Сороки

Старый форд катился по разбитой дороге. За окном мелькали высокие деревья, и казалось, что лес никогда не закончится. Сколько времени прошло с той минуты, когда мы с матерью погрузили все вещи в багажник и навсегда покинули Петербург? Похоже, что целая вечность.

В больших городах всегда были пробки. Здесь же казалось, что в мире остались только мы вдвоем. И еще неизвестный водитель, машина которого не меньше половины пути мелькала перед глазами.

Каких-то двадцать минут, и впереди начали появляться первые дома: деревянные и покосившиеся. Казалось, что хватило бы одного дуновения ветра, чтобы они сложились как карточные домики.

От изумления я даже подскочила, но ремень безопасности удержал на месте.

– И это тут мы теперь жить будем? – невольно вырвалось.

Мама покачала головой и слабо улыбнулась. Она прятала глаза за темными очками, хотя солнце с неба давно ушло.

– Мы не просто будем жить здесь, мы возвращаемся домой.

– Домой? Я же ни разу не была в этом городе, – глаза округлились от удивления, и я с недоверием уставилась на маму.

Ветер не стал дожидаться, пока я подниму окно. Легкое дуновение, и мелкая соринка заставила зажмуриться. Глаза тут же заслезились, мешая «любоваться» видами нового дома.

– Тебе здесь понравится, обещаю, – продолжала мама. – В Медвежьегорске невероятная природа и воздух чистый.

– Жаль только, что я никого не знаю здесь.

– Это не проблема. Ты всегда умела находить друзей.

Мама улыбнулась, и солнцезащитные очки сползли на нос, открывая распухшие от слез глаза.

Я попыталась улыбнуться в ответ, но в зеркало заднего вида это выглядело так, будто свело лицевую мышцу.

Ряд частных домов остался позади, и мы оказались в той части города, что была застроена четырехэтажными домами. Казалось, что в Медвежьегорске застыло время. Много ли в Петербурге осталось таких районов? Я не могла вспомнить ни одного.

Форд заехал во двор и остановился. Ремень безопасности привычно заел, и я с трудом освободилась от него.

Стоило выйти из машины, как нас окружила стая сорок. Они кричали и хлопали крыльями, а потом исчезли так же внезапно, как и появились.

– Их здесь всегда было много, – объяснила мама, захлопывая дверцу.

Я подняла голову, взглянув на затянутое тучами небо. Неужели все дни будут похожи на этот: темными и словно не из моей жизни?

Бабушкина квартира напоминала музей советской культуры. Недавно по телевизору я увидела, что такое было популярно в Европе.

– А где бабушка? – словно опомнившись, спросила я, когда мы уже почти полностью разобрали вещи.

– Разве я не говорила? Она уехала в Финляндию, замуж выходить собиралась. Нас, конечно же, не позвали, – развела руками мама, и темные волосы упали на усталое лицо.

– Совсем из головы вылетело.

Несмотря на внешнюю консервативность, бабушка всегда отличалась неумением усидеть на месте. Она словно знала все на свете: от того, как приготовить самый вкусный завтрак из двух ингредиентов, до того, как выучить иностранный язык за три месяца. К пенсии бабушка успела поработать почти на каждом предприятии в Медвежьегорске. Мама говорила, что в городе сложно найти здание, с которым бы ничто не связывало бабушку, и я охотно верила в это.

Вещи были разобраны, а пустые сумки сиротливо расположились по всей квартире.

– Надо подумать, куда их можно убрать, – протянула мама.

Несмотря на подпухшее от слез лицо и тяжелую дорогу, оставшуюся позади, мама выглядела спокойной. Хотя бы поблизости не было отца, который, по ее словам, всю жизнь нам испортил. Я не вдавалась в подробности. Тем более, мы никогда не были близки с ним.

Радовало только то, что впереди ждало целое лето. Я не собиралась провести его взаперти, хоть все и пошло не по плану.

– Мам, я пройдусь немного?

– Конечно. Только не заблудись и не уходи слишком далеко. И не забудь телефон. И ключи от квартиры. У бабушки где-то еще должна была быть карта города...

Маму было не остановить. Она словно собирала меня в экспедицию, а не отпускала послоняться по округе пару часов.

– Я скоро вернусь. Мобильника и ключей вполне хватит. Не беспокойся обо мне, я же теперь официально взрослая. Паспорт даже получила.

– О взрослых беспокоятся не меньше, – мама поджала губы, но все же сдалась. – Если потеряешься или еще что-то, то сразу звони.

Хоть на улице и было пасмурно, я сменила одежду на легкое платье, которое больше подходило для пляжного курорта.

– Не замерзнешь? – неодобрительно покачала головой мама.

– Надеюсь, что нет, – повела плечами я.

– Вот, возьми хотя бы толстовку.

Мама тут же натянула ее на меня, не дав возразить. Теперь мой образ выглядел совсем уж нелепо.

– И волосы надо собрать, а то там ветер.

Не дожидаясь ответа, мама собрала мою лохматую шевелюру в хвост и сразу же поменялась в лице.

– Когда это ты успела волосы выкрасить?! – с вызовом спросила она.

Я взглянула в зеркало и увидела пару цветных прядей на русых волосах: розовую и зеленую.

– Совсем забыла сказать. Это мне Катя на прощальной ночевке сделала, чтобы я не забывала о старых друзьях. Не злись, цветные пряди видно, только если ходить с хвостом.

Я улыбнулась во весь рот и выскользнула за дверь, не дав матери окончательно рассвирепеть.

