История Джима Белхарда

Когда по новостям начали передавать об изуродованных телах, найденных на кладбищах по всему штату, Джим Белхард, сторож и могильщик в маленьком городке Северной Каролины, решил сменить замки главных ворот. Обычно, тихо посмееваясь, возможно над очередным газетным анекдотом, он закрывал кладбище на ключ каждый день в восемь часов вечера и уходил в сторону своей небольшой деревянной лачуги. Там он ставил на плиту чайник со свистком и садился в кресло у окна, разглядывая покосившиеся сухие деревья, чьи ветки в ветренные ночи обычно ритмично и даже как-то жутковато стучались о стёкла. В принципе всё было вполне спокойно. Упокоение в мире, как обычно говорят здесь, среди надгробий. Только ворота на замок Джим закрывал изнутри. А кладбище часто становилось пустым не ранее девяти вечера, так как находилось далековато от ближайших домов, и последний из трёх автобусов отходил от станции в четверть десятого после полудня. Отдаленность кладбища обуславливала ещё и то, что в последнее время здесь редко хоронили новопочивших, хотя ме́ста оставалось как-то даже по-зловещему предостаточно. И Джим этим пользовался. Он любил ремесло могильщика всем своим уже давно немолодым сердцем, поэтому всегда беспокоился о том, чтобы на кладбище была подготовлена свежевырытая яма. А на каждую яму должен приходиться труп. Об этом Джим Белхард тоже беспокоился, ведь не мог же он сидеть без работы. Его преданность своему (согласитесь, не самому приятному) делу могла бы даже восхищать. Как, в прочем, и его тщеславие, так интересно сочетавшееся с внешностью безобидного и даже крайне милого сухого старичка.

Да, когда по новостям начали передавать про убийства на кладбищах, Джим пошучивал сам с собой над глупостью тех, кто даже не додумался сразу же закапывать тела жертв в могилы. Это ведь такое гениальное и очевидное решение! И он смог такое придумать. Значит, он умнее и лучше этих дилетантов. Старику нравилось чувствовать своё превосходство. В каждом из случаев. Именно из-за этого желания превосходства он и закрывал ворота изнутри в восемь часов вечера, оставаясь наедине с чьим-нибудь скорбящим другом, возлюбленным или родственником, который не успел уехать домой ранним автобусом. С этого момента начиналось любимейшее представление Джима, небольшое шоу, где он становился главной звездой. Его сценарий был прописан идеально: всё всегда шло по заранее заданному, чуть ли не по пунктам, плану, где менялись, разве что, только актёры массовки и середина развития сюжета. Кульминация же и концовка всегда были одни и те же и, по скромному мнению главного героя-создателя-постановщика действа сего, опять-таки гениальны.

Так, закрыв снова ворота на ключ в мокрый и туманный октябрьский вечер, Джим Белхард отправился в свою лачугу. Он привычно и непринужденно устроился в кресле у окна и стал ждать. Сегодня он видел, как у свежей (что было удивительно) могилы в дальнем правом углу кладбища засиделась девушка лет двадцати пяти-тридцати. Старому опытному могильщику было уже вовсе неинтересно, кого потеряла эта особа, что с нервно-сухим выражением лица несколько часов смотрела на надгробие. Кто там был похоронен? Отец ли, мать, другой близкий и любимый человек, друг? Для того, кто прожил по соседству с трупами, слезами и скорбью половину жизни, такие мелочи уже не имели никакого значения. Для Джима это значило только одно: представлению быть. И, как любили говорить казанова из мелодрам, что крутили по старому телевизору в спальне могильщика, в такой момент вечер переставал быть томным.

Джим с раннего утра, заранее, выкапывал несколько ям на свободных участках, следя за немногими скорбящими. Копание ям было для него медитационным ритуалом – перед важным делом крайне необходимо, чтобы мозги были в порядке. Для вечерних же событий у Белхарда, как уже упоминалось, был чёткий план из нескольких пунктов. Сначала он наблюдал за тем, как жертва осознаёт, что заперта. Из окна прекрасно были видны высокие крепкие каменные стены и массивные ворота, что остались ещё со времён основания старого кладбища. К своим годам старик сохранил отличное зрение и ужасающую в своих подробностях фантазию, поэтому он мог наслаждаться всем спектром эмоций, что вырисовывались на лицах жертв в процессе. Первым делом человек чувствовал растерянность и нервозность, когда осознавал, что ворота заперты. Он нервно дёргал замок, думая, что его просто заклинило. Когда становилось понятно, что дело не в плохом замке, то следующей лицо искажала гримаса злости и раздражения: появлялся страх опоздать на автобус из этого зябкого места в тёплый дом, а всё из-за того, что кто-то закрыл ворота раньше времени. И люди начинали искать виновника. Оглянувшись вокруг и обнаружив лачугу могильщика, они, сжимая кулаки, направлялись в лапы к ликующему старику. И чёрная тень ложилась на их лица, словно предзнаменование.

