Глава 14
Даня
Влип. По самые… уши.
Уже час, что девушка сладко сопит у меня на груди, пялюсь в потолок старого бревенчатого домика и вспоминаю эти восхитительные слова, которые так любят повторять заядлые подкаблучники: запал, пропал, двинулся. Слов много – смысл один. Влюбился.
Пять лет рядом. Рука об руку, но не со мной. В какой момент мой интерес к Гаврилиной устал биться о закрытые наглухо двери и решил пустить все на самотек?
И не помню уже.
Но это ее вечернее платье! В номере, где она с этим… Сотовым, Сотниковым, да черт его знает. Но туда я тогда явился с твердым намерением отомстить ей за… а за что? За то, что предпочла банкету со мной свидание с этим белым воротничком, который, куда пальцем ткни, туда и бежит? Вот это платье-то снова и сорвало мою явно поехавшую крышу.
Надо же было пять лет назад так удачно ткнуть пальцем в первую попавшуюся серую мышку, которая рядом поистине расцвела. Превратилась из молоденькой девчонки с прескверным вкусом в сексуальную, невероятную, горячую, самоуверенную девушку! Девушку, которая все пять лет мозолила мне глаза своим непрошибаемым спокойствием в ответ на мои постоянные “ночные” загулы и утренние “представления”, и которая к себе не подпускала и на пушечный выстрел. Выстроила между нами стены из сарказма и взаимной неприязни. Кто бы знал, сколько раз в моей голове возникали самые порочные образы с ее участием. И как в тысячи раз реальность оказалась круче постоянных мыслей!
И плевать на все те адские “удобства”, что сопровождает эта поездка.
Плацкарт?
Ей действительно перед тем, как ехать, стоило изучить мою биографию. Парня с Урала таким не напугать. Именно в таком почти пятнадцать лет назад я и прикатил покорять столицу, пойдя против воли предков. Один. Без поддержки и спонсоров. Первые месяцы выживал на голом энтузиазме, честное слово.
Вокзал, автобусы?
Ух, кто-то как-то сказал: новое – это хорошо забытое старое. Я, может быть, и езжу на тачках за несколько десятков миллионов и живу в баснословно дорогих апартаментах, но я прекрасно знаю, как жили и живут простые люди. Но это выражение лица Гаврилиной, когда вместо сотни за проезд кондукторша получила пять тысяч… м-м-м, это выражение ее лица было просто бесценно.
Утонувший мобильный – вещь наживная.
Нервы? Восстановим где-нибудь на Канарских островах, как только все эти свистопляски с бубнами закончатся.
И да, черт побери, мне уже самому становится интересно, что госпожа “тебе меня не переспорить” придумает дальше?
Это ее “больное место” я узрел уже давно. Предложи Гаврилиной спор, и она, отметая всякие законы логики и здравого смысла, согласится. Даже если спор будет заведомо проигрышный для нее. А наш, он ведь такой. Я по-любому получу ее себе на ближайшие несколько лет, и неважно, в должности все той же личной помощницы рядом или в роли моего зама.
Пока же, здесь я готов терпеть любые издевательства Юли, если это поможет ей увидеть во мне не только своего раздражающего босса. Уж у меня терпения хватит. Ее ежечасные подколки в свой адрес хватило же сил почти молча сносить? Один испорченный баннер чего стоил! И ведь знала! Знала, мелкая зараза, куда бить. Лучше всех знала, что для меня моя фамилия – больная тема, а эти восхитительно очаровательные шутки про бубенчики, что гуляют по офису… м-м-м. Уже и не припомню, сколько людей я за них уволил. Попросту со счета сбился.
Так вот и тут не многим хуже. Если пребывание в этой богом забытой глубинке без связи и по уши в грязи поможет нам оказаться еще чуть ближе, то я готов хоть во всем поселке перекопать картошку и переколоть дрова. Даже могу поклясться научиться различать поганки и мухоморы. Грибы, кстати, и в детстве не были моим коньком. Вот рыбалка! Это да. Охота? Было дело. А гулять по лесу, копаясь в траве, – никогда кайфа от этого не испытывал.
Вздоха сдержать не получается. Юля завозилась, удобней устраиваясь у меня под боком и, совершенно не смущаясь, закинула на меня ногу, да тут же снова сладко засопела.
