семь дней раскаяния

Неделя мольбы Мариуса превратилась в две, потом в три. Он не отступал. Каждый день после школы он был на пороге дома Лу, или, если Лу уже выходил на улицу (что случалось все реже), следовал за ним на безопасном расстоянии, готовый вмешаться, если кто-то другой посмеет его обидеть. И такие случаи были. Новость о «странностях» Лу и его попытке суицида, пусть и в искаженном виде, просочилась в школу. Некоторые, самые отмороженные, пытались подтрунивать. Но Мариус, бывший заводила, теперь становился стеной.

«Эй, Лу, слышал, ты решил полетать?» — бросил как-то один из бывших прихлебателей Мариуса, когда Лу медленно шел по коридору, ссутулившись.

Прежде чем Лу успел даже вздрогнуть, Мариус оказался между ним и обидчиком. Его лицо, обычно выражавшее вину и робость при общении с Лу, сейчас исказилось знакомой, но направленной в другую сторону яростью. «Заткни свою пасть, Костик, если не хочешь, чтобы я тебе ее закрыл навсегда», — прорычал Мариус так, что Костик побледнел и быстро ретировался.

Лу замер, наблюдая эту сцену. «Он... он защитил меня?» — пронеслось в его голове. Это было так неожиданно, так не вязалось с образом того Мариуса, который причинил ему столько боли.

Мариус повернулся к Лу, ярость мгновенно угасла, сменившись тревогой. «Ты в порядке? Он тебя не...» «Нет», — тихо ответил Лу, все еще не веря своим глазам. «Если кто-то еще... ты только скажи, Лу. Я разберусь». «Я должен это делать. Я должен показать ему, что я изменился. Что я больше никогда не позволю никому его обидеть. Даже себе», — думал Мариус, его кулаки все еще были сжаты.

Помимо защиты, Мариус взял на себя роль своеобразного ангела-хранителя. Он узнал, какие предметы Лу пропустил в больнице, и стал приносить ему конспекты, терпеливо объясняя непонятные темы. Сначала Лу отнекивался, бормотал, что справится сам, но Мариус был настойчив.

«Слушай, я все равно тут сижу, мне несложно», — говорил он, раскладывая учебники. «И, честно говоря, мне самому полезно повторить. Я не такой уж гений, знаешь ли». Он пытался шутить, но выходило неуклюже.

Лу молча наблюдал за ним. «Зачем он это делает? Он ведь никогда не отличался усердием в учебе. Это все... игра? Чтобы я быстрее его простил?» Подозрительность все еще жила в нем, как заноза. Но он видел, с какой сосредоточенностью Мариус разбирает формулы по физике, как старательно выводит буквы, переписывая для него пропущенные лекции. В его действиях не было прежней фальши, прежней насмешки. Была какая-то отчаянная серьезность.

Мариус замечал каждый крошечный жест Лу. Если тот морщился от яркого света, Мариус приглушал лампу. Если Лу долго смотрел на какой-то фрукт в вазе, на следующий день Мариус приносил именно его. Он выучил, что Лу любит чай с ромашкой, а не с бергамотом, и что ему становится не по себе от громких звуков. Он старался быть тихим, незаметным, но всегда рядом.

«Я должен быть идеальным», — думал Мариус, принося Лу его любимые, чуть подсохшие печенья, которые тот ел только в детстве, и о которых Мариус случайно узнал от его мамы. «Я должен стереть все плохое, что я сделал. Каждым своим действием. Я не заслуживаю его прощения, но я буду бороться за него, пока у меня есть силы. Потому что... потому что без этого я не смогу дышать». Постепенно, к его вине и раскаянию примешивалось что-то еще. Теплота. Нежность. Он начал замечать, какие у Лу длинные ресницы, как трогательно он хмурит брови, когда сосредоточен, какой тихий у него смех, когда он изредка улыбался какой-нибудь глупой шутке по телевизору. Эти мысли пугали Мариуса. «Что со мной? Я не должен так думать о нем. Не после всего. Он никогда... он никогда не посмотрит на меня так».