После этого опускался занавес и начинался второй акт. Действия здесь варьировались в зависимости от обстоятельств и расположения духа могильщика.

На этот раз Джим с удовольствием наблюдал, как девушка с непониманием осматривала ворота, дёргано передвигаясь вдоль стен, наверное, в поисках какого-то другого выхода. Плотный туман сгустками клубился у её ног, словно притягивая к земле. Наступали сумерки, загорались фонари; девушка начинала заметно нервничать. Наконец-то в её поле зрения попала хижина Джима. Ещё раз бросив взгляд на обросшие скользким плющом стены, жертва направилась туда. Белхард улыбнулся, практически беззубо, и пошёл на кухню. Он поставил почти пустой чайник на плиту, достал из шкафа с инструментами лопату с надломанным черенком некогда купленную за несколько центов на eBay, и снова вернулся к креслу. При ближнем рассмотрении можно было заметить, что рабочая часть инструмента выглядела неестественно острой для обычной лопаты, которую используют исключительно для копания земли. Подозрения так же вызывали бурые, будто ржавые, пятна разной свежести, расположившиеся по всей поверхности.

Свисток на чайнике вскоре начал неистово шуметь, угрожая вот-вот сорваться с носика. В этот момент в дверь, которая находилась с другой стороны от кухни, постучали. Могильщик не отвечал, только его улыбка стала ещё более неприятной.

Чайник уже кричал, словно впавший в безумие, стук в дверь стал настойчивее, телевизор в соседней комнате перестал ловить сигнал и по экрану с шумом начали пробегать помехи. Какофония звуков нарастала и нарастала, зловеще окутывая лачугу на окраине кладбища. Только Джим Белхард молча стоял за дверью на кухню и, казалось, даже не дышал, наслаждаясь этой симфонией. Вскоре к безумию присоединился и лёгкий стук капель в окно: начался дождь. У входа послышалось крепкое чертыхание, произнесённое женским голосом, и застрявшая на кладбище гостья дёрнула за ручку входной двери. Конечно, она была не заперта и с лёгким, но противным скрипом поддалась вперёд. Молодая женщина ступила за порог, слегка приподняв свою черную траурную юбку (что идеально совпадала с цветом волос). Она окликнула хозяина и, не получив ответа, поморщилась от сводящего с ума свиста чайника, который вот-вот готов уже был взлететь на воздух, забрав с собой всю лачугу. Женщина оглянулась, снова окликнула хозяина и, вновь не дождавшись ответа, аккуратно двинулась на кухню, желая избавиться от этого ужасного шума и спасти дом от неминуемого пожара.

Выключив конфорку, молодая особа облегчённо вздохнула. Но внезапный холодок, который непременно появляется, ведомый подсознанием, когда на вас кто-то долго и пристально смотрит, пробежавшись вдоль её позвоночника, снова вернул напряжение в тело. Женщина резко обернулась, чтобы, ударившись поясницей о столешницу, столь же внезапно отшатнуться назад после встречи с по-безумному доброжелательной улыбкой старика, который стоял в проходе напротив неё. Джим Белхард, преграждая выход, прижимал к себе лопату и с детским нетерпением глядел на свою гостью; глаза его живо метались по её лицу, силясь запечатлеть реакцию каждой мышцы. Про себя могильщик начал отсчёт: от пяти до нуля. О да, внутри он находился уже на низком старте.

Девушка же явно была рационалисткой, поэтому в один момент, несмотря на стремительно бледнеющие своё лицо и всё сильнее расстекающееся в улыбке лицо старика, она подавила в себе безумствующие чувство тревоги и даже опять облегчено выдохнула, вздёрнув уголки губ в подобии доброжелательно-дежурной улыбки.
Гостья уже было шагнула вперед, намереваясь что-то сказать, как в один момент сломанный черенок лопаты с силой врезался ей под ребра. Крик боли разнёсся по лачуге. Джим довольно зажмурился, наслаждаясь им. Жертва же в этот момент сползла на пол, судорожно хватая ртом воздух и прижимая руки к месту удара. Она пыталась отползти подальше от старика, протиснувшись в сторону двери. Могильщик следил за этими потугами взглядом, сам же оставаясь неподвижным. Сегодня он был в настроении поиграть.

