IV
«02.04.2020: Для автомобилистов, нарушающих скоростные ограничения на передвижение по городу, повышены штрафы. Ввиду большого количества пострадавших, на платформах метрополитена установлены специальные ограждения, предупреждающие падение заснувших граждан на рельсы.»
Возвращение давалось тяжелее, чем я себе представляла. Как будто я не выпала из реальности, а вливалась в неё заново, и дело было не только в непрекращающейся тревожности. Каждая минута бодрствования давалась мне с каким-то странным усилием. Подобное чувствуешь, когда сидишь за работой всю ночь и часам к пяти утра начинаешь «плавать». Моя жизнь стала напоминать попытки вытаскивать себя за шкирку обратно в явь.
Мир раздвоился. Его онлайн-часть тонула в панике, сообщениях об обвале экономики и теориях вокруг того, откуда взялось такое специфическое расстройство, и кто его на нас наслал. Офлайн-часть молчала, поэтому в ней было гораздо приятнее находиться. Мы каждый день выбирались на прогулку и бродили по пустым улицам и скверам, заглядывали в торговые центры, чтобы перекусить. Одним из правил нового мира стало «не оставаться в одиночестве». Учитывая, что болезнь проявлялась бессимптомно и внезапно, звучало разумно. Пару раз я видела своими глазами, как человек отключался посреди улицы, подобно глубоко разряженному телефону. Дороги практически опустели, а новости пестрили информацией о разработке беспилотных такси и переходе торговых точек и общепита в автоматический режим. Тротуары в срочном порядке обустраивались длинными рядами мягких скамеек, на которых можно было нет да нет увидеть кого-то спящего. Не таким я представляла 2020 год, совсем не таким...
Через пару дней после разговора мы отправились в поликлинику, потому что Илья настоял на том, чтобы я ещё раз сдала анализы. Хоть в больнице, где я восстанавливалась после аварии в арке, меня и обследовали вдоль и поперёк (в том числе на предмет синдрома), он решил, что второе мнение не помешает. Я не возражала. После его рассказа что-то внутри, некогда отвечавшее за энтузиазм и любопытство, погасло. Врач-терапевт, которого мы посетили в первую очередь, сказал, что это норма, чуть ли не симптом номер один. Ну ладно. Ему виднее.
Я апатично смотрела на потолок, исчезающий за куполом аппарата МРТ и в который раз пыталась восстановить последовательность последних событий в обратном порядке: рассказ Ильи – глюк с его болезнью и походом на работу – больница – авария в арке – письмена на стенах – отмена поездки... Всё это казалось одинаково реальным, как два канала, которые просто переключали туда-сюда. Проблема была в том, что в какой-то момент оба они сходились в одной точке, и я окончательно терялась между настоящим и иллюзией. Врач велел завести дневник, записывать туда все «критические точки» и регулярно делать проверку на реальность, показывая написанное Илье, чтобы тот объяснял, что произошло на самом деле, а что приснилось.
Неизвестность заставляла нервы сворачиваться в трубочку, ведь меня могло телепортировать в мир с ковидом и прочими «радостями» в любой момент, совершенно бесконтрольно. Хотя бы какой-то ориентир. Об их важности как раз и втолковывал мне Илья, пока мы неспешно возвращались домой.
– ...такой знак, чтобы как только ты замечала его, то могла тут же осознать себя во сне. Не смейся, это важно.
– Вот мы и к осознанным снам пришли, – я не могла сдержать улыбку, слушая такие вещи из уст Ильи.
– Да, сейчас это тренд, – кажется, Илья начал раздражаться, но скрывал это. – Между прочим, очень полезный навык, все поголовно этому обучаются. Зря смеёшься. Если владеешь своим сознанием во сне, то проще себя вытаскивать оттуда. Можем тебя, кстати, на курсы записать. Хочешь?
– Не знаю. Вот ты говоришь, что я спала всего несколько дней, а по ощущениям я будто никогда не была в этом мире. Всё абсурдно до ужаса.
