Знаешь, мне никогда не приходилось думать об этом. Я имею в виду, ты не можешь избежать того, с чем родился.
— Интересно, — сказала она.
Я улыбнулся ей так, как улыбаюсь понравившимся мне девушкам, и подвинулся ближе, хотя меня чуть не вырвало. — Ты очень интересная.
— Под «интересная» ты подразумеваешь странная?
— Ты ведь можешь быть странной в хорошем смысле.
— Пожалуй, могу. — Она посмотрела на часы, как будто ей надо было куда-то идти, как будто мы не были заперты на физкультуре как крысы. — Так это было то, о чём ты хотел поговорить со мной?
Ведьма.
— На самом деле, нет. Я размышлял о том, что ты сказала, и думаю, может быть, я должен… немного расширить свои горизонты. — Это была отцовская фраза. Он всегда говорил, что я должен расширить свои горизонты, что обычно означало — делать больше работы. — Пообщаться, ну, знаешь, с людьми другого типа
— С уродливыми?
— С интересными. Людьми, которых раньше я не встречал.
— Как я?
— Точно. Так что мне интересно, эм, не хотела бы ты на следующей неделе пойти со мной на танцы. Думаю, мы бы хорошо провели время.
Она уставилась на меня, а зеленая радужка ее глаз полыхнула так ярко, что могла бы ошпарить ее тощий нос. Невозможно. Затем она улыбнулась. Это была странная улыбка, будто за ней что-то скрывалось.
— Да. Да, я хочу пойти с тобой.
Конечно, она хотела.
Я не пробыл дома и двух минут, когда позвонила Кан Слоан, типичная загорелая крашеная блондинка с проколотым пупком, потягивающая «Эвиан» с «Блэкберри» в руках, дочь генерального директора и моя настоящая пара на танцы. Я нажал сброс. Она позвонила еще раз. И еще. Наконец, я сдался.
— Какая-то телка в чёрном говорит всем, что идёт с тобой на танцы! — завизжала она.
Спокойно. Ты ожидал этого.
— Разве мне свойственно приглашать кого-то неподходящего?
— Тогда почему, она говорит всем, что ты пригласил?!
— Я не могу контролировать все, что обо мне говорят неуравновешенные идиотки.
— Так ты не приглашал её?
— Ты бредишь? С какой стати мне приглашать какую-то страхолюдину, когда я уже иду с самой привлекательной девушкой школы?
Я заговорил своим особым, «только для Слоан», голосом. — Мы прекрасная пара, детка.
Она засмеялась. — Так я и думала. Просто расскажу всем, что она облажалась.
— Нет, не надо.
— Почему нет? — она опять стала подозрительной.
— Ну, было бы забавно, не так ли? Какая-то неудачница рассказывает всем, что идет на важнейшие танцы года с твоим партнером.
— Наверно.
— Так представь это. Она рассказывает всем, что я ее пара. Может, даже поверит и приоденется. А потом я появляюсь на танцах с тобой. Это классика.
— Я люблю тебя, Джин-оппа. — Слоан хихикнула. — Ты настоящая сволочь.
— Ты хотела сказать, гениальная сволочь. — Я засмеялся диким смехом, как злодей в мультфильме. — Так что ты думаешь?
— Когда ты прав, то ты прав. Это классика.
— Именно. Так что от тебя требуется только одно — держать рот на замке.
— Конечно. Но Оппа?
— Да?
— Не вздумай сделать что-нибудь подобное со мной. У меня хватит мозгов не купиться на такое.
Я не был так в этом уверен, но сказал:
— Никогда, Слоан, — послушен, как лабрадор.
— И, Оппа?
— Да, что?
— Мое платье черное, и ткани на него ушло очень мало.
— Ммм. Звучит мило.
— Ага. Так что я хочу орхидею к нему. Пурпурную.
— Конечно, — сказал я, подумав, что со Слоан все вышло замечательно. Впрочем, как и с большинством людей, которых я знаю. Если ты даешь им то, что они хотят от тебя получить, они взамен дают тебе то, что тебе нужно от них.
Отключив телефон, я заглянул в школьный справочник в поисках девушки по имени Кеда. Я не слишком поверил Слоан, когда она пообещала ничего не говорить Кеде, и поэтому решил, что должен сам ей позвонить, чтобы не выпускать ситуацию из-под контроля.
Но когда я открыл справочник на букве Ч, там не оказалось никакой Чон Кеды. Тогда я просмотрел все имена, от А до Я, затем еще раз, но так и не нашел никакой Кеды. Я попытался вспомнить, была ли она среди нас в начале года, но вскоре сдался. Девушка вроде неё не попала бы в моё поле зрения.
Около девяти часов я смотрел по ТВ репортаж с игры Янки, когда услышал, как отец отпирает дверь. Это было странно. Обычно он не приходил домой до того, когда я отправлялся спать. Я мог бы продолжать смотреть матч в своей комнате, но плазменный экран был в гостиной. Вдобавок я вроде как хотел рассказать отцу о выборах короля танцев. Не то чтобы это было так важно, но это была новость, на которую он мог хотя бы обратить внимание.
— Эй, угадай, что произошло?
— Что? Извини, Хичёль. Я тебя не слышал. Тут кое-кто пытался поговорить со мной. — Он махнул мне рукой, чтобы я молчал, и его взгляд велел мне заткнуться. Он говорил по гарнитуре. Я всегда думал, что люди при этом выглядят абсолютными идиотами, словно говорят сами с собой. Он прошел на кухню и продолжил разговор. Я подумал прибавить звук, но знал, что он взбесится. Он говорил, что это дурной тон — включать телевизор, когда он говорит по телефону. Проблема была в том, что он постоянно говорил по телефону.
Наконец, он закончил.