Chapter 4.
Луч света выцепил накрытую каким-то тряпьём картину, но издалека было почти невозможно разглядеть, что на ней изображено. Борясь со здравым смыслом, что уже не первый день кричал тебе в унисон с духом убираться прочь из этого проклятого места, ты поднялась на чердак окончательно. Осветила всё помещение и обнаружила висящую под потолком лампочку, а позже и выключатель, которым тут же щёлкнула. Чердак тут же озарило светом.
Всюду были чёрные пакеты и мусор, а через чёрный полиэтилен можно было различить очертания каких-то мягких вещей и стопок с книгами. Множество коробок, составленных друг на друга, безумно старых и пыльных, были аккуратно подписаны "Комната Ёрин", "Посуда", "Книги". Поодаль стояла старая детская кроватка, и на вид лет ей было больше, чем тебе самой. И она пугала, просто безумно пугала своим видом.
Но больше всего заинтересовала тебя картина, на открытом фрагменте которой ты могла различить чью-то руку. Стараясь делать всё как можно тише, ты осторожно выудила её из груды мусