BLACK MOTH

Pov Гарри

Как бы банально не прозвучало, всё рано или поздно встаёт на свои места. Я оказался в психушке, где мне и было место с самого начала. Она стала заложником собственных страхов и ошибок своей семьи. Я знал, что рано или поздно она узнает обо всём, так или иначе, вечно скрывать содеянное мной не вышло бы.

О мой Бог, её крики, когда малышка закрывала меня от пуль и молила Брэда не убивать меня. Даже после того, что я сотворил с ней что-то ужасное и, одновременно, прекрасное. Да да, прекрасное. Мне удалось открыть ей глаза на то, кем она является, познакомить Лилит с её истинной природой, с той красотой, которую она так отчаянно избегала. И пускай, в тот момент, она была убита горем и раздавлена, я уверен, сейчас моя малышка мечтает о том, что было так давно.

У меня было ровно пять лет, чтобы вспоминать каждую деталь нашей с ней совместной жизни. О многом ли я жалел? Да. Сотворил ли, хотя бы половину из желаемого? Нет.

И пускай, она думает, что находится в относительной безопасности, пускай считает, что я бесконечный узник ужасающих палат, моё присутствие в жизни Лилит никогда не прерывалось, во многом, благодаря связям и положению в особом обществе. Брэд, конечно, и сам о многом не знал, до определённого момента. Он был твёрдо убеждён в том, что смог изолировать меня, уничтожить, излечить, отбить тягу быть рядом с моей прекрасной любовницей, с моей преданной, несмотря ни на что, малышкой, с моей сестрой, с любовью всей моей жизни, с моей болью и одержимостью. Однако, за эти годы моя тьма и любовь к прекрасной Лилит выросла до невероятных масштабов. Одному Богу известно, что было бы с ней, будь я в те дни таким как сейчас. Полагаю, многое произошло бы в первый же день нашего совместного проживания, тогда она смогла бы понять меня. Тогда этих месяцев могло бы хватить на то, чтобы она приняла все мои секреты.

Ох, как она вошла в палату в тот вечер. Как богиня разрушения, хаоса и тьмы. Никогда не забуду её надменный взгляд, сквозь который мне, всё же, удалось разглядеть смятение и страх. Именно тогда я понял, что моя девочка никуда не исчезала, она здесь, передо мной, снова играет в безразличие. Теперь она не выглядела, как подросток, её сложно было представить в розовых рюшах и белых кружевах, но я справлялся. Моя фантазия вырисовывала сотни кадров, где она извивается подо мной от боли и наслаждения в розовых гольфах или кружевных трусиках. Интересно, какое белье сейчас на ней? Судя по тому, что я вижу, розовые и притарные элементы гардероба больше не для неё. Теперь она взрослая, величественная и неприступная. Я уверен, она даже могла бы отвесить мне пощёчину, не как раньше, а горячую, после которой остаются следы и жжение. Именно такой она стала. Лилит, которая краснела от любого моего движения не осталось, она сгорела до тла, пытаясь восстановиться годами. Кто знает, какими долгими эти годы были для неё.

Для меня эти годы тянулись настолько же долго, насколько предыдущие, когда малышка ещё не знала о моем существовании. Славные были времена, по-своему, чудесные, но неимоверно сложные.
Во многом благодаря моему папаше, этому гнусному актёру, которого я видел насквозь. Даже забавно, какой силой обладали розовые очки, в которых я находился все те годы, что пытался получить, хотя бы крупицу его внимания и признания. Только я и моя мама знали его настоящего. Только я знал, что моё безумие-результат его генов. Эта теория подтвердилась, когда я начал узнавать Лилит ближе. Безумие переполняло её, и это было не моих рук дело.

Я знал о чём она думает. О том, что моя страсть к ней угасла. Как же она ошибалась. Я, лишь, пытался дать ей привыкнуть ко мне, пытался показать, что она боялась не меня, Лилит боялась потерять мою любовь, а молчание и отстранение подтверждали её догадки, и она всё сделала самостоятельно. Мне даже не пришлось давить на неё и преследовать. Она сама вернулась ко мне и не смогла уйти обратно. А я знал, что внутри неё есть то же, что во мне.

Я расхаживал по больнице в поисках вдохновения. Рисовать Лилит становилось сложнее, ведь я нарисовал столько её портретов, что без проблем хватило бы на несколько десятков галерей. Буквально, каждая палата в больнице была заполнена моим творчеством. Так я не давал себе забывать её черты лица. Те черты, которыми наградила её природа, а не которые даровала ей жизнь. Тогда, когда она была моей маленькой девочкой, её глаза искрились, щёчки украшал лёгкий нежно-розовый румянец, а губы всегда были искусаны, эту привычку она так и не оставила в прошлом. Сейчас же она стала взрослой женщиной, черты лица стали грубее, я бы даже сказал, ожесточённее. Глаза, чаще всего, не отражали ничего, кроме пустоты, но в те редкие моменты, когда что-то блестело в её глазах, я будто, снова видел мою малышку, которая ушла так тихо, с ненавистью оглядывая моё заплаканное лицо.

Мне никогда не забыть тот взгляд.
Дело в том, что она должна была возненавидеть меня после того, что я сделал с ней в последний день. О мой Бог, как она кричала. Лилит пыталась вразумить меня, вопя от стыда и боли, но она не понимала, что это, лишь, увеличивает мою страсть и жестокость. Если бы не её крики и мольбы о помощи, я, вероятно, мог бы остановиться и раньше. Кожа покрывается мурашками, когда я вспоминаю её мокрые, от слёз глаза, когда память выдаёт мне картинку, как она, нехотя, берёт в рот мой член. У меня было множество любовниц, которые делали это гораздо искуснее, но так как она не делал никто. Я пытался заглушить сексуальное влечение другими женщинами, которые были готовы на любую грязь и жестокость, которыми я был одержим. Но это было не то, мне была отвратительна близость с другими женщинами.

Несмотря на последний эпизод нашей близости, она защищала меня, говорила о любви, хотя я сделал с ней ужасные вещи. Тогда мне смутно почудилось, что она сможет понять всё, что я совершил ради неё. Но этого не произошло. Всё пошло не так, с того момента, когда её стошнило после того, как она узнала о том, что мы кровные родственники. Её взгляд после этого стал совсем другим. Больше не было страха и ненависти. Её нутро наполнилось отвращением. Она смотрела на меня как на кусок дерьма. Лилит было тошно от того, что я находился в одном помещении с ней. Но когда она узнала, что это я убил её маму и нашего отца...Я никогда не смогу забыть это мгновение. Её ярость, её боль. Эта боль передавалась и мне, на более глубоком уровне. Лилит истязала меня, рыдала и кричала. Я был готов на это. Пускай она мучает меня, кричит, ненавидит, это даёт хоть какие-то эмоции. Но в последний момент она стала пустой. Совсем ничего. Будто, это был безобразный манекен, ужасающий и пустой. Мне стало жутко, будто это самый страшный на свете фильм ужасов. Она смотрела сквозь меня, сквозь все предметы в доме. И она ушла. На пять мучительных лет.

- Я должен буду находиться там всегда? - мне пришлось сделать заинтересованный вид, хотя знал, что уже согласен на то, что мне предложили. Даже если ценой послужит моя свобода, я готов заплатить её, чтобы находиться рядом с моей возлюбленной.

- Да, - отрезала женщина, - К тому же, ты должен осознавать риски. Мы делаем это не для того, чтобы угодить тебе, не для того, чтобы вы были рядом, - женщина была честна со мной, она предполагала, что находясь в этом полуразваленном месте, мне удаётся поддерживать связь с внешним миром, - она может сбежать в первую же вашу встречу. Это будет смутное мгновение, ты это осознаешь?

- Осознаю.

- Ты готов на это? - женщина пыталась скрыть удивление, однако, её легко можно было читать как открытую книгу. Абсолютно банальная книга, избитая, абсолютное клише.

- Этого мгновения мне хватит на всю жизнь.

- Сказали, как Достоевский, - она игриво улыбнулась.

Неужели, ты думаешь, что сможешь заинтересовать меня, старая вешалка? Ты, ведь, прекрасно знаешь мою проблему. Неужели думаешь, что ты или кто-то ещё сможет затмить мою Лилит? Это не просто любовь, не простая одержимость, которая захватила моё сознание. Это моя жизнь, каждый вдох, всё-она.

- Он говорил не так, - ухмыльнулся я.

- Что? - осеклась она, явно ожидала чего-то другого.

- "Целая минута блаженства! Да разве этого мало хоть бы и на всю жизнь человеческую?"

- Любите Достоевского? - переключилась она, накручивая на палец сгоревшие, от краски, пряди волос.

- Не сказал бы, хотя, некоторые его слова очень точно отражают суть человека, - безучастно ответил я, -во всяком случае, я согласен.

- Хорошо, - растерянно кивнула женщина, явно негодуя от того, что её неумелая попытка пофлиртовать обернулась провалом.

Моё нахождение в Харрис было намного хуже, чем в предыдущем месте. Здесь у меня не было и доли свободы, которой я мог распоряжаться в прошлой клинике, если её можно так назвать. Но здесь есть она, а это стоит любой свободы, ведь с момента, когда я попал в плен её глаз, моя свобода закончилась, тогда же я и стал узником её огненных волос.

Все мои дни, за прошедшие годы, состояли из воспоминаний о ней, постоянные тренировки, чтобы быть готовым к нашей встрече, живопись, чтобы напоминать себе о том, как красива моя малышка, о том, какой она была рядом со мной.

- Привет, Гарри, - за спиной раздался знакомый голос надоедливой девчонки, которая увязалась за мной в первый же день моего нахождения здесь.

- Привет, Лейсли, - отсранённо ответил я.

- Вчера мы замечательно поговорили, правда?

Не правда.

Все наши разговоры состояли из её попыток доказать мне, что она нормальная, что мы нормальные. Мне было очевидно, что Лейсли является неизлечимым пациентом. Её жизнь состояла из депрессии и редких моментов эйфории, когда она внушала себе, что нашла смысл жизни. Очень сильно напоминает биполярное расстройство. Сама по себе, девушка являлась открытой кровоточащей раной, которой не суждено было срастись окончательно. Мне не доставляло удовольствия её общество, но было гораздо лучше, чем больные люди, мнящие себя великими полководцами, богами, мировыми знаменитостями и так далее. Всё это безумие давалось мне непросто, но всё это было ради моей Лилит. И оно того стоило.

- Гарри, когда нас выпишут, ты найдёшь меня?

- Меня не выпишут, - улыбнулся я.

- Такого не может быть, - она замотала головой, улыбаясь своей пугающей улыбкой.

- Да ладно? - нахмурился я, наблюдая за её реакцией.

- Тогда я осталась бы с тобой, - Лейсли наклонила голову.

- Думаешь, мне это нужно? - добродушно усмехнулся я.

- А ты считаешь, что нет?

Хм, а на этом, ведь, можно неплохо сыграть. Знаю, нельзя играть с чувствами женщины, особенно, если она больна, это бесчестно, гнусно и жестоко. Но кто сказал, что я хороший парень? В конце концов, это для меня сущий пустяк, после всего, что я совершил за всю свою жизнь.
И однажды, такой трюк сработал с моей нежной девочкой.

Я снова сделаю невозможное. Для нас с тобой, Лилит.