Девушка, которая мутнеющим периферийным зрением наблюдала за действиями могильщика, подумала, что он впал в некий безумный транс, и решила подняться на ноги. Но удар лопатой плашмя в полечо, вновь опрокинул её на спину. Джим не без радости заметил, как слезы, что безудержно текли из глаз девушки, размазали по её щекам черную тушь. Старик даже не мог сказать, была ли его жертва привлекательной – подобные детали никогда не удерживались в его мозгу, который вместо них жадно впитывал каждую эмоцию, испытывамую будущими покойниками. До самого того момента, пока лицо их не застынет навечно. Животная паника исказила лицо молодой особы так, что она даже не могла подать голос, только в немом ужасе рывками двигалась назад, снова и снова стараясь уворачиваться от ударов остриём лопаты, которую Белхард с самозабвенной силой и скоростью, удивительной для его дряблого тела, перпендикулярно вбивал в досчетчатый пол между конечностями девушки, словно в игре в ножик, где лезвие мечется между пальцами, забавляя подростков. Джим намеренно промахивался: ему нравилось давать жертве иллюзию преимущества, представляться перед ней слеповатым помешанным дедком - тогда выражение их лиц перед самой смертью приобретало воистину потрясающий вид.

Когда жертва была уже совсем рядом с входной дверью, Белхарду надоело разыгрывать комедию – лопата с звонким свистом врезалась прямиком между первой и второй фалангами пальцев правой руки девушки; брызги крови окропили орудие. Неистовый крик, который смешался с внезапно разрезавшими небо громом и молнией, заставил стены лачуги содрогнуться. Джим заулыбылся беззубым ртом, одобрительно кивая этому символическому совпадению. Он медленно, нарочито театрально поднес лопату к горлу молившей о пощаде женщины, одним нажатием ноги готовясь закончить представление. Но резкий порыв ветра, с диким шумом распахнувший настежь входную дверь, заставил его отшатнуться. Вместе с потоками воздуха и каплями холодного ливня в лачугу ворвался отвратительный запах сырой земли и скисшего молока, который, перед тем как быстро выветриться, успел осесть на грязной одежде могильщика.

В этот момент девушка, телу и духу которой придали силы шок и адреналин, воспользовалась ситуацией и, подорвавшись на ноги, с силой прижимая к себе окровавленное запястье, выбежала на улицу. То и дело путаясь в юбке, утопая в зыбкой земле и скользя по мокрому граниту, она в безумстве начала петлять меж памятников и зловещих статуй плачущих под дождём ангелов, которые, казалось, оплакивали её грядущую смерть. Туман белесыми клочьями струился над могилами, словно сами духи мертвецов пришли понаблюдать за смертельной игрой. Многие из них погибли именно в такой...

Подобное только позабавило Джима Белхарда, который уже подумал, что представление в этот раз закончится слишком быстро. Самодовольный, он сделал шаг из лачуги, прекрасно понимая своё преимущество и силу, которых он так жаждал, ради которых и разыгрывал этот спектакль, масштабное шоу-феерию для одного зрителя. Идеально знавшему местность могильщику было плевать на туман, в отличие от его жертвы. Снова улыбнувшись своему величию, Джим вошёл в грязные туманные просторы, когда внезапно чувство безудержного, неминуемого ужаса навалилось на него, будто зверь, что набросился со спины, силясь прижать к земле. Это был первобытный ужас, который взывал к древним животным инстинктам, что ещё не стёрлись с подкорок сознания, прошедшего через сотни поколений наших предков. И плевать, что ученные отрицают инстинкты у человека. Сейчас это был именно он, сигналящий о возможной необъяснимой опасности.

Старик онемел, хватаясь за сердце, но не выпуская лопату из рук. Он никогда ещё не испытывал такого, ведь беспомощными на его территории могли быть только жертвы, а не он – сильный и жестокий хищник, каким он себя видел. Ему казалось, будто надписи на всех могильных камнях сменяются роковыми письменами, некогда высеченными рукой ангела на стене*. Колени могильщика ходили ходуном, он уже почти что упал плашмя на землю, воя и скуля, когда ощущение ужаса покинуло сознание так же резко, как и появилось в нём. Старику Джиму понадобилось несколько минут, чтобы прийти в себя. Осталось только тревожное ощущение, будто кто-то есть рядом и наблюдает. Единственное объяснение, которое он смог придумать случившемуся, – больное сердце. Видимо, пора было прикупить каких-нибудь таблеток, в его-то возрасте.

