Третья ошибка.
Париж не зря называют городом любви. Он дает убежище всем душам, связанным этим прекрасным словом из шести букв. Укрывает их в своих кофейнях, прячет в тени Эйфелевой башни или помогает потеряться на Елисейских полях. Но даже сумасшествие, называемое так, он не фильтрует, а пропускает в свои кофейные стены, пропахшие вином и круассанами.
Они стояли у магазина одежды. Был уже вечер, но небо все еще было конфетно-розовым. Она - в легком летнем платье, а он в том же, в чем и постоянно ходил, будто ничего другого у него не было.
Отсюда была видна Эйфелева башня, а деревья над головами приятно шумели листочками, еще совсем зелеными, будто их не коснулась обжигающая жара. Дороги полыхали, а парижане прятались по домам, страшась обгореть.
- Ты думаешь, нам в самом деле это нужно? Идти в этот магазин? - спросил он, засовывая руки в карманы. Она думала, что он тянется за сигаретой. На самом же деле проверял, взял ли деньги.
- Конечно. Не зря же ты твердил, как мне идет белый цвет, - она задорно засмеялась и затащила его внутрь. Их обдало приятный аромат парфюма и вина.
У нее перехватило дыхание, когда она появилась перед ним в белоснежном платье. "Как свадебное", - пронеслось в его голове, а он даже не пытался перевести это на итальянский. Слишком красива. Слишком невинна. Слишком невообразима.
Все это "слишком" для него.
- Как тебе? Нравится? - улыбалась она всеми своими белоснежными зубками, а в его голове мелькали очередные безумные мысли.
- Sei bellissimo, amore mio, * - вылетело из его искусанного рта, а Джульетта, эта наивная Джульетта, рассмеялась. И выглядела еще прекраснее, что вновь сводило его с ума.
- Что? Я же не понимаю по-итальянски, Ромео! - кажется, его сердце пропустило удар. Неужели он сказал это вслух? Опять?
Продавщица, по виду коренная итальянка, улыбнулась и промолчала. Она свернула платье и отнесла на кассу. У нее очень красивые глаза. Но глаза Джульетты нравились Ромео куда больше.
Когда они покинули магазин, над Парижем поднялась Луна. Она заплетала из волос Джульетты косы, окропляя их золотым свечением. Он шел, не в силах оторвать глаз от ее обличия. Ему начало казаться, что она светиться.
Его Дева Мария. Ей не нужен сын, чтобы стать святой.
- Ромео? Все хорошо? - в ее голосе слышалась неподдельная тревога. Ее карие глазки рассматривали его изможденное лицо, а он молился, чтобы она не умела читать мысли.
Он уже болен. Вряд ли в его голове могло быть что-то хорошее.
- Нет, все хорошо. Пошли в отель, поздно, - она послушалась. Ее волосы все ещё были золотыми. Он вздохнул ночной парижский воздух и опьянел уже навсегда.
* ты прекрасна, моя любовь.