В висках стучат последствия самогонки, но в целом она нам очень неплохо вчера помогла. И нет, совестью я не мучаюсь, силой в постель я никого не тащил, а вот удержать в этой постели, если придется, то и силой готов. Силой, мать ее, Любви! Нет, это же надо было так вляпаться? Как Юля там любит говорить? Перышки-воробушки? Вот точно, круче и не выразить ураган мыслей в голове и чувств в сердце, которого, все наивно полагали, что у меня нет.
Ха. Как оказалось, есть. И оно умеет не только кровь качать. Еще сходить с ума, раздирая грудную клетку изнутри, и даже болеть.
Мне нужно время. Чтобы убедить Юлю, что теперь ей от меня не отделаться. Как минимум, на ближайшие пару лет, а вообще, в перспективе – на всю жизнь.
Рехнуться можно! Моя. Теперь точно будет моя, и даже слышать не хочу ее мнение по этому поводу. Кроме согласия, конечно. Другого не приму.
Руки на тонкой талии неосознанно сжимаются сильнее. Осторожно, чтобы не разбудить спящую красавицу переворачиваюсь на бок и притягиваю девушку еще ближе. До невозможности близко! А губы сами тянутся к ее волосам. В которые с космическим наслаждением утыкаюсь носом и закрываю глаза, прокручивая в голове поистине крышесносную ночь.
Ну, Гаврилина!
Губы сами собой тянутся в ухмылке.
Сдержанная на работе, кремень в коллективе, ее в моем офисе боятся едва ли не больше меня, хотя, на минуточку, я вообще-то генеральный директор. Но зато сколько огня живет у этой упрямой язвы внутри! Сколько нежности и страсти в этой миниатюрной бойкой девушке.
Любопытно. Очень-очень любопытно.
Юля
Голова.
У меня есть голова.
И вроде бы она на месте. По крайней мере, трясущимися руками я щупаю вроде бы ее. Только почему на весь поселок так жутко долбят противные барабаны?
Бум-бум-бум. Бум-бум-бум.
Или это у меня в ушах концерт?
У-у-у.
А еще спина. И ноги. И руки. И все тело тоже на месте и ужасно, адски ноет! Так,будто я вчера выписывала охрененные акробатические этюды. Я же… не же… мы же…
ЧЕРТ!
Осознание прошибает мгновенно. Да так, что волоски на спине зашевелились и встали дыбом, а меня бросает в холодный пот.
Я и Милохин.
Милохин и я.
Мы…
— Че-е-ерт, – морщусь и скулю, как мне кажется, шепотом, но даже этот звук отдается адским гулом в разрывающейся от боли голове.
Это же надо было так… нет, не так, а вот ТАК колоссально влипнуть!
Черт, черт, черт! Гаврилина!
Переворачиваюсь на спину и прислушиваюсь к своему телу.
Ноет. Да. Но это, черт побери, приятная ноющая боль! И нет, сомнений быть не может, хоть я, похоже и была охреннено пьяна, но помню. Отголоски этой ночи до сих пор в голове, и стоит только воскресить картинки…
М-м-м.
Боже это было…
М-м-м!
В следующий раз, когда я спрошу, почему бабы сами залезают под Милохина, дорогая судьба, напомни мне, пожалуйста, что я и сама поступила не многим лучше.
Мне стыдно.
Мне очень-очень стыдно от того, что меня до сих пор при воспоминаниях о его руках, губах и всех остальных умелых частях тела бросает то в жар, то в холод, а сердце начинает колотиться быстрей. Пальчики на ногах подгибаются, а губу приходится закусить, потому что наружу рвется стон.
Нет-нет. Это похмелье. Точно.
Это из-за него сейчас где-то внутри снова распаляется предательский огонечек и…
— У-у-уф! – шепчу и, злая на себя и на весь белый свет, переворачиваюсь на бок. Открываю глаза, собираю их в кучу от яркого бьющего в окно уже точно дневного света и… встречаюсь взглядом с Даней.
Он лежит на соседней подушке. Одна рука под головой, а вторая… а вторая, только сейчас я понимаю, что у меня на…. на там, где ее быть не должно. На попе!
Мужчина лежит и с легкой улыбкой смотрит на меня.
На красную, как самый красный в мире цвет, меня.
В горле пересыхает, а кровь стучать по вискам начинает в разы быстрее.
А он молчит. Молчит и смотрит. И нет, я не пойму выражение его лица. И что читается в его красивых глазах, тоже не пойму. Слишком там, в этой зелени летнего луга, тепло.
Стоп! Красивых глаза?
Ну, д-д-да. Невероятно красивых.
Уй, Гаврилина, лучше заткнись! Даже если ты и болтаешь мысленно, но чем дальше, тем больше “закапываешь” сама себя.
А тем временем:
— Доброе утро, – говорит Даня тихим голосом с легкой хрипотцой со сна. Такой милый и помятый. С растрепанной шевелюрой, в которой хочется зарыться пальчиками.
— Доброе, – и не пойму, это я так звучно выдохнула или и правда сказала?
Подтянула повыше покрывало и… и все. Больше моей смелости ни на что не хватило. Даже когда его ладонь погладив мою ягодицу, бесстыже сжала ее,и… и мое сердце улетело в пятки.
Но прекратить я это безобразие отчего-то не решилась.
— Как… что…
— Как спалось? – прерывает мои потуги заговорить Милохин, которого это “доброе” утро, кажется, совершенно не смущает и не пугает, а забавляет. Тогда как уровень неловкости в моей крови заоблачный.
— Эм… хорошо. Даже… очень.
Заткнись, Юля! Заткнии-и-ись!
— Да? – ухмыляется котяра, и сообразить не успеваю, как он нависает надо мной, пререкрывая доступ света, кислорода и трезвых мыслей.
— Угу, – пищу, кивая, и упираюсь ладошкой в голую мужскую грудь, второй рукой до подбородка натягивая покрывало и стыдливо пряча свою наготу. – Что ты делаешь? – выдыхаю возмущенно, когда ладонь Милохин на моей попе приходит в движение, начиная поглаживать бедра.
— Целую.
Он тихонько смеется и кусает за нос, а потом целует в щеку, кусает за подбородок, спускаясь к шее. А я уже измяла в ладошке бедное покрывало!
— Зачем?
—Так утро обычно становится в тысячи раз приятнее, Юля.
Ох, блин, и не поспоришь.
Прикусила губу и зажмурилась. Надо это срочно прекращать. Срочно-срочно! Сегодня я уже трезва, и на трезвую голову мы не можем повторить весь тот развратный разврат, что был вчера!
— Но ты не должен меня целовать! – возмущаюсь, а Милохин смеется.
— Почему?
— Потому.
— Не особо внятный ответ.
— Потому… потому что ты мой босс!
— А ты моя личная заноза в заднице, Гаврилина.
— У-у-уф! – выдаю злое.
— Соблазнительная, – кусает в шею Даня, – упрямая, – проводит языком в месте укуса, – горячая, – целует все туда же, – заноза! – перемещает свою смелую конечность в виде руки мне на живот, а оттуда вниз и...
— Стоп! – вскакиваю и, оттолкнув от себя Милохина, отползаю на другой конец кровати, как какая-то стыдливая и пугливая девственница. – Стоп, стоп и стоп! – пыхчу, кутаясь в покрывало. – Это вопиюще наглое проникновение в мое личное пространство.
—О-о-ох, Гаврилина, зануда, – притворно тяжело вздыхает моя несносная головная боль. И падает головой на мою подушку.
— Сам ты зануда. То, что было ночью, это… это… – кусаю губу, пытаясь подобрать слова, но выходит скверно.
— Это было просто отпад, я и не знал, что твоя фантазия настолько богата, Юля!
Он еще и издевается?!
— Это была самогонка! И это было неправильно! Так нельзя! – вскакиваю с кровати, стянув на себя все покрывало, активно в него заворачиваясь. Да напрочь позабыв, что аполонистую красоту этого невозмутимого мужчины тоже прикрывает оно же.
— Прикройся! – шиплю, силясь не опускать взгляд ниже мужского подбородка, но, видит бог, это адски сложно.
А Милохин, словно издеваясь, вместо того, чтобы повиноваться, растягивается на кровати во всем своем нагом совершенстве, потягиваясь. Поигрывая своими трицепсами, бицепсами и прочими сексуальными мышцами.
Черт! Нельзя быть таким секусально-идеальным!
— Зачем? Мне вполне комфортно и так. А что? Тебя что-то смущает?
Еще и руки за голову закинул! Как будто… как будто собрался дальше спать!
— Ну и ладно! – топаю ногой, подхватывая полы покрывала и демонстративно отворачивая моську.
Только не смотри, только не смотри…
— Иди ко мне, – тем временем улыбается Даня, постукивая по кровати рядом. –Ну, же, Гаврилина, давай не будем портить такое
сногсшибательное… перемирие.
Мур-мур-мур.