Удивительно, как же быстро у безумца прошло состояние аффекта, стоило только ему заметить вдалеке меж могил и деревьев чёрное одеяние жертвы. Он резко поднялся на ноги, отбросив вопрос о своём здоровье на задний план – ужас стёрся, сердцем снова владел азарт. Джим видел, как фигура, будто бы дразня, забежала в склеп, с которого им же самим был сорван когда-то замок. Как раз для такого случая: очередная ловушка. Старик всегда удивлялся тому, как жертвы опрометчиво считают любое закрытое помещение убежищем. Как же это было глупо, по его мнению. Белхард медленно, увязая в размокшей от дождя земле, сапогами, которые с отвратительным чавкающим звуком поднимались при каждом шаге и тащили за собой налипшую грязь, двинулся в сторону того склепа. Он насвистывал какую-то незамысловатую мелодию, что услышал утром по радио (кажется, там были замечательные слова про трусливого кролика с храбрым охотником), и крутил в руках сломанную лопату, по которой, словно прозрачные капли крови, стекала дождевая вода. Мокрые пряди его волос прилипали ко лбу и щекам, делая худое лицо ещё более болезненно тощим. Но самым страшным во всём виде сухого старика были его глаза – взгляд убийцы, предвкушающего кровь на своём орудии, ни с чем не спутаешь: он ложится темной безумной печатью поверх зрачков, затягивая их, словно пелена, мешающая видеть ясно; врачи назовут такое помешательством, фанатики – одержимостью, а сам же Белхард и подобные ему называют это азартом.

Старик Джим уже был у входа.

«Тук-тук-тук», – чувствуя пресные капли дождя на языке, пропел он, копируя голос среднестатистического сумасшедшего убийцы из паршивого ужастика.

Он уже толкнул металлическую дверь склепа и приготовился войти в открывшийся ему темный проём, как что-то заставило его остановиться. Чувство животного страха вновь окатило с ног до головы вместе с сырым воздухом, вырвавшимся из-за двери. Ноги онемели, словно после марафона, и Джим почувствовал, как чьё-то дыхание опалило холодом затылок. В воздухе снова повис запах гнили и скисшего молока, смешанных с озоном. Повинуясь всё тому же первобытному инстинкту, старый могильщик резко обернулся, взмахнув своей заточенной лопатой: кто бы это ни был, он теперь тоже его жертва, которая не посмеет прервать представление, идущее по сценарию.
Но острие вошло в плоть того, кто стоял рядом, с тем же мерзким чавкающим звуком, с каким резиновые сапоги Белхарда поднимались из грязи, отсчитывая секунды до очередной смерти среди могил. Звук этот был таким неестественным, как и то, во что была воткнута лопата. Тошнота неконтролируемо кислым комом подкатила к горлу старика, который ещё секунду назад возвышался в своём превосходстве над жертвой. Он медленно поднял свои налитые кровью глаза, чтобы упереть их в наполненные нефтяно-чёрной землёй и белесыми червями пустые глазницы, смотрящие на него с бледно-синего лица. Это лицо ярко выделялось на фоне невозможно чёрных мокрых волос, в которых путались клочья сырой земли, и такого же черного пастырского одеяния, кое, словно сама тьма, окутывало фигуру. Это было то лицо во тьме, которое часто преследует в кошмарах многих людей. Из груди мрачной фигуры торчала злополучная лопата. Джим Белхард открыл рот в бесзвучном крике: он задыхался от страха, что проникал в его лёгкие, но, не теряя силу своего самонадеянного духа, со всех сил пытался отмахнуться от того, что стояло перед ним. Бледная рука легла могильщику на плечо, пригвоздив к земле. Пустые глазницы в тот же момент приблизились к лицу Джима так близко, что он смог почувствовать, как на его щеки выливаются черви. Было мерзко, страшно, отвратительно и... Справедливо? Старик не мог понять, что за существо, некогда бышее служителем Господа, раскрывает перед ним свои мертвенно синие губы, из которых вываливается комьями мокрая земля, забиваясь под веки и в ноздри могильщика, закупоривая все органы чувств. Возможно, оно то самое, что исполняло приговоры на страшном суде и теперь забирает с собой всех неугодных. Охотник на охотников. Старый могильщик, задыхаясь, понимал, что место жертвы теперь занял он сам.

Молодая женщина, чьи отрубленные пальцы растаскали вороны, так и не была обнаружена. Изъеденное же червями, уже начавшее гнить тело Джима Белхарда нашли вздёрнутым на кладбищенском дереве в окружении выкопанных останков, как позже выяснилось из дневников безумца, всех его жертв. На груди старика его же заточенной лопатой были вырезаны слова:

«Таких, как он, только могила исправит».

______
* «Mene, mene, tekel, upharsin», - письмена на стене, Библия, книга Даниила. Используются в значении пророчества скорой смерти: «Ты был взвешен на весах и оказался легковесным».