Последние стражи Аарона. Изгнанники

Покои королевы. Замок Дагмера

Сильви из Борлетты не оставляла Анну ни на миг. И едва примечая пробуждение своей госпожи, она вливала в нее гадкий травяной настой. Мерзкий привкус раздобытого южанкой высушенного краснолиста, способного победить жар, убеждал Анну в том, что Сильви действительно знала толк в лекарском деле. В Руале этот стойкий цветок не приживался, предпочитая пологим холмам склоны высоких северных гор.

Анна не могла сосчитать, сколько дней провела в сжигающей лихорадке с того дня, как Совет был осквернен кровью. Она не спрыгнула с крепостной стены, не бросилась с боем на отступника, не вскрыла белизну своей кожи ножом для сыра, но стояла по колено в ледяной воде Рейи. И все-таки выжила, хоть и сотрясаемая удушающим кашлем и пылающая жаром, она все еще была жива и оттолкнула Сильви, когда та попыталась напоить ее медовым молоком.

– Я рада, что вам хватает на это сил, госпожа, – лишь ответила руалийка.

Анна металась между смертью и жизнью, от отца – к супругу. Оставаясь живой, она все еще верила, что Ивэн не оставит ее. Впутавшись в подушки, на которых он спал, вырываясь из небытия, она пыталась уловить все тени его последнего присутствия. Когда он улыбался и гладил ее по волосам с первыми лучами солнца, под глазами закрадывались следы морщинок, что исказят его облик через несколько десятков лет. Когда он улыбался, все вокруг становилось яснее, будто именно он был способен выбраться из любой чащи, решить любую задачу, победить любое зло.

«...Ни мир, ни война, ни железо, ни кровь не разделят нас. Клянемся быть вместе. Отныне и вовеки».

Слова клятвы, данной ими на Храмовом холме, без конца возвращали Анну в жизнь.

– Ни железо, ни кровь... – в бреду прошептала она, чувствуя, как пересохли ее губы.

Распахнув глаза, она увидела Сильви. Та бросила на нее изумленный взгляд, словно уже и не ждала, что это случится и убежала. Суматоха разорвала тишину, как только она ступила за порог.

Анна приподнялась на локтях, но, почувствовав, что все еще поражена ознобом, крепче закуталась в одеяла. Мгновение за мгновением она восстанавливала тот мир, что был рядом с ней, пока она плавилась в лихорадке. Его частью была и южанка – именно она вырвала ее с той стороны, бесконечно опаивая травами, протирая ее тело и выполняя все то, что должен был сделать любой лекарь, намертво привязанный к кровати больного. Услышав голоса за дверью, Анна вновь рухнула на подушки и притворилась спящей.

– Ваше Высочество, королева должна есть хоть что-то, чтобы жить, – Сильви была взволнована. – Я клянусь Создателем, она приходила в себя...

– Оставь нас. Не о чем беспокоиться. Спасибо, Сильви.

Такой мягкий голос, что в нем можно утонуть, но Анна затаила дыхание, опасаясь явственно задрожать.

– Ей помогут молоко и мед? – Гален хмыкнул, очевидно не веря в такой простой путь к спасению.

Сильви кивнула, прежде чем закрыть за собой дверь, выполняя его просьбу.

Повременив, Гален устроился в глубоком кресле у кровати, медленно опустил платок в чашу с ледяной водой, стоящую рядом на столике. Анна замерла, вслушиваясь в наступившую тишину, прежде чем он заскользил по ее горящему лбу и пылающим щекам. Прикосновения Галена были уверенными и неожиданно нежными.

– Не хочешь жить? – он потянулся ближе и осторожно убрал непослушную прядь волос, упавшую на ее лицо. – Понимаю. Я мог бы пойти простым путем – избавиться от тебя. Сказать, что ты умерла в лихорадке, как и моя мать.

Гален еще раз смочил платок в ледяной воде, чтобы уже коснуться ее подбородка и ключицы.

– Что же мне делать теперь? Задушить тебя или отравить? Как бы я поступил, окажись и в половину настолько чудовищен, как все слухи обо мне, о которых ты знаешь?

Нечаянная капля воды соскользнула с щеки Анны, побежала по шее, ускоряясь, но Гален успел перехватить ту едва весомым касанием.

– Вот только я не чудовище. И не зверь.

Он вновь пробежался платком по ее лбу.

– Но от зверя или же волчьих предков мне достался удивительно острый слух. Не знаю, все ли Бранды наделены им? Ты ведь знала их лучше, чем я.

Гален вновь нырнул пальцами в чашу с ледяной водой.

– И этот слух подсказал мне, что ты не спишь. Я слышу, как твое дыхание рвется, когда я касаюсь тебя.

Сердце Анны отчаянно громко застучало, но прежде, чем она распахнула глаза, он дотронулся до ее губ, призывая оставить все как есть и сохранить тишину.

– Так будет спокойнее нам обоим. Я буду говорить, а ты станешь слушать, если пожелаешь.

Он осторожно погладил Анну по волосам, пытаясь убедиться, что она приняла его правила. Поборов запрятанную глубоко тревогу, она согласилась, стараясь дышать глубоко и ровно, чтобы Гален не мог уловить ее страх.

– Сколько раз мне придется повторить, что я не желаю тебе зла? Но я никогда не любил исхоженных троп. Оттого я готов. А ты, должно быть, никогда и не слышала моей истории, Анна? Что ж... Я – позор своего рода. Вряд ли обо мне хоть кто-то желал говорить в этом замке.

Он вдруг бережно приподнял ее голову, подставив ладонь, а другой рукой поднес к ее губам горшочек с теплым медовым молоком. Анна сделал глоток, распахнув на миг глаза, но Гален этого не приметил.

– Я говорил, что королева Ульве умерла в лихорадке? Она лежала в этих же покоях, как и ты теперь. И это первое, что я помню о себе. Помню умирающую мать и то, как отец стал отдаляться от меня. Он любил ее, а я, будучи слишком похожим на нее, остался невольным воспоминанием о его потере. Многим позже я понял, что он избегал не столько меня, сколько своих мыслей о смерти. И я вырос, считая отца трусом, – Гален засмеялся вымученно и нервно. – Чем старше я становился, чем больше узнавал о Дагмере, тем сильнее убеждался в этом.

Приторно сладкий напиток горчил на языке Анны, а, быть может, ей стало горько от слов Галена. Он снова трепетно коснулся ее губ, осмелившись избавить их от замерших капель молока.

– И я все никак не понимал, отчего все так очарованы Аароном. Его умом, манерами, справедливостью. Я даже слышал, что кто-то считал его смелым! Смелым, Анна! И это когда маги изгнаны на край земли!

Перейдя на ожесточенный шепот, Гален подоткнул меховое покрывало, желая удержать тепло в кровати.

– Я говорил с ним о том, почему кто-то посчитал магию крови греховной, а мы, как смиренные овцы, должны просто согласиться с этим. И он сказал мне...

Гален прервался, подбирая слова, словно до сих пор терзаясь этими воспоминаниями, откинулся на спинку кресла и сам прикрыл глаза.

– Он сказал мне: «Таков мир, Гален. И мы не станем его менять». Это слова великого правителя Дагмера – Аарона Освободителя. Скажи мне, Анна, что за король согласится обратить свой народ в жалкую кучку рабов? Разве что это мой отец.

Он замолчал, сражаясь с собственным гневом, и тишину нарушал лишь треск поленьев от пляшущего в камине огня. Анна все еще не хотела открывать глаза, не желала спорить с ним, доказывать, что его отец возвел Дагмер из стылой грязи в королевство, где никто не знал бедности и страха. И она была рада, что Гален позволил ей сохранять молчание.

– Я хотел изменить очень многое, но отец никогда не слышал меня, считая гневливым и вздорным. А потом... – снова изломанный нервный смех страдающего мальчишки, – ... потом я плюнул ему под ноги и ушел к отступникам. Я... я сам не знаю, как выжил! Почему никто тогда не решился спустить с меня шкуру?

Гален уперся локтями в колени, запутался слишком изящными для мужчины пальцами в своих угольно-черных волосах. Его голос звучал так, будто он никогда прежде ни с кем не говорил об этом, словно в надежде, что Анна в бреду или во сне и вовсе не слышит его.

– Я боялся, не смотря на то, каким бы озлобленным щенком не представал со стороны. Проклятье! – сумбурно выругался он. – Да, я словно был проклят, рожден лишь для ненависти к Аарону в мире, где все дарили ему любовь.

Выдох. Долгий и судорожный.

– Представь, если бы все было не так? Если бы отец не отвернулся от меня, если бы я не отверг его, если бы мне не пришлось выживать, если бы трон Дагмера оставался по праву моим, если бы... – он осекся, поверженный пустотой в собственных словах. – Только представь... Ведь ты – первая красавица королевства, могла достаться именно мне.

Анна сжалась, когда Гален вдруг обхватил ее руку, переплетая ее пальцы со своими, словно примеряясь, тяжело выдохнул. И вправду подошло. Время отяжелело, плавилось или остановилось вовсе.

– Клянусь, что никогда не трону тебя, ведь ты – часть той жизни, что не случилась. И ты единственная связь с ней, достаточно светлая, чтобы бороться с моей тьмой. Я не чудовище, Анна. Но я жесток. И признаю это. Но никто прежде не смел меня остановить. Будь моей королевой. Ты достаточно отважна для этого?

Эстелрос, Айриндор

По внутреннему дворику заброшенной части замка гулял ветер. Снег больно царапал лицо, заставляя щуриться, прогонять изморозь с ресниц. Им бы затаиться, передумать и дождаться, пока зима бросит штурмовать земли Айриндора, уляжется, принимая, что никто не способен дать ей бой, но оба не смели греться в тепле у камина, думая об отступниках, о Дагмере и королеве. Они оба выжили, а множество достойных, храбрых магов – нет. Только и оставалось, что стремиться быть лучше, чем они.

Внутри Ивэна зияла пустота, словно всё, что прежде хранилось там, унесла прочь лютая вьюга. Рассвет еще не наступил, но он уже был готов отправиться в дорогу, и теперь ждал Эрлоиса, поглаживая коня по жесткой гриве. Ивэн выбрал себе именно черного, ведь тот был так сильно похож на его боевого коня, оставленного в Дагмере. Когда-то ему говорили, что никто на свете не способен его оседлать, но он сделал это смеясь над теми, кто продолжал не верить в него. Теперь он ждал, искренне ждал что кто-то произнесет:

«Тебе никогда не вернуть Дагмер!»

«Твой брат станет лучшим правителем, чем ты!»

«Он убил Анну, едва оказавшись в замке! Ты никогда больше ее не увидишь!»

«Смирись. Ты жалок. Ты слаб.»

Он жаждал услышать эти мерзкие слова, чтобы бросить им вызов. Ему хотелось ощутить злость вместо пустоты, но не хватало искры, способной разжечь пламя. Ему доставалось твердое:

«Просыпайся! Мы отправляемся. Думай об этом, как о долгом пути к победе, и не смей иначе!»

«Надень это. Возьми этот плащ. Возьми этот нож. Вот эти сапоги будут в самую пору. В них будет легче в пути».

«Собрание Земель поддержит тебя. Выступим маршем, не пройдет и одной луны, через пару – станем забывать все, помня лишь славную победу. Мы забудем. Да, мы забудем! Если не станем возносить свою боль на алтарь и молиться на нее...»

Эрло говорил уверенно, глядя прямо в глаза, однако подбирал каждое слово, ведь лишнее способно было разрушить всю его напускную браваду, отточенную годами командования над ловцами. Он не мог этого допустить. Только не теперь. Не в самом начале пути. Ивэн предпочел подчиняться, часто – не нарушая тишину, силясь не замечать, что к другу не вернулась его горделивая осанка, а в голосе стекольным крошевом звенели усталость и надломленность. В конце концов, Ивэн жаждал видеть Эрло прежним, а прошлой ночью уже слышал его смех. Ему хотелось думать, что тот бредет верным путем в глубинах своего разума и проложит такой же в пути до столицы.

Сам же Ивэн много думал, въедливо, перемалывая мысли как зерно через жернова. Он силился изгнать пустоту, желая вновь стать хозяином самому себе. Потому просто следовал за Эрло, не спорил, не рассуждал и не боялся. Что есть страх, пока самое сокрушительное, что им грозит – это смерть? Королеву Дагмера, нежную и вечную белую розу, могла ждать участь куда страшнее. Но разве хоть одна роза в замковом саду была лишена шипов? Разве его Анна не носила в себе достаточно мужества и стойкости?

Ивэн выдохнул, отпуская в черное утреннее небо облачко пара, словно желая убедиться, что до сих пор жив. Он решил, что больше не подпустит к себе страх, не даст ему разрушить надежду на возвращение и победу.

Дверь отворилась. Эрло приблизился быстро, чеканя каждый шаг. Ивэн не ждал, что следом проводить их выйдет старый лорд. Впрочем, его привязанность к воспитаннику была очевидна. Вероятно, он растил его как собственного сына – Создатель подарил ему одних лишь дочерей, – и теперь тот отправлял его в опасный путь как родного сына, снарядив лучшими конями, оружием и кожаным доспехом с теплым плащом да кошельком серебра. Теперь Эрло, как и сам Ивэн, походил на воина из личной свиты Меинардов, отнюдь не диковинных в землях Айриндора.

– Я знаю, что бесполезно просить вас переждать вьюгу.

Старый лорд спрятал лицо от снега под глубоким капюшоном, отчего Ивэн видел лишь одни его губы и жесткую линию подбородка, но этого было достаточно, чтобы понять, как тот встревожен.

– Бесполезно, – подтвердил Ивэн, стараясь звучать как можно более беззаботно. – Вы знаете, как упрям Эрло, а я – не меньше, уж поверьте.

– Сберегите себя, Ваше Величество, – едва ли не требовательно проговорил Ханрик, но все поглядывал на то, как его воспитанник поправляет седло на своем коне. – А я сберегу ваших подданных. Столько, сколько будет по силам.

Ивэн склонил голову в благодарном жесте, не решившись в этот раз поправлять лорда, которому дозволил обращаться к себе по имени. Едва Эрло закончил с приготовлениями и вернулся, чтобы попрощаться, Ханрик вложил что-то в его ладонь.

– Что?..

Эрлоис в изумлении разглядывал костяную фибулу.

– С меня сорвали ее отступники. Откуда она у тебя? Как?.. – его губы подрагивали. Это была та самая медвежья голова с картины.

– Помнишь, как потерял ее перед самым побегом в Корсию? – старик одернул свой капюшон, чтобы видеть лицо воспитанника. – Я всегда знал, что она дорога тебе. Думая, что нам ее не отыскать, я приказал мастеру вырезать такую же фибулу, показав ту картину из твоих покоев, ради одной лишь твоей радости. Вручил тебе ее, а потом ты сбежал. Настоящую я нашел спустя несколько лун...

– И отчего не отдал мне ее прежде? Эту. Настоящую, – пальцы Эрло крепко сомкнулись вокруг медвежьей головы. Он не мог отвести взгляда от выточенной морды.

– Задумал сберечь ее на случай, если ты... – недосказанность сорвалась с губ Ханрика облачном пара.

– Если я что?

Во взгляде прежнего Эрло теперь метались бы нехорошие искры, но этот, другой, глядел на старого лорда с безмолвной грустью.

– Нет, ничего, – рассеяно отмахнулся Ханрик. – Просто возьми ее теперь. Без всяких если!

Ивэн ощутил неловкость, наблюдая за ними, отвязал коня, запрыгнул в седло, давая возможность Эрло говорить свободно. Но он пялился то на костяную голову в своей ладони, то на Ханрика. Губы его не шевелились. Он молчал, являя ту часть своей сущности, что терялась, когда другой человек ждал от него тепла. Ивэн медленно выдохнул, отвел взгляд. Он не мог выдавить из Эрло благодарность или объятие для любящего его старика, не мог решить за него, что так было бы верно. В этот миг он чувствовал родство с другом, выросшим без родительской любви, но в заботе. И если аббат Каррэл, воспитавший Ивэна, был связан с ним узами крови, Ханрик Меинард был чужаком для Эрлоиса Толдманна – их не связывало даже дальнее родство. Между ними была лишь близость, которую старый лорд великодушно взрастил в своем сердце, подпустив к своей семье чужого мальчишку.

«Не будь истуканом! Попрощайся со стариком так, как он того заслужил!» – вертелось на языке Ивэна, но говорить он не посмел. Прежде эти слова обратились бы в подбадривающую шутку, обернулись бы в смех, но не теперь, а потому Ивэн выбрал молчание.

Когда он услышал два коротких шага, хруст снега и сбивчивые обрывки фраз Эрло, сказанных в плечо Ханрика, он улыбнулся и потихоньку повел коня прочь со двора.

– Лорд Ханрик любит тебя как сына, – проговорил он, когда Эрло быстро нагнал его на дороге.

– Я всегда считал, что это слишком большой дар для меня, – он не отшутился, выпалил громко и сумбурно, крепче сжимая поводья в руке. – Любая любовь. Не только эта, отцовская, пусть даже без родства, а теперь я поклялся вернуться. Я думал, что это мне ни к чему, что... Ха! – короткий нервный смешок сорвался с губ Эрло перед словом, которое ему было непросто говорить. – Любовь мне не нужна, что она сделает меня слабым... Ты понимаешь? Ты должен понять, ведь ты тоже...

«Сирота», – мысленно завершил Ивэн, хотя Эрло так и не смог договорить. Вместо этого он пришпорил коня оголтело и бездумно, подобно вьюге проносясь по еще спящему городу.

Они замедлили ход только оказавшись за городскими стенами. На лице Эрло больше не было и следа смятения. Ивэн понял это, когда ему пришлось обогнать его, чтобы прокладывать дорогу к хижине чародейки, у которой он надеялся найти ответы на многие свои вопросы.

Когда-то именно с беловолосой и тонкой Гудрун начался его путь к короне Дагмера. Именно она изгнала из него отголоски скверны, что затуманили его мир, когда он случайно выжил, оказавшись в чем-то сильнее убийцы, подосланной его же братом. Эрло подставил ему плечо, но этого было мало, ведь он – всего лишь человек.

– Ты уверен? – спросил он, когда кони стали вязнуть в снегу по колени.

Их пришлось пристраивать подальше от дороги, но Ивэн чувствовал, что должен увидеть Гудрун – ему нужны ее магия и мудрость. А вокруг была одна лишь белая мгла. Совсем, как в его встречах с отцом. Он вспомнил все разом: искру Мириам, холод Моргана, бесконечное тепло Гудрун. Он шел, пробираясь сквозь снег к тому месту, где когда-то горел огонь, где когда-то Мириам мечтательно положила голову на плечо Моргана, пока жевала кроваво красное яблоко.

– Я ничего не вижу! – крикнул Эрло, озираясь по сторонам.

Вокруг того места, где прежде было кострище, тропа и хижина, теперь зияла одна лишь пустота. Ивэн протянул руки вперед к заваленному снегом высокому снежному холму, туда, где прежде, как ему помнилось, была дверь. Он вскрикнул, когда соприкоснулся с деревом. Уже тогда ему хотелось верить, что он ошибся, нашел не тот холм. Но, освобождая дверь от льда и снега, он знал, что зря вернулся в это место. И что встретит их лишь пустота.

Ивэн, входя в комнату, щелкнул пальцами, как делали это маги огня. Сухие дрова, недогоревшие угли или фитили, утонувшие в воске, должны были откликнуться на этот жест. Вспыхнул очаг. Все вокруг было как прежде, но не так – в этой хижине давно властвовали лишь тьма, сырость и пауки. Ивэн замер, разглядывая признаки упадка, Эрло поднял крышку над котелком, задохнулся, осмотрел место, где спала Гудрун – оно поросло густой паутиной.

– Мне жаль, – выдохнул он. – Это место кричит, что опустело слишком давно.

Не раздумывая, Эрло подошел к большому сундуку, смахнул с него пыль времени и отбросил крышку.

– Смотри! – приказал он, отступив в сторону.

Ивэн медленно подошел, взял в руки одну из книг, припрятанных внутри, затем другую, третью...

– Насколько они ценны?

– Здесь яды, зелья, эликсиры... Для нас они бесценны, – ответил Ивэн, вспоминая дни, проведенные в монастырской библиотеке. – Но все на старо-тиронском. Возможно, это книги времен Руалиской империи. Если бы только Роллэн мог увидеть их...

Ивэн опомниться не успел, прежде чем Эрло расстелил на земле шкуры, которыми прежде укрывалась Гудрун. Он укладывал на них книгу за книгой, чтобы завязать в сверток и увезти с собой.

– Стой! Мы не можем просто взять и... – Ивэн начал задыхаться, когда понял, что Эрло задумал их просто выкрасть.

– Можем, – сухо бросил он. – Посмотри вокруг. Твоя чародейка уже не вернется. Мало ли что могло случиться в лесной глуши со старой женщиной? Подумай, хотела бы она, чтобы эти книги попали в руки отступников?

Ивэн отступил, шагал вглубь хижины, пока не уперся в стену.

– Да, можешь не помогать. И не смотреть, – холодно чеканил Эрло. – Отвернись, пока одна из этих книг не спасет нам жизнь, если то, что ты рассказывал об этой чародейке, – правда.

Один из свертков он втиснул в руки Ивэну.

– Тебе придется множество раз отвергнуть Писание, твердящее «Не укради».

Эрло глядел на него пристально, словно желая убедится, что будет услышан. И некуда было деться от слов, брошенных им следом в тишину:

– Выбирай, пророк ты или король.

Долина у подножья Дагмерской гряды. Айриндор

– Я боюсь его, – прошептала Верена, пока они лежали в спальных мешках под отвесом скалы. Их колени прежде не соприкасались, но одно рваное движение, и Роллэн замер. – Я боюсь!

Не так давно Касс засел на выходе из пещеры, сторожа их покой. Втроем они затерялись между скал, едва переступив границу с Дагмером. День и ночь смешались, не оставляя никакого различия, но Касс заставил их остановиться на отдых и улечься в полутьме.

– Не стоит, – ответил Роллэн, будучи не в состоянии вспомнить, как Верена зацепила его указательный палец своим, будто лишь он мог удержать ее. – Он же Л-лис Корсии.

Роллэн не смотрел в ее глаза, потому это прикосновение девушки не пугало, даже наоборот – вдруг показалось теплым.

– Он – Лис Корсии!

Роллэн прежде не видел, как можно кричать шепотом, но говоря о своем страхе, Верена выказывала готовность броситься в бой первой, а не просила защиты. На ее шее красовался шрам, заставивший ее повзрослеть за один миг на сотню лет, но она все верила в страшные сказки про корсианского Лиса – про него, Моргана Бранда и Яноша Прата. Южане рассказывали, что эти трое пробрались под покровом ночи в поместье ангерранского шпиона, замешанного в убийстве Кейрона и Эдины, и вырезали всю семью, младенцев съели, а сам город, где жил шпион, сгорел дотла. Роллэн в эти россказни не верил, но знал, что от того городка у моря еще до его рождения не осталось даже горстки пепла.

– «Только маги оставляют за собой выжженную землю»? – он вдруг вспомнил слова, которыми заканчивалась та руалийская сказка, и тут же тихо рассмеялся, вычитав на лице Верены узнавание. – Ты помогла мне спасти одного из тех трех злодеев.

Еще один, Морган Бранд, что всегда был вхож в дом Роллэна и был верным другом его отца, однажды пожелал вытащить из вечной Тьмы свою любовницу-ведьму, подталкивая произнести те слова, после которых кровь мага становилась чернее смолы. Об этом Роллэн предпочел умолчать, поскольку третий из них теперь охранял их покой.

– Разве не в этом смысл? Спасать всех без разбору, точно также как они – убивают? – вновь горячо зашептала Верена. – Разве не об этом была наша клятва, что мы давали, вступая в гильдию? Не об этом?

– Ты спасла бы Галена Бранда, если бы он умирал у твоих ног?

Верена резко оборвала прикосновение, показавшееся теплым.

– Нет? Потому п-пусть провалится в п-проклятую Тьму гильдия вместе с ее клятвами.

Сказав это, Роллэн закрыл глаза. Он испугался сам себя и тех слов, что не произнес бы ни за что раньше. Так могли говорить три выдуманных злодея из сказки, но никак не он.

– Ты изменился с тех пор, как тебе вручили арбалет, Роллэн Локхарт. Или ты и прежде был таким?

Арбалет в самом деле лежал теперь в их изголовье. Роллэн, сын мечника, ощутил к этому оружию невольный трепет. Быть может, потому мысли его стали острее. Он промолчал, ведь именно в травах, древних заклинаниях и целительстве он видел свой дар, свое прошлое и будущее. Опасность холодного оружия лишь рождала иллюзию силы и власти, но была способна помочь им выжить.

Айриндор

– Твоя подруга просто взбешенная куница! Признал бы в ней сестру по огню, если бы не ведал, что она чародейка.

Роллэн с облегчением выдохнул, когда Касс замедлил шаг, чтобы поговорить с ним. Верена выпускала коготки и скалила зубки, стоило только наемнику подойти слишком близко и высказать любезность, а теперь он сделал вовсе немыслимое – предложил ей помочь с тяжелым дорожным мешком. Девушка не на шутку оскорбилась, разозлилась и выкрикнула, что останется в первой же деревне, попавшейся на пути, где поселится в доме какой-нибудь знахарки.

Она вышла из себя сразу же, едва проснувшись, заметив, что Роллэн устраивает сумку с болтами на пояс, а арбалет за спину. Сцепив зубы, Верена промолчала, но на Касса набросилась с особенным пылом. Он же, выказывая терпение, отнюдь не свойственное магам огня, старался вести себя с девушкой, как полагает обращаться с леди. Несмотря на повязку, скрывающую давнее увечье, Касс не выглядел отпетым головорезом. Быть может потому, что от части шрамов он предпочел избавиться, его короткие пшеничные волосы с проседью всегда были опрятны, улыбка открыта, а нрав легок. Он был из тех, кто внушает страх поступками, а не внешним видом, но Верена сторонилась его как огня.

«Думаешь, его прозвали Лисом лишь за желтые глаза?» – шипела она в спину наемнику.

Однако Роллэн не видел в нем опасности, но примечал лишь ее подозрительность, размышляя о том, почему она может говорить с ним как со старым знакомым. Не иначе как общая беда смогла разрушить стену недоверия, которую они могли бы возвести. Не зря он считал Верену злой и колючей до того дня, когда она вступилась за него. Именно такой она представала перед любым, кто взглянет на нее, будто ни перед кем не могла снять свою броню и показать, что ей не чужды сострадание и доброта.

– Окликни ее, – попросил Касс, как только Верена, внушительно опередив их, готова была скрыться за валунами, припорошенными снегом. – Вдруг она побежит, если это сделаю я?

Роллэн замялся. Он мог кричать лишь если от силы его голоса зависела жизнь. Касс знал об этом, но не унимался:

– Давай! Я должен видеть вас обоих, ведь не знаю, что ждет ее за тем углом.

– В... – неясный шепот обратился в оклик, которого девушка не могла не услышать. – Верена!

Испуганные черные птицы взметнулись вверх в белое от снега небо. А она просто замерла, дождалась их, так и не обернувшись.

– Ты правда дум-маешь пройти через деревню? – заговорил Роллэн, решив не уточнять, что она не может скрываться из виду, если хочет быть под защитой.

– Думаю, – резко кивнула Верена, не удостоив его взглядом. – Быть может, в доме знахарки мне будет спокойнее, чем в снежной чаще с двумя вооруженными мужчинами. Здесь в глуши я пережду. Буду лечить всяких стариков пиявками! Уверена, вы – такие ловкие и отважные – справитесь и без меня.

Ее слова ощутимо звенели презрением. Роллэну захотелось зашвырнуть арбалет подальше в снег, ведь она упорно не хотела простить ему взятое в руки оружие.

– Не боишься сгореть на костре вместе с пиявками, красавица? Ведь Дагмер так близко, а в каждом маге местным мужикам будут мерещиться отступники.

Верена резко обернулась, задев плечом Роллэна, идущего позади. Кулаки ее были сжаты, потому он замер, не решаясь отступить или посмотреть ей в лицо.

– Лучше уж бояться простых мужиков, чем одного грязного убийцу, – разъяренно выпалила она. – И я тебе не красавица!

Роллэн все продолжал смотреть под ноги, а потому видел, как плащи Касса и Верены соприкоснулись – так близко он подошел к ней. Ему даже пришлось отшатнуться от них.

– Никто не заплатит и дуката за твою смерть, глупая маленькая девочка, – тихо проговорил бывший наемник, глядя на Верену сверху вниз. – Нет, не так. Дура! Только выглядишь умной, а задираешь свой миленький нос, в ту пору, как сама едва не стала убийцей.

Произнеся последнее слово, Касс обезоруживающе улыбнулся. Чародейка замерла как вкопанная, а он беззаботно продолжил путь, насвистывая под нос незамысловатую песенку.

– Верена?

Роллэн все-таки подошел ближе, осторожно заглянув под капюшон ее плаща. Он растерялся, не сумев прочесть в глазах девушки истинных чувств – в ее тяжелом взгляде , устремленном в спину Касса, тесно переплелись гнев и подступающие слезы. На миг Роллэн представил, что Верена набросится на обидчика, потому он едва весомо прикоснулся к ней чуть ниже локтя, готовый крепче схватить ее, если придется остановить.

– Я останусь в первой же деревне, – едва слышно проговорила она и грубо высвободила руку.

– Он д-должен... Касс должен изв-виниться! – эта мысль погасла в груди Роллэна также быстро, как и вспыхнула. От того, чтобы ринуться к нему, его удержала Верена, успев схватить за плечо.

– Нет, не должен, – отчеканила она. – Он прав. Но я предпочту остаться дурой, едва не лишившей жизни одного человека, а не убившей сотни, как он.

– Ты не д-д... – Роллэн был готов спорить, неизвестно откуда взяв на это силы.

Но Верена перебила, не желая слушать возражений:

– До битвы за Дагмер ты и не смотрел в мою сторону, Красный Роллэн. Кто сказал, что нам по пути?

Он заметил, что Касс остановился посреди занесенной снегом тропинки, обернулся и молча ждал своих спутников, не врываясь в их разговор. А было ли о чем говорить? Роллэн сделал шаг, потом еще один. Он не хотел оставлять Верену одну так близко к Дагмеру, но ему не доставало слов, чтобы объяснить почему. Гнев закипел в нем, как эликсир в котле. Она его спасла, и он желал отплатить тем же. Опьяненные страхом люди и отступники представлялись ему не лучшими соседями для молодой чародейки.

Они шли через побелевший лес в глухом молчании друг за другом, Касс – чуть поодаль впереди. Потому он первым заметил деревушку, подпирающую холм, откуда им предстояло спуститься. За ней впереди, сквозь пелену снега, виделись и другие, рассыпанные по долине как жемчуг из разорванных бус.

– Выбирай любую, добрая девушка, – Касс окинул рукой простор до горизонта, как только Верена нагнала его.

Она прошла мимо, задев его плечом, но не проронила ни слова.

Деревня была совсем небольшой – пара десятков соломенных крыш и мельница на окраине. Но Роллэну она была в диковинку, ведь он был ребенком Дагмера, не видавшим иного мира.

– Те, кто ей нужен, обычно живут на окраинах, – рассказал ему Касс, уверенно вышагивая по пустой улице. – Но стоит спросить первого, кто попадется нам.

Чем дальше они шли, тем явственнее слышались крики и гогот толпы, один из которых – женский – взвивался высоко ввысь, больно бил по ушам. Верена опасливо озиралась по сторонам, теперь и не думая обгонять своих спутников.

– Создатель! Что здесь происходит? – ожесточенно прошептал Роллэн.