— Перемирие было вчера! – упрямо смотрю в стену.
— А что сегодня?
— А сегодня четверг! И день картошки. Вот! – еще раз топаю и, подхватывая свой “кокон” из покрывала, как ужаленная, лечу вон из спальни, игнорируя голого кошака, растянувшегося на кровати во всей своей красе, и напрочь позабыв про гудящую с похмелья голову.
— Ты куда? – слышу вслед.
— В душ!
— Я с тобой!
— И не вздумай! – кричу и с грохотом захлопываю спасительную дверь.
Вода. Холодная. Нет, даже ледяная!
Заползаю под ее колючие струи в душевой кабинке и прикрываю глаза, подставляя лицо каплям.
Пара секундочек, сбросить остатки хмеля и возбуждения, и переключаю на теплую, а то зуб на зуб уже не попадает.
Вот только зря.
Потому что теплая вода расслабляет, и в голову начинают лезть всякие непрошенные и наглые Милохинв со своими бугристыми мышцами и идеальными торсами. Сильными руками и сексуальной хрипотцой.
У-у-у, чтоб тебя!
Что со мной происходит? Почему мое тело так усиленно бунтует? Ведь я не хочу его! Нет, нет и нет, ни капельки! Не хочу, не желаю, и мне не понравилось то, что произошло между нами этой ночью!
Хотя кого я обманываю?
Даже печальной улыбки сдержать не получается.
Хочу.
Все тело горит, стоит только представить Даню здесь, со мной, в этом чертовски узком душе. Его руки на моей спине, его дыхание в моих волосах. А вот уже и дышать нечем, воздуха в легких не хватает от прострелившей в голове неожиданной мысли: а я ведь втайне желала этого почти пять лет. Нет, секс с боссом никогда не был идеей фикс, но мне было любопытно узнать, а какой он с ними. С ними со всеми.
Узнала? – язвит подсознание.
Узнала. И теперь возбуждение сменяется ноющей болью в сердце. Она простреливает неожиданно, заставляя поморщиться от чувства досады, что кольнуло.
Запомни и запиши, больше тебе такого не перепадет, Юля. Такие, как Даня, не умеют одну и с одной.
Главное, теперь мне не потерять работу.
А может, к лучшему было бы ее потерять, потому что я с трудом представляю, как я буду смотреть ему в глаза там, в офисе.
За утренней бравадой я тщательно спрятала свою жуткую неловкость, но смогу ли я и дальше так? Вопрос.
Проторчав бесцельно в душе, понимаю, что пора мыть голову и выходить. Как бы я не оттягивала момент новой встречи с “мистером у меня идеальный пресс”, но до конца недели я же не могу просидеть в ванной. Или могу?
Пожалуй, все же нет. Живот уже недовольным урчанием сообщает о своем желании поесть.
Тяну руку за шампунем, который должен стоять внутри кабины на небольшой полочке, но там его нет. Опускаю взгляд и геля тоже. Даже мочалка пропала.
Какого…?
Кручусь в узкой кабинке вокруг своей оси, но заветных средств не нахожу.
— Блин! – выдаю в сердцах, и от услышанного ехидного за спиной:
— Не это ищешь? – аж подпрыгиваю на мокром полу, резко разворачиваясь.
А там Милохин. Все так же голый. И самоуверенный. И с улыбкой во все тридцать два. Открывает дверцу кабинки и бесцеремонно забирается ко мне!
Что за…?!
Завизжать? Завопить? Начать драться? Что делать то?
— Я же закрыла дверь!
— Нет, не закрыла, – пожимает плечами Даня.
— И что ты тут делаешь?!
— Ты ужасно долго занимала душ. Нельзя быть такой эгоисткой Гаврилина, – смеется Даня и тянет свои загребущие лапы ко мне, обхватывая за талию и прижимая к своему успевшему намокнуть телу.
Ужасно, кошмарно приятно ощущать его всего вот так. Отвратительно как приятно!
— Что ты себе позволяешь, Даня! – упираюсь всеми силами в грудь мужчины, но толку нет. Кабинка слишком узкая, тесная и душная теперь. Меня только сильнее вжимают в свое тело, и от крышесносного трения кожи о кожу уснувший было организм решил проснуться вновь. И судя по тому, что я чувствую ниже… ну там... не только мой “огонек” желания загорелся.
— Выйди вон из моей душевой!
— Это твоя благодарность? Я возмущен! – и нет, в тоне, взгляде и улыбке ни капли возмущения.
