5. Мне всегда нравились мужчины постарше.
song: notaker - OCN
В жизни каждой маленькой девочки наступает момент, когда приходится найти в себе нечто, называемое женским началом. Когда тётя Энн, сидя за накрытым столом в окружении нас, начала этот разговор, то я рассмеялась. Мне тогда было четырнадцать, и все интересы, кружившиеся в моей голове, были связаны с мультфильмом «Тотали Спайс» и новыми альбомами группы Muse.
Отец тогда покинул нас, и проблема была в другой женщине, проживавшей на юге страны. С ней он познакомился, пока был в командировке, и долго скрывал факт измены от мамы — его душила его вера, которой он пропитывал меня с самого детства, но в итоге решил признаться нам обеим.
Тётя Энн в тот вечер сказала: Каждая девочка должна познать своё женское начало, но у всех девочек это происходит в разный период жизни.
Мне казалось, что она шутит, пытаясь выбить меня на улыбку, но вскоре я поняла, что тема разговора для неё — это нечто действительно серьёзное.
— Мэри, у тебя уже был мальчик? — спросила она, когда мама ушла за новой бутылкой вина в кладовку.
Я всегда восторгалась Энн. Она была высокой, стройной блондинкой. Тогда ей было тридцать пять, и она меняла женихов чуть ли не каждые три месяца.
— Нет.
— Даже ни с кем не целовалась?
— Нет, Энн. Я учусь, а после школы делаю уроки и ложусь смотреть сериалы. — я говорила честно, потому что знала — соврать тёте Энн никак не выйдет.
— А нравится ли тебе какой-нибудь актёр? В наше время все восторгались молодым Микки Рурком и Джорджем Клуни. Кому-то нравился Эрик Штольц, а кому-то — юный Джонни Дэпп...
— Не знаю. Мне никто не нравится.
— Никто?
— Вообще никто. — я потянулась за стаканом с соком, но рука дрогнула, и я чуть не упустила его.
— Когда-нибудь определенно понравится. Девочка должна найти в себе женщину.
Слова пьяной, но свежей на голову тёти Энн остались лишь воспоминаниями, и вспомнила я о них только в тот момент, когда, глядя какой-то малоизвестный сериал на ночном канале, я не наткнулась на мужчину своего типажа.
Я поняла это не сразу — сначала было странное покалывание в руках, а потом я не смогла отвести взгляда от экрана. Под ногами — недоеденный кусок пиццы, комната утопает в ночной тишине. Мама за стеной и коридором спит, а тётя Энн уже давно к нам не приезжала.
Вчера меня впервые поцеловал парень — это был Аарон, ему было шестнадцать и почему-то он захотел, чтобы именно я была его подопытной в «исследовании собственной сексуальности».
Фраза была настолько необычной, что я согласилась, почему бы и нет?
Губы Аарона оказались противно мокрыми, а язык проник так глубоко в мой рот, что я оттолкнула его — кроме отвращения я совершенно ничего не ощутила. От него несло обилием дезодоранта, и меня затошнило, когда я отбежала.
Тина побежала за мной, но я попросила оставить меня в покое. И тогда я вспомнила Энн и её эту пресловутую «женскую энергию». О чём может идти речь, если даже Аарон, красивый по меркам школы, стройный бегун и его поцелуй для меня — пытка?
Но на экране действия были иными. Не было спешки, подростковой неловкости. В том сериале, основанном на сексуальных контактах главных героев, всё выглядело естественно, но не омерзительно.
Я понимала, что красота связана с тем, что это — лишь выдумка. Но происходящее было густым, тягучим, медленным. Освещение стало приглушённым, а движения героев — откровенными.
Мне впервые понравился мужчина. Он был старше ровесников, был старше даже тех, которые уже заканчивали колледжи.
Сильные руки, настойчивые и плавные движения, пальцы, сжимающие женскую задницу до белых пятен. Я завороженно наблюдала за тем, как его губы раскрываются на девичьей груди, а с губ героини слетает стон, от которого внутри меня, где-то внизу, всё завязывается в узел.
Я прикрыла рот ладонью, чтобы не пугать саму себя частыми вдохами и выдохами. Сцена их секса была пропитана желанием, а не первобытной похотью, с которой пытался втолкнуть меня язык Аарон прошлым вечером.
Всё выглядело пыткой, медленной ожесточённой пыткой для меня. Аккуратность и чёткость движений, с которой герои на экране занимались сексом, стала для меня откровением.
Мужчина был красив — с щетиной, аккуратным прямым носом и падающей прядкой тёмных волос на широкий лоб. Я не могла вспомнить фамилии актёра, но тогда до этого не было никакого дела — хотелось смотреть, смотреть неотрывно, поглощая секунду за секундой.
Фильм не был порнографическим. Это была чистейшая эротика — та, которая пробуждает настолько чуткие процессы в молодом подростковом теле, что ноги начинают дрожать, и дрожь эта настолько явная и ощутимая, что переходит и на плечи.
Я знала, что со мной происходит — я была возбуждена, и страх от этого переплетался с самой неоднозначной реакцией. Мне было известно, что делают девчонки в такие моменты, но рука не двигалась, и я положила её на низ живота, чувствуя, как напряжение во мне зреет и тянет, как становится невыносимо сложно дышать.
Схватив пульт, я выключила фильм, и комната окуталась ночным мраком. Сквозь заложенные уши я слышала, как на улице свистит ветер, как шуршит асфальт под шинами проезжающих соседских автомобилей.
Мне впервые было так неоднозначно. Раньше я могла смотреть подростковые комедии, смеяться с глупых шуток, восторгаться простыми любовными линиями, но после этого...
Картина, на которой герой входил в любовницу медленно, доставляя ей удовольствие и не спеша, отпечаталась в голове и не желала покидать рассудок. Это не был нежный секс. Это был чувственный, растянутый акт мести, ведь до этого она изменила ему.
И мне понравилось это. Понравилось, как он, спустя несколько секунд, прикрыл её рот ладонью, когда её стоны стали такими громкими, что могли потревожить жителей других квартир.
На следующий день я рассказала об этом Тине, а та, в свою очередь, рассказала мне про фильм «Нимфоманка» Ларса Фон Триера, в котором героиня, ощутив себя жадной до сексуального опыта, принимала свою позицию всерьёз.
Мне стало гораздо яснее, что всё приходит со временем. Кому-то раньше, а кому-то позже, и Тина помогла мне в принятии себя — мне не требовалась спешка.
— Если тебе не нравится этот слюнтяй Аарон, то и не надо с ним пытаться. — сказала она, когда фильм закончился, а я осталась сидеть с открытым ртом.
Конечно, я не была похожа на главную героиню «Нимфоманки», но меня пугало, что мне не понравился поцелуй с Аароном. Да, он был слишком настойчив, но и мужчина в том эротическом фильме, попавшемся мне, тоже был напорист.
— Аарон слишком... молодой. Он не нравится мне.
— Проще говоря — урод. — хмыкнула Тина.
— Нет, просто... не моё. Я не могу представить наш с ним первый раз.
— А с кем можешь?
Тина, увлеченная контркультурой куда больше моего, была фанаткой экстремальных картин. Благодаря ей я узнала о «На игле», посмотрела концерты Sex Pistols и даже узнала, что существуют люди, которых секс не привлекает вообще.
— Ни с кем.
Открывать свою женскую сущность оказалось немного сложнее, чем о том говорила тётя Энн. Она была хорошим человеком, который привык брать от жизни всё, но я, живя с мамой без отца, стала совершенно неинтересна самой себе.
Единственное, что держало меня в тонусе — это Тина. С ней можно было сбежать в поля, пройти весь город с юга до севера, с ней можно было обсудить всё, включая и реакцию на постельную сцену в каком-то сериале или фильме.
И жизнь казалась мне нормальной и без этого. Пока другие покоряли друг друга и искали в себе потаённые огни, я старалась учиться и развлекаться с Тиной — шляться по улицам, иногда ездить в кино и отрицать любые попытки встречаться с молодыми людьми.
Я не росла скрягой или мужененавистницей.
Просто было не то время, совсем не время для отношения, а тем более — для таких, которых требовали мальчишки. Им нравился адреналин, кататься по ночам на разбитой отцовской тачке, слушая Limp Bizkit, но мне это было не нужно.
До восемнадцати я встречалась лишь с двумя парнями, и с обоими наскучило быстрее, чем они успевали сказать то же самое мне лично — мы расходились быстро, пообещав, что останемся друзьями.
И в восемнадцать мне начали сниться сны с Киллианом — он пришёл в мою комнату. В ту комнату, где я впервые поймала себя на сексуальном возбуждении.
Он присел на кровать рядом со мной, и тогда, во сне, показался мне немного пугающим, молчаливым незнакомцем, навеянным сериалом про плохих федеральных агентов.
— Привет, Мэри. Тебе совсем тут скучно одной? — мягко спросил он, сгиная ноги в коленки и кладя на них руки.
— Да. Но это ты в моей комнате. — ответила ему уже восемнадцатилетняя я, всё ещё обращая внимание на недоеденный кусок пиццы у подножья постели.
В комнате до сих пор было темно, но по телевизору шла развлекательная передача про шеф-поваров неудачников.
— Меня зовут Киллиан. Я тут... брожу по снам. У тебя уныло. Всё в порядке, девчонка?
— Неа. — во сне я сначала держалась смело, — Я порвала с очередным милым парнем, который ничерта во мне не разжигал. И чувствую себя отвратительно.
Киллиан тихо хмыкнул. Он повернул голову и осмотрел меня, всю и целиком. Тогда я впервые вздрогнула от его взгляда, и ледяная волна мурашек унесла магию сна, оставляя нас наедине в моей голове.
— Не нравятся милые парни? Ну, всегда есть другой выбор...
Он протянул мне руку, и тогда я отказалась от рукопожатия. Сон показался мне диким, но забыть я его уже не смогла.
Киллиан продолжил приходить, взращивая во мне странную тягу к его внешности, говору, даже к его одежде. И то, как он говорил со мной, имело гораздо большее влияние, чем какой-то скользкий и мерзкий поцелуй в четырнадцать лет.
Проще говоря — Киллиан оказался тем, кто мог бы потенциально... быть моим мужчиной.
Но я не любила признавать это в открытую.
Я сама себя обманывала.