Лу, в свою очередь, медленно, очень медленно, начинал оттаивать. Стена обиды была высока, но постоянные, искренние усилия Мариуса пробивали в ней крошечные бреши. Он видел, что Мариус не притворяется. Он видел усталость в его глазах, видел искреннее беспокойство, когда Лу кашлял или выглядел бледнее обычного.

Однажды вечером они сидели в комнате Лу. Мариус помогал ему с презентацией по истории. За окном шел дождь, создавая уютную, меланхоличную атмосферу. «Спасибо», — вдруг тихо сказал Лу, не отрывая взгляда от экрана ноутбука. Мариус замер. «За что?» «За... за все. За помощь. За то, что... ну, ты понял». Лу поднял на него глаза, и в них уже не было той ледяной пустоты. Была усталость, была грусть, но и что-то еще. Что-то похожее на... принятие? Сердце Мариуса подпрыгнуло. «Лу... это я должен тебя благодарить. За то, что ты... терпишь меня». Лу слабо улыбнулся. «Ты стал... не таким уж невыносимым». И в этот момент Мариус понял, что лед тронулся.

Прощение пришло не сразу, не одним словом. Оно складывалось из этих маленьких моментов, из молчаливого понимания, из ежедневных доказательств того, что Мариус изменился. Примерно через полтора месяца после того страшного дня, Лу, глядя, как Мариус в очередной раз отбивает его от назойливых вопросов одноклассницы о его «болезни», сказал просто: «Мариус». Тот обернулся, готовый к худшему. «Я... я тебя простил». Слова были тихими, но для Мариуса они прозвучали как самый громкий салют. Он замер, не веря своим ушам. Потом на его глаза навернулись слезы. Он не пытался их скрыть. Он просто стоял и плакал, как ребенок, от облегчения, от счастья, от того, что этот невыносимый груз наконец-то снят с его души. Лу неловко похлопал его по плечу. «Он плачет... из-за меня? Из-за моих слов?» Это было странно, но уже не пугало.

После прощения их отношения стали еще более странными. Они были уже не врагами, но и друзьями их назвать было сложно. Слишком много боли было между ними. Но они проводили вместе много времени. Мариус по-прежнему опекал Лу, но уже не так навязчиво. Они могли просто молчать, или обсуждать фильмы, или делать уроки.

Именно в эти моменты Мариус все отчетливее понимал, что его чувства к Лу вышли далеко за рамки вины и желания искупить ее. Когда Лу улыбался – искренне, не через силу – у Мариуса замирало сердце. Когда их руки случайно соприкасались, по его телу пробегала дрожь. Он ловил себя на том, что любуется профилем Лу, когда тот читает, или тем, как смешно он морщит нос, когда что-то не понимает.

«Я влюбился в него», — эта мысль однажды ударила его как обухом по голове. «Я, Мариус, который травил его, издевался над ним, довел до отчаяния... влюбился в Лу. Это безумие. Это неправильно. Он никогда не ответит мне взаимностью. Он, наверное, возненавидит меня еще больше, если узнает». Страх сковывал его. Он боялся разрушить то хрупкое подобие мира, которое им удалось построить.

Он стал еще более осторожным, еще более внимательным, боясь одним неверным словом, одним неосторожным взглядом выдать свои истинные чувства. Но скрывать их становилось все труднее.

Однажды, теплым осенним вечером, они гуляли в парке. Листья шуршали под ногами, солнце садилось, окрашивая небо в нежные розово-оранжевые тона. Они немного поспорили о каком-то фильме, потом посмеялись над глупой собакой, которая гонялась за собственным хвостом. Атмосфера была легкой, почти беззаботной – такой, какой между ними не было никогда. Они присели на скамейку у пруда. Лу смотрел на уток, плавающих по воде, и на его лице была мягкая, задумчивая улыбка. Сердце Мариуса колотилось как сумасшедшее. «Сейчас. Или никогда. Если я не скажу, я буду жалеть об этом всю жизнь. Даже если он меня отвергнет, он должен знать».

Он глубоко вздохнул, собираясь с духом. «Лу?» — его голос прозвучал немного хрипло. Лу повернулся к нему, вопросительно изогнув бровь. «Да?» Мариус смотрел на него, и слова, которые он так долго репетировал в своей голове, вдруг показались глупыми и неуместными. Он решил говорить от сердца. «Лу, я... я должен тебе кое-что сказать. И это... это, наверное, прозвучит дико, и ты, возможно, больше не захочешь меня видеть, но я не могу это больше скрывать». Лу напрягся, его улыбка исчезла. «Что еще? Неужели он снова что-то натворил? Или...» «Я...» Мариус зажмурился на мгновение, а потом выпалил на одном дыхании: «Я люблю тебя, Лу. Не как друга. Не из-за вины. Я люблю тебя так, как... как любят по-настоящему. Я понимаю, что это сумасшествие, после всего, что я сделал. Я не жду, что ты ответишь тем же, я просто... я должен был сказать».

Воцарилась оглушительная тишина. Лу смотрел на Мариуса широко раскрытыми глазами, в которых читалось абсолютное изумление. Он не мог поверить своим ушам. «Он... что? Любит меня? Мариус? Тот самый Мариус?» Его мозг отказывался обрабатывать эту информацию.

Мариус видел его шок и уже приготовился к худшему: к гневу, к отвращению, к тому, что Лу просто встанет и уйдет. Он опустил голову, не в силах вынести его взгляда. «Прости. Я не должен был...»

Но прежде чем он успел закончить, Лу тихо произнес: «Мариус...»

Мариус поднял голову. Взгляд Лу был... растерянным, но не враждебным. И тогда, повинуясь какому-то внезапному, неодолимому порыву, Мариус медленно наклонился к нему. Он видел, как расширились зрачки Лу, видел, как тот чуть приоткрыл губы, но он не отстранился.

И Мариус поцеловал его.

Поцелуй был нежным, почти невесомым. Губы Мариуса были теплыми и немного дрожали. Он коснулся губ Лу так осторожно, словно боялся спугнуть редкую бабочку. На мгновение Лу застыл, его тело напряглось от неожиданности. «Он... целует меня? Это происходит на самом деле?» Тысячи мыслей пронеслись в его голове. Это было неправильно. Это было странно. Это было...

А потом что-то изменилось. Возможно, это была искренность в глазах Мариуса, которую он видел перед поцелуем. Возможно, это была та нежность, с которой он прикасался к его губам. Или, возможно, это было что-то, что дремало глубоко внутри самого Лу, что-то, чего он сам не осознавал. Он почувствовал, как напряжение медленно отпускает его. Его губы, сначала неподвижные, чуть дрогнули и неуверенно ответили на поцелуй.

Поцелуй стал чуть глубже. Мариус почувствовал этот едва заметный ответ и его сердце забилось еще сильнее от надежды. Он прикрыл глаза, полностью отдаваясь этому моменту, вкладывая в этот поцелуй всю свою нежность, все свое раскаяние, всю свою отчаянную, невозможную любовь. Это было как глоток свежего воздуха после долгого удушья. Губы Лу были мягкими, и от них исходил едва уловимый сладковатый аромат, который сводил Мариуса с ума.

Для Лу это было как погружение в теплую воду. Шок сменился каким-то странным, пугающим, но одновременно притягательным ощущением. Он никогда раньше не целовался. И уж точно никогда не думал, что его первый поцелуй будет с Мариусом. Но сейчас, в этот момент, это не казалось таким уж неправильным. Было... тепло. И немного страшно. И очень, очень запутанно.

Когда Мариус наконец отстранился, тяжело дыша, он не смел открыть глаза. Он боялся увидеть осуждение или отвращение на лице Лу. Лу тоже молчал, его щеки горели, а сердце бешено колотилось. Он смотрел на Мариуса, на его прикрытые веки, на дрожащие ресницы.

Мир вокруг них, казалось, исчез. Остались только они двое, эта скамейка у пруда, и тишина, наполненная невысказанными словами и только что пережитыми эмоциями. Мариус медленно открыл глаза. Их взгляды встретились. На лице Лу было смятение, удивление, но... не было ненависти.

И оба понимали, что это был далеко не конец их истории. Это было, возможно, только начало чего-то нового, пугающего и невероятно сложного.

—————————————————————
Спасибо большое за столько просмотров,мне безумно приятно,это еще не конец всей истории. Я буду стараться еще больше, я видела ваши комментарии о том какие я ошибки допускаю, буду пытаться писать побольше продолжения. Приятного прочтения💋