Стоило выйти на лестничную площадку, как в нос ударил резкий запах, который я не могла определить. Закрыв нос рукавом толстовки, я пробежала по лестнице и выскочила на улицу. Воздух был таким свежим, что неприятный запах в доме тут же забылся.

Я шагала по улице, рассматривая строения, молодость которых пришлась на советское время, пока не оказалась у районного музея Медвежьегорска. Наверно, это здание было самым красивым во всем городе. Оно сильно отличалось от жилых домов: контрастная черно-белая отделка и красная крыша. Я даже не сразу обратила внимание на то, насколько ветхим оказался музей. Он напоминал дряхлого старика, надевшего лучший костюм.

Напротив музея стояла палатка с фруктами и овощами, которая преуменьшала величие здания. Дунул ветер, и от нее повеяло гнилью. Я поморщилась, но забыла о палатке, как только впереди заметила нескольких ребят примерно своего возраста.

Чтобы не выглядеть глупо, я сняла толстовку и спрятала в рюкзак. Мама говорила, что я всегда умела заводить друзей, вот только она не знала, что это касалось интернета, а не реальной жизни.

Я тяжело вздохнула, выпрямила спину и пошла в сторону ребят. Ветер усиливался, и каждое дуновение мурашками проходило по коже. Хотелось развернуться и уйти подальше от этого места, но было поздно: меня заметили.

Каждое движение казалось неестественным, а незнакомцы не сводили с меня взглядов.

– При-и-и... вет, – протянула я, понимая, что последний шаг был лишним.

Я не заметила лужу, и изо всех сил топнула по ней, окатив единственную девушку в компании.

Она злобно взглянула на меня и процедила:

– И откуда ты такая взялась?

Глаза девушки сузились, она с презрением изучала меня. Грязные брызги покрыли ее пышные светлые волосы и явно новую одежду.

– Я недавно переехала. Меня Настя зовут, – я улыбнулась и протянула ладонь для рукопожатия.

Не знаю зачем. Обычно я так не делала.

Девушка скривилась еще сильнее:

– Серьезно, еще одна? Да тут у каждой второй такое имя. Я – Ронья.

– Что ж, приятно познакомиться, – съязвила я и пошла дальше, уже не обращая внимания на то, как выглядел Медвежьегорск.

Все силы были направлены на подавление ярости. В голове сотни раз прокручивалась попытка познакомиться с новыми людьми. Все думалось и думалось о том, как изменилась бы ситуация, если бы я повела себя иначе. Но разве был в этом смысл? Да и кому были нужны такие друзья, как та девчонка со странным именем?

Относительно высокие здания остались позади, и я оказалась в окружении деревянных домов, от которых мурашки бежали по коже. Создавалось впечатление, что эти дома стояли здесь целую вечность, а в будущем переживут и меня.

Возвращаться обратно не хотелось, поэтому я спокойно шлепала по еще мокрой траве. Машины здесь ездили редко, но я все равно боялась случайно попасть под колеса.

Словно из ниоткуда впереди показалась старушка. Она сидела на складном стуле перед коробкой, на которой лежали деревянные фигурки. Хоть июнь и выдался прохладным, мне было странно видеть человека в зимнем шерстяном пальто.

Заметив меня, старушка приветливо махнула морщинистой рукой, словно мы были знакомы.

– Подходи и выбирай, нигде больше не найдешь такого, – широко улыбнулась она беззубым ртом. – Кстати, ты кто такая? Не видела тебя раньше, а ведь я всех в округе знаю.

– Меня зовут Настя, – неловко улыбнулась я и подошла ближе. – Мы с мамой только сегодня приехали. Мама выросла здесь, а я в Медвежьегорске не была раньше.

– О, так ты дочь Хилмы? А я ведь сразу тебя узнала. Одно лицо у вас.

Старушка начала перебирать деревянные фигурки птиц, рыб и разных лесных зверей. Среди них были как совсем крошечные, так и массивные, размером со школьный дневник.

– Так что, выбрала? – женщина взглянула на меня исподлобья.

Взгляд был тяжелым, пронзительным, и я вздрогнула.

– Да, вот эту, – не раздумывая, я указала на фигурку птицы. Если бы не четкие узоры, вырисованные черной краской, в этом куске дерева было бы сложно опознать живое существо. – Сколько она будет стоить?

– А сколько предложишь? – хитро сощурилась старуха.

Я полезла в рюкзак за кошельком и вытащила все, что было – триста рублей купюрами и несколько монет. В Петербурге этих денег хватило бы на проезд и утренний сеанс в кино, но в Медвежьегорске вряд ли был кинотеатр. По крайней мере, он так и не встретился мне по пути.

– Все, что есть, – протянула я деньги.

– Щедро, – удивленно вскинула заросшие брови старушка. – Бери две.

– Спасибо, – теперь была моя очередь удивляться. – Но почему вы продаете свои фигурки здесь, а не где-нибудь в людном месте?

– Старость, – развела руками женщина. – Нет уж сил до станции или автовокзала добраться.

– Понятно, – пробормотала я, убирая две совершенно одинаковые фигурки в рюкзак.

– Это не просто сувенир. Это Sielulintu.

– Что? – собираясь идти дальше, остановилась я.

– Sielulintu. Если не хочешь, чтобы душа покинула тело раньше, чем нужно, то не расставайся с фигуркой.

– Жутковато звучит.

По телу пошел холодок, как от дуновения ветра, но воздух вокруг был спокойным. Я запрокинула голову, чтобы взглянуть на хмурое небо, а когда снова повернулась в сторону старушки, то на ее месте уже никого не было. Осталась только примятая трава.