– А мир с вирусом не абсурден? – ехидно спросил он.
Я закатила глаза так высоко, как только могла. Странный, странный год. Мимо с рёвом проехала карета скорой помощи. Двадцатый год побил все мыслимые рекорды по количеству автокатастроф: водители засыпали за рулём, поэтому власти ввели ограничения (каких-то жалких 20 километров в час по скорости, с письменным обоснованием поездки, справкой врача и строго в сопровождении лица, имеющего права). Позже пешеходы решили, что переходить улицу там, где заблагорассудится, ведь дороги почти пусты, а машины считай что ползают – идея исключительно гениальная. Штрафы за такое раздулись до космических цифр. Зато метро радовало: на платформах установили заборчики, а из-за массового перехода на удалёнку толпы наконец-то поредели. Город казался только нашим с Ильёй и больше ничьим.
Чёрт возьми... Стыдно было признаваться в этом даже себе самой, но мне это нравилось. Нас снова ничто не разделяло, мы жили в одних координатах, как когда-то давно. Эти мысли пугали меня, но они были спасательным кругом, который не позволял тонуть в тёмных водах собственного сознания.
– Почему ты так уверен, что сам не заснёшь посреди улицы? – спросила я.
– Бывают вещи, которые просто знаешь.
– Похоже, теперь моя очередь волноваться.
– Пока нет симптомов, бояться нечего. «Полуденный ужас», апатия, раздражительность, тремор, нездоровый аппетит, двоение или расфокус в глазах. Ещё в мозговой активности какие-то отклонения фиксируют. Я вообще-то тоже иногда обследуюсь. Как я тебя защищу, если сам буду нездоров?
– Справедливо. А наша поездка при всех этих делах в силе?
– В силе, конечно. В самолётах меры безопасности на случай внезапного сна уже сто лет как предусмотрены – два пилота. Правда, сейчас это число подняли до четырёх, все ежедневно сдают анализы. Вручную контролируются лишь взлёт и посадка, в остальном задача людей – следить за приборами. Так что за это не волнуйся, будем отдыхать как планировали. А если всё будет хорошо, то ещё куда-нибудь слетаем. Куда бы ты хотела?
– Ну допустим, в Грецию.
– В Грецию так в Грецию. Главное, чтобы ты не заснула.
– Постараюсь.
– Пожалуйста. Ты очень нужна здесь.
Я зажмурилась от тихого удовольствия, разливавшегося по всему телу. Плохо так говорить, учитывая превращение целой планеты в гигантскую спальню, но разве это не сказка? Мечты сбываются в какой-то нереальной концентрации! Правда, от поиска работы я решила временно воздержаться – хотелось бы для начала освоиться в новой реальности и хоть как-то её принять. Илья эту идею не поддержал, но вида, как всегда, не подал. Он считал, что чем быстрее я найду себе занятие по душе, тем лучше адаптируюсь.
На мгновение картинка перед глазами дёрнулась, разъехалась на две одинаковые и снова собралась в одну – в полном соответствии с памяткой всем спящим и им сочувствующим.
– Слушай, надо бы присесть. И может, ещё раз по хронологии пройдёмся?
– С удовольствием.
– Только сначала зайдём в канцелярский и блокнот выберем. Писать от руки как-то осознаннее получается. А ещё кофе неплохо бы.
Это была скорее дань привычке. В последнее время кофе не то что не бодрил, он даже на вкусовых рецепторах практически не ощущался. Как, впрочем, и любые другие напитки и еда.
– Всё как ты захочешь.
В болезни определённо есть свои плюсы. Иногда именно она становится столь необходимым стоп-краном, который не только останавливает колесо, в котором ты крутишься, но и заставляет близких наконец-то уделить тебе больше внимания, чем по их мнению, тебе требуется. Ты учишься этому с детства, когда заболевшего тебя начинают любить ощутимо сильнее, чем обычно: ходят на цыпочках, поправляют одеяло и приносят книги и чай с вареньем прямо в кровать. Я ощутила укол вины. Не стоит так думать. Илья старался как мог, он же не виноват, что работа отнимает уйму времени. Зато сейчас мы не расстаёмся уже больше двух недель кряду!