— Благодарность? – рычу, не бросая попыток выбраться из его рук. – За что я тебя должна благодарить?
— Я принес тебе шампунь.
— Выйди, говорю! – мои силы кончаются. Да и желание его прогнать тоже. Потому что Милохин тянется к гелю для душа и, выдавив приятного персикового крем-геля на свои ладони, начинает свои бесстыдные движения руками по моей коже. Возмущенно, болезненно воспаленной от желания коже.
— Уйди, – повторяю уже не так уверенно, отводя взгляд, когда его руки так нежно поднимаются от запястий и вверх, вверх, вверх. Щекочут и ложатся на плечи.
— А если нет?
— Я обижусь.
— Посмотри на меня, – просит Даня, но я старательно прячу взгляд. – Юля-а-а, – тянет томно мужчина и хватает мыльными руками за подбородок, заставляя таки поднять глаза.
— Я голая, – бурчу тихонько, дуя губы, – уйди, пожалуйста.
— Я тоже не в одежде.
— Даня!
— Что? – смеются его глаза. А вот губы нет, они наоборот поджаты.
— Так быть не должно! – выдаю, перекрикивая шум воды, как мне кажется, весомый аргумент.
— Кто сказал?
— Что? – моя очередь удивляться.
— Кто сказал, что так неправильно? – заломил бровь кот, а его мыльные руки тем временем ложатся на мою талию и начинают свое странствие вверх. По телу пробегает мелкая дрожь, когда его большой палец как бы невзначай касается вершинки груди. В груди становится тесно. Воздух в легких кончился совсем.
— Ты мой начальник.
— Хочешь, я тебя уволю?
— Не смешно!
— Я и не смеюсь, – шепчет Даня, продолжая ласкать руками и чуть подаваясь вперед. Все ближе и ближе. Замирает в миллиметрах от моих губ, – если тебе так будет проще, то на ближайший час ты можешь больше на меня не работать.
Что? Меня только что уволили?! Прямо вот так? Лаская в душе после крышесносного секса ночью?
— Ты просто… просто… просто возмутительный наглец!
— Да, Гаврилина. Черт побери, да! – кивает Даня и сминает своими губами мои губы. Настойчиво и жестко. Впивается поцелуем и, подхватив под попу, усаживает себе на бедра, зажимая между собой и стеной. И судя по всему, выпускать меня не собираются, а планируют наглым образом устроить утреннюю “разминку”.
Да я и… не против. Просто не могу быть против, моя воля тает под напором его рук и губ. Я плавлюсь от жара тела Милохина и выдаю приглушенный стон ему в губы, прикусывая. Отвечаю на его поцелуй. Размыкаю губы и, вдохнув полной грудью, обхватив руками за шею, прижимаюсь еще ближе.
Ужасно классно!
Катастрофически неправильно!
Не представляю, до чего бы дошли наши “забавы”, если бы с очередным движением рук Дани на моих бедрах мы не услышали стук в дверь.
Замерли. Переглянулись.
Дыхание тяжелое, учащенное, глаза у обоих, уверена, безумные, и… снова стук.
Кого там принесло, черт возьми?!
— Это… – тяжело дыша, шепчет Даня. – Кто?
— Понятия не имею, – машу головой и, пока мужчина пребывает в растерянности, выскальзываю из его рук и выскакиваю из душевой.
Что мы творим? Боги, ну что мы творим?!
— Я… я пойду открою, – кутаюсь в не такое большое, как хотелось бы, полотенце. Вся мокрая, потная и горячая. Во всех смыслах! Ужас.
— Стоять! – зло рявкает Милохин, а я аж подпрыгиваю от неожиданности.
Стук повторяется уже громче и настойчивей.
— Сам открою. Не хватало еще, чтобы ты в полотенце шастала перед всеми подряд.
Воуч. Да ладно, а он, значи, не “все подряд”?
Мужчина выбирается из душа, стаскивает с настенной сушилки второе, чистое полотенце и, обмотав вокруг бедер, выходит.
Кажется, я с момента его “рявка” только сейчас выдохнула. А потом вспомнила его тон, офигела и еще раз выдохнула.
Но все равно засеменила мокрыми босыми ногами следом.
Слышу, как Даня открывает дверь, выбегаю в коридор, и меня обдает холодным порывом ветра с улицы. Поднимаю взгляд и…
— Какого...? – выпаливаю, округляя глаза от удивления.
А он-то что здесь забыл?!