– Стоит ли вмешиваться? – также тихо проговорила Верена, с тревогой глядя в спину Кассу, идущему прямо к толпе.

Роллэн схватил ее за руку и удержал на месте, а она не сильно рвалась следом, слыша, как в воздух взметается плеть.

– Так ей! – сквозь гогот прорвался крик мужчины. – Проклятая ведьма! Бей!

Касс одернул за плечо одного из парней, обступивших маленький пятачок на перекрестке. Тот что-то прокричал ему в ухо, а через мгновение был опрокинут в снег. Касс оттолкнул всех, кто преградил ему путь. Никто в деревне не ждал чужаков, потому толпа рассыпалась во все стороны, когда он схватил мужика с плетью за локоть и рывком заломил его руку за спину. Выроненная плеть не успела коснуться снега – Касс перехватил ее за рукоять, толкнул мужика коленом, и огрел по спине, когда тот упал. Он закричал, больше от неожиданности, чем от боли – от удара его защитил черный меховой тулуп.

– Какого цвета кровь отступника? – голос Касса громоподобно зарокотал, отпугивая деревенских. Он пнул мужика, распластавшегося на снегу по животу, заставив перевернуться на спину. – Отвечай мне!

– Ч-черная! – закричал он, сжавшись, спрятав лицо. – Но у них есть эликсиры... Выпил – и она снова красная!

– Такие не по карману деревенской чародейке.

В темном клубке из обрывков темного плаща и крови сложно было отгадать женщину, прижавшую колени к груди. Но Касс подхватил ее на руки и в белых волосах, окропленных красным, заиграл ветер.

– Спустить бы шкуру с каждого из вас, звериное отродье!

Еще миг назад деревенские жители наблюдали за кровавой расправой, теперь же под тяжелым взглядом чужака разбегались, словно крысы по своим норам. Роллэн опомнился, потянулся за заговоренным маковым молоком в поясную сумку. Он подбежал к женщине, приложил склянку к ее губам, придерживая за голову, не боясь испачкаться в крови. Пока она пила, он глядел на ее рассеченное лицо, распухшие губы, заплывший глаз, и другой – ясный, цвета небесной лазури, но бешено вращающийся, с расширенным зрачком.

– Где ты живешь, беловолосая? – Касс заговорил тихо, едва ли не нежно.

Женщина дрожащей рукой указала на дорогу, вьющуюся мимо чужих домов.

– На окраине, как и положено хорошей знахарке? – он улыбнулся ей, будто она не была обезображена и будто Тьма и Свет не дышали ей в спину.

Она неясно кивнула.

Роллэн сжал до боли кулаки, глядя как тот, кто терзал чародейку, подскочил и побежал прочь. Не было больше ни смеха, ни крика. Осталась лишь одна тишина, нарушаемая тяжелыми хрипами из горла спасенной Кассом женщины.

Пока они шли по деревне, было слышно, как в домах запираются двери, – никто не хотел впускать к себе незнакомцев с едва живой чародейкой на руках. Роллэн оглядывался по сторонам, уложив ладонь поверх руки Верены, вцепившейся в его локоть. Она закусила губы, чтобы молчать, пораженная людской жестокостью – к ней нельзя было привыкнуть, даже пройдя через госпиталь во время боя. Эта неоправданная и необузданная жестокость по-прежнему сбивала с ног.

– А я мечтала о таком, как ты... Маге, сильном, здоровом, чтобы мог пронести на руках... через всю деревню и не устать.

Касс быстро шел всего на шаг впереди, и Роллэн хорошо слышал, как заговорила женщина. Маковое молоко подействовало, заглушая боль, развязывая мысли. Так часто бывало – из-за него даже находящиеся при смерти, часто несли то, о чем молчали бы в здравом уме. Только голос рвался на клочки, спотыкался, таял.

– Как жаль, что пора умирать, – рука женщины взметнулась к щеке Касса.

– Врешь, чародейка, – ответил он, чеканя шаг, прижимая ее крепче. – Выживешь, найду тебя и женюсь.

С ее губ сорвался хрип, едва напомнивший смех.

– Как же тебя... зовут, возлюбленный мой?

– Касс Форсетти, красавица.

– Касс и Кларисса... Где же ты был прежде?..

Роллэн остановился, пропуская их вперед.

– Слышать этого больше не могу, – признался он, глядя на кровавый след на белоснежном снегу, провожающий деревенскую знахарку.

Они с Вереной застыли посреди поля, где Кларисса высаживала свои травы и коренья, чтобы заботиться о тех, кто вскоре принесет ей смерть.

– Сволочи! – выдохнула Верена вместе с облачком пара, таком ярком на фоне сиреневого заката. – Она лечила их! Спасала их детей! А они... Они!.. Она же умрет, так? Я видела тех, кто также болтал после макового молока... И все они умирали.

– Да, – прошептал Роллэн, даже не глядя на раны Клариссы. – Этого нам не исправить.

Верена неожиданно схватила его за руку, и они побежали, ведь Касс перенес Клариссу через порог ее дома.

– Я видела, как ты спас Яноша! Ты должен ей помочь!

Оказавшись в доме чародейки, они оба ринулись на помощь Кассу, срезавшему одежду с Клариссы, пока она впала в забытье. Роллэн отшатнулся от кровати, вцепился в волосы, как следует рассмотрев синеющие кровоподтеки, отметины плети, рассыпанные тут и там по коже чародейки. Верена неосторожно прикоснулась к ребрам Клариссы, та закричала. С криком вырвалась кровь, побежала по белому подбородку. Касс схватил ее за дрожащие пальцы, стоя на коленях перед кроватью.

– У тебя остался тот эликсир?! – выкрикнула Верена, а ее голос пробивался через мечущиеся мысли Роллэна, словно сквозь толщу воды.

Он только уверился в том, что им не спасти чародейку, сколько бы магии и эликсиров не потребовалось. Слыша ее свистящее, рваное дыхание, он понимал, что она жива лишь потому, что ее боль удалось заглушить.

Верена подскочила к нему, стиснув его плечи.

– Я – не бог, – прошептал он, едва его робкий взгляд соприкоснулся с ее – жестким и решительным.

– Великая Тьма! – выругалась она. – Если тебе нужно вскрытие, мы его сделаем!

Верена бросила на маленький столик возле кровати сверток со своими ножами и скальпелями. Те опасно блеснули в полутьме.

– Огонь! Мне нужен огонь! – крикнула она, сорвав котелок из очага.

Стремительно она выбежала на улицу, чтобы наполнить его снегом.

Касс молча взмахнул рукой и белые угли в очаге занялись желтым. Роллэн обернулся к нему, не видя почти ничего, стал подбрасывать в огонь расколотые поленья, сложенные рядом.

– Мы ведь все... знаем, что я умру, так? – прошептала Кларисса, и от ее слов по спине Роллэна пробежала дрожь. – Вы привели... меня домой. Я рада умереть здесь, а не на дороге...

Верена вихрем ворвалась в дом, устроила котелок, потянулась к своей сумке, выудив из нее очередную порцию молока.

– О, нет, девочка. Это ни к... чему, – окровавленные губы чародейки расплылись в неясной улыбке, прежде чем Верена заставила ее выпить все до последней капли.

– Мы не дадим тебе умереть, Кларисса, – ответила она и ее голос показался слишком громким в этих стенах. – В волосах моего спутника проступила седина, а влюбился он только теперь. Как мы можем отпустить тебя? – Она без раздумий поддержала Касса в игре, затеянной им из милосердия.

– Я – не бог, – повторил Роллэн очень тихо, когда Верена снова оказалась рядом.

– Я отказала тому... В черном тулупе. Пятнадцать лет назад, – говорила Кларисса, а они оба уставились на огонь, пока у кровати звучала исповедь, которую они не должны были слышать, и Касс держал за руку незнакомую умирающую чародейку. – С тех пор он, проклятый... Давился злом. Я не ушла в Дагмер... Боялась, что это зверье помрет без меня. Ведь за ним до меня смотрела моя мать... Как я могла уйти?.. А они смотрели, как он убивает меня. У-ууу...

Верена заткнула ладонями уши, как завороженная глядела в котелок, ожидая, что вода в нем закипит. Сам не свой, Роллэн погладил ее по спине, желая успокоить и разделить ее боль. Он огляделся, вдохнул запах полыни и мяты, – те же ароматы жили и в комнате, когда-то принадлежавшей ему. Он понял, что мог бы быть на месте Клариссы, и его сердце сжалось. Чем больше она говорила, тем явственнее чувствовалась ее смерть.

– Забудь! – проговорил Касс и голос его звучал совсем чужим, пока он держал ее за руку, упираясь локтем в вышитое покрывало, пропитанное кровью. – Ты не останешься здесь, возлюбленная моя. Ведь этот юноша – Красный Роллэн. Он спасет тебя, милая! Спустя луну мы будем плясать с тобой в таверне, я выведу тебя в ночь смотреть на звезды, тогда ты и решишь – по нраву ли я тебе...

– По нраву, – улыбнулась Кларисса и невесомо коснулась его щеки. Снова раздался этот звук, так похожий на звонкий, заливистый смех, но вместо него – очередной жуткий булькающий хрип.

– Какая же ты красивая.

Женщина, что умирала теперь в собственной кровати, отнюдь не была красивой. Ее лицо распухло от ударов плетью, ее тело покрылось темными кровоподтеками, но Касс Форсетти, этот жестокий и хитроумный корсианский Лис, лгал ей, бережно сопровождая в иной мир.

По лицу Верены тихо катились слезы. Роллэн крепко держал ее за руку до тех пор, пока она не вырвалась, чтобы забросить в кипящий котел свои инструменты.

– Дым, – вдруг прокричала Кларисса. – Дым!

Роллэн видел, как широко открылись ее глаза, прежде чем с ее губ сорвалось:

– Бегите!

Касс, послушный ее воле, сорвался с места, толкнул дверь. Она не поддалась – ведь кто-то подпер ее снаружи. Окна, запертые ставнями, оказались мертвенно неподвижными. Прислушавшись, все поняли, что попали в слишком большую могилу – соломенная крыша трещала от огня, желание отдаться сну перестало казаться лишь слабостью.

– Прости!.. – шептала Кларисса, когда Касс сорвал с пояса топор, чтобы разбить дубовую дверь.

Верена медленно опустилась на скамейку. Никто прежде не замечал, как тяжело становится дышать, как воздух вокруг резко наполнился горечью.

Снаружи раздавался жуткий смех. Он был громче, чем звук от топора, врезающегося в тяжелую дверь. Роллэн бросился на помощь Кассу, раз за разом врезаясь плечом в проклятую преграду, лишающую всех воздуха.

– Касс! – Кларисса тянула к нему свою окровавленную руку.

Он вложил топор в ладонь Роллэна.

– Поклянись, что будешь любить меня, пока я жива! И подари мне свою последнюю милость!

– Я клянусь, – прокричал Касс слишком громко, чтобы она точно услышала сквозь безумный смех того, кто поджог ее дом, сквозь стук топора, сквозь ослепляющую боль.

Верена вскрикнула, когда он подарил умирающей чародейке последний поцелуй, и тут же вогнал в ее сердце кинжал, запрятанный в рукаве. Кларисса выгнулась, в последний раз вдохнув полную грудь отравленного воздуха, а затем – ее глаза навсегда закрылись.

Роллэн упорно пытался выбить дверь, глядя то на Верену, то на уходящую в Вечный Свет Клариссу, то на наемника с нежданно большим сердцем. Плечо горело от ударов, щепки летели во все стороны, когда в ход шел топор, по рукам струилась уже его собственная кровь – он и не заметил, как изодрал ладони. Все потому, что он отчаянно не хотел умирать, не хотел, чтобы смерть поживилась кем-то еще.

Наверху над головой трещала солома, огнем уже занимались потолочные балки.

– На раз! – вдруг закричал Касс, снова оказавшийся рядом и уперся плечом в ослабленную дверь. – Р-раз! Два!

Роллэн поддавался его приказам, пока не рухнул вместе с дверью на притоптанный снег. Он упал на спину, хватая ртом воздух, видел, как полыхает соломенная крыша, как Касс выносит на плече задыхающуюся Верену и его арбалет, брошенный у входа в дом. Девушка упала на снег, плача от накрывшего ее облегчения. Касс застыл над ней, уткнув руки в колени.

– Что, чародейка? Все еще желаешь остаться в глуши?

Подожженная кем-то солома была сдобрена маслом, потому пылала ярко и неугасимо. Пепел кружил в воздухе, затмевая все вокруг.

Роллэн думал, что его взгляд притуплен и ограничен, но смог заметить крадущегося человека в черном тулупе. Он окликнул Касса, как раз вовремя, чтобы тот увернулся от занесенным над ним вил. Они прошили воздух, не встретив своей цели. Короткого мгновения хватило, чтобы Касс успел выхватить острый и тонкий кинжал. Лезвие прошило баранью шкуру тулупа, подобно игле.

Смерть казалась Роллэну чем-то немыслимым и страшным, пока на его пути не встретился тот, кто ее заслужил. Сокрушенный, он наблюдал за тем, как Верена впивается в руку Касса, отомстившего за Клариссу, и в ее голосе дрожит одно-единственное:

– Прости.

Покои королевы. Замок Дагмера

День за днем, ночь за ночью сминались в цепких лапах лихорадки, полной беспамятства и непрошенных прикосновений. Анна сидела на краю собственной кровати, касаясь ногами узорчатого ковра и гадала, сколько успела упустить, как сильно теперь изменился замок и что стало с городом.

Наконец, она почувствовала себя свободной от недуга, потому снова могла здраво мыслить. Она оценила, что очнулась в свежей белоснежной ночной рубашке, ее тело благоухало маслами, а волосы были идеально расчесаны – это все были плоды заботы Сильви. Теперь та мирно дремала в кресле у кровати, держа на коленях раскрытую книгу. Глубоко спящая, с растрепавшимися косами, она выглядела безобидной девчонкой. И Анна была благодарна ей, но не настолько, чтобы доверять.

На столе у кровати стояли цветы – белые дагмерские розы. Гален носил их с той ночи, когда сам унимал ее жар, когда говорил с ней сбивчиво, приправляя свой рассказ горьким смехом. Приметив, как едва слышно на пол упал высохший лепесток, Анна обернулась к ним и грустно улыбнулась, ведь когда-то Ивэн Бранд подарил ей целый сад живых цветов, воскресив его, вдохнув жизнь и свет. Гален Бранд носил ей цветы, чтобы они умирали на ее глазах.

Руки сами потянулись к вазе, сами вытянули из нее стремительно увядающий букет. Анна накинула на себя шкуру зверя, служившую покрывалом, и, прижав цветы к сердцу, поспешила выйти из своих покоев, стараясь не потревожить сон Сильви.

Едва приоткрыв дверь, Анна увидела Фабриса, дремлющего на скамье у ее покоев. Он спал, прислонившись к стене, и сон его был глубок и безмятежен. Анна затаила дыхание, ожидая, что он проснется, едва ей удастся сделать следующий шаг, но этого не случилось – ее босые ноги ступали по каменному полу мягко, подобно кошачьим лапам. Тихонько притворив за собой дверь, Анна шагнула вглубь коридоров, освещенных факелами. По пути она встретила еще пару спящих стражников, приметив, что Воины Пепла совсем не научены ремеслу дворцовых стражников.

Толкнув очередную дверь, Анна попала на открытую террасу. Она подставила лицо навстречу идущему снегу, смело коснулась его голыми ступнями, словно падая в объятия Севера. Она отчаянно нуждалась в них, чтобы чувствовать себя живой, сильной, готовой что-то изменить, способной сражаться с самой Тьмой. Глубоко внутри она распорядилась своей судьбой еще в бреду. Теперь же наяву, когда разум был чист, она ничего не боялась.

Оказавшись у каменного борта террасы, Анна полной грудью вдохнула холодный воздух, пока в ее мыслях беспрестанно вертелись слова Галена:

«Будь моей королевой. Ты достаточно отважна для этого?»

Анна прикрывала глаза и вспоминала, как Ивэн кружил ее в танце по этой террасе, усыпанной огненными листьями. И им не нужна была музыка – хватало лишь общего смеха, таких теплых и нежных прикосновений. Он был жив в ее сердце, а ради него, ради магов, ради Дагмера она готова была умереть и возродиться, если судьба уготовила ей эту долю. Анне не хотелось верить, что минувшая осень была последней, когда ей довелось тонуть в серебре глаз своего молодого короля.

Потянув за лепестки одну из роз, она наблюдала, как их подхватывает ветер, унося прочь в темноту. Умирающим цветам никогда не было места рядом с ней.

Она вздрогнула, когда дверь резко распахнулась, и на террасу вывалился взлохмаченный перепуганный Фабрис.

– Ваше Величество! Милостивая госпожа! – затараторил он. – Стоит ли... Не бросайте ваше королевство! Иначе наступят самые мрачные дни... Не...

Пока южанин медленно приближался, коверкая слова своим невыносимым рокочущим говором, Анна оторопела не понимая, о чем он говорит. Но расхохоталась, едва поняла, какой предстала перед ним – босая, в сорочке, прикрытой одной лишь шкурой, с белыми цветами на руках, стоящая у самого края, она выглядела безумицей, идущей на смерть.

Вдруг он упал на колени перед ней, приняв смех за отчаяние.

– Не делайте этого, госпожа, во имя Создателя! Он уничтожит все вокруг, если вы... Он повесит каждого Воина Пепла, если не доберется до каждого руалийца!..

– Встань, Фабрис, Воин Пепла! – приказала Анна, облекая голос в лед. – Как ты смел подумать, что королева Дагмера, столь слаба, чтобы шагнуть вниз с замковых стен, отвернувшись от всего, что обязана хранить.

Наутро после боя она смогла бы поступить так, но не сейчас – нет. Она приняла, что должна жить, оберегая Дагмер, его будущее и прошлое, и память об отце, который никогда не смел отступать и сражался до последнего своего вздоха.

– Простите, Ваше Величество, – он поднялся и, склонив голову, замолчал. Оправдания были ни к чему. Его страх был понятен.

Под пристальным взглядом Фабриса, Анна отбросила цветы во тьму, рассекаемую белизной падающего снега.

– Древний северный обычай, – не моргнув солгала она, убирая прочь от лица волосы, с которыми играл ветер. – Моя жертва старым богам за то, что не оставили меня в час нужды. Не в пример моим новым стражникам.

Заспанный Фабрис не сразу укололся словами Анны. С плохо скрываемым недоумением он глядел на босые ноги королевы, утопающие в снегу. Быть может он ждал, что она вот-вот завизжит как девчонка и поспешит укрыться от зимы в замке, но Анна продолжала взирать на него с холодным спокойствием.

– Я прошла через весь караул, не нарушив крепкого сна Воинов Пепла. Скажи мне, Фабрис, твоим южным воинам не хватает стойкости? Или по воле Галена Бранда вы прошли быстрым маршем из Дагмера в Руаль и обратно? Говори.

– Нет, милостивая госпожа, – сухо сказал он, пряча взгляд. – Это наша оплошность. И в ней нет чести.

– Ступай. Скажи всем, что королева вернулась.