Я расслабилась и благодарно взглянула на него. Привыкнуть бы только к яви... Несмотря на непрерывный период бодрствования длиной в несколько дней, с Ильёй было странно. В последний раз такое было года два назад, когда он укатил в командировку на месяц. В аэропорту я встретила совсем другого человека – совершенно точно моего, но при этом не того, кто уехал. Прикоснуться к нему было как в первый раз, и, несмотря на то, что тело быстро вспоминало, в те мгновения, пока оно ещё не поняло, кого именно обнимает, в голове не переставала крутиться жуткая мысль, что вернулся кто-то другой. Может, так и должно быть, в том и суть любых путешествий?
Ладно, чего я в самом деле. В каком-то смысле я и сама не так давно вернулась откуда-то издалека. Кто знает, каково ему со мной.
Главное, что мы вместе.
Главное – не оставаться в одиночестве.
Я затащила нас в первый попавшийся парк, и мы устроились на новенькой мягкой скамейке с уютными подушками кремового цвета. Тут потянет спать даже если не очень хочешь и никаким таинственным синдромом не страдаешь. Солнце светило вовсю с момента моего пробуждения в больнице, и хотя я по-прежнему замечала, что его свет какой-то «не такой», виду не подавала. Не стоит волновать Илью лишний раз, ему и так непросто.
– Смотри, год назад ты попала в аварию, и это был первый звоночек. Ты заснула за рулём.
– Да как же так... Я была уверена, что слышала...
– Слышала. Задремала и услышала голос.
– Не совсем. Как будто голос с той стороны.
Илья рассмеялся и потрепал меня по голове.
– Та сторона? Слишком громкое слово для обычного сна.
Я нахмурилась, сделала пару пометок в блокноте и снова погрузилась в воспоминания.
– Ну хорошо. Господи, как тяжело. Я как будто совсем не помню, что было с тех пор. Точнее, помню и не помню одновременно.
– Вот поэтому важно разложить всё по полочкам. Это нормально, что всё смешалось, так бывает. У некоторых вообще полная амнезия случается. Сейчас же у тебя есть триггер: видишь мир, в котором все паникуют от коронавируса – просыпаешься. Должно быть полегче. И не забывай про уровни погружения. Система снов может усложняться и совершенствоваться, помнишь?
– Ну да. А вот последняя авария...
– Заснула. Попала под машину. Очнулась в больнице, уже наяву.
Я выругалась.
– Прости. В моей версии всё было не так.
– Не извиняйся, в твоей голове всё слишком сильно склеилось. Пиши в две колонки.
Илья поправлял озвученные мной версии ловко и будто по заранее заученному сценарию, напоминая автокоррекцию текста в телефоне. Ему, конечно, видней, но мне в какой-то момент нашей беседы стало обидно. Параллельная жизнь ничем не отличалась от яви, неужели её можно вот так вот беспощадно вырезать, да ещё и смеяться! Я захлопнула блокнот, отставила в сторону абсолютно безвкусный и лишённый запаха кофе и принялась наблюдать за людьми в парке. Их было ровно трое. Мимо нашей скамейки неспешно прошла пожилая женщина в розовом спортивном костюме и солнцезащитных очках. Она посмотрела на нас, и мне отчего-то стало не по себе. Мы определённо где-то встречались.
– Лесь? Не залипай.
– Да, – заторможенно ответила я. – Задумалась.
Отчего-то говорить про только что испытанное ощущение не хотелось. Илья опять придумает правильное и логичное объяснение – вроде того, что во сне мы видим только тех людей, что уже встречали, даже если это просто случайные прохожие, потому что мозг так устроен – а мне этого совсем не хотелось. Он находил объяснение всегда и всему, но именно сейчас меня это взбесило. Я с ужасом поняла, что это бесит меня с того момента, как он забрал меня из больницы. Всё-то у него понятно, всё рационально. И тон этот менторский... С ещё большим ужасом я признала, что по какой-то причине все эти дни держала эту злость в секрете от самой себя, удобно утрамбовав её под пуховым одеялом эйфории от непрерывного нахождения рядом с любимым человеком.
Логичность и выверенность, которые он в меня вбивал, ни в одном месте не пересекались с тем, что я чувствовала. А от того, как он отметал целые куски моей жизни как ненужный мусор, хотелось кричать. Ну и что, что это сны! Для мозга вообще нет разницы между сном и явью, он служит началом координат и распознаёт и то, и другое как свершившиеся факты. «И происходящее во сне, и происходящее в бодрствовании подобны миражу или отражению луны в воде – ни то, ни другое не имеет собственной основы». Вспомнить бы ещё, откуда эта строчка.
– Идём.
– Ты в порядке? – с тревогой спросил он. – Хочешь, ещё кофе куплю?
– Да, в порядке. Нет, не хочу.
– Точно?
– Да.
Илья едва заметно сжался, будто от удара, а меня мгновенно захлестнула вина. Ну зачем я так? Впервые за кучу лет мне передали руль, и наше время проходит по алгоритму, который строю именно я, и это моя плата? Вот уже почти две недели я главная героиня этой истории под названием «жизнь», а такого не случалось уже очень давно. Стоило только заболеть. А он так старается, всё время рядом, даже про свою работу забыл, а ведь такого просто не бывает. Такой родной и терпеливый... А я просто ужасная и неблагодарная паразитка.
– Прости. Прости, пожалуйста. Я не хотела, – бормотала я, неуклюже обнимая его за шею. Он молчал, но я чувствовала пальцами, как расслабляется его тело.
– Всё хорошо. Я всё понимаю. Идём так идём.
– Нет-нет, давай ещё посидим.
– Как скажешь.
Вина снова переключилась на лёгкую злость. Как будто ему вообще всё равно. Как будто он робот, который ждёт команды и отзывчиво её выполняет, но не проявляет инициативы сам. Не отдавая себе отчёт в действиях, я встала так, что перед глазами заплясали цветные пятна, и зашагала по одной из дорожек, ведущих вглубь парка, но через пару мгновений моё запястье непривычно крепко сдавили.
– Ты чего, мне же больно!
– Куда ты собралась?
Я попятилась и рефлекторно выкрутила запястье против большого пальца державшей меня руки, но на Илью это произвело нулевой эффект. Он стоял и смотрел, как я дёргаюсь, как будто подобное у нас было в порядке вещей.
– Да никуда, просто...
– Что просто?
– Отпусти меня сейчас же!
Илья потряс головой, словно освобождаясь от наваждения, и нехотя ослабил хватку.
– Какого чёрта?
– Я не хотел, извини, – буднично ответил он и отвернулся.
– Что значит, не хотел? – я обходила его со всех сторон, чтобы заглянуть в его глаза, но он упорно отстранялся и смотрел куда-то вдаль.
– Такого больше не повторится.
Парк завертелся вокруг, как бешеная карусель. По одной из дальних дорожек бродила всё та же женщина в розовом, и я сфокусировала зрение на ней, чтобы картинка встала на место. Из глубины памяти донёсся скрипучий голос, по какой-то причине не в самых цензурных выражениях желавший мне упасть и разбить «крашеную морду» об асфальт. Я замерла, пытаясь зацепиться за эту ниточку и размотать клубок, но ниточка ловко ускользала. Почему-то это казалось очень важным, даже важнее того факта, что Илья только что сделал мне больно. Впервые.
– Мы оба устали. Пойдём всё-таки домой.
Голос Ильи ещё никогда не был так некстати. Я вздохнула, смирившись с тем, что разблокировать воспоминание не получится, и кивнула. Устали – не то слово. Прям-таки до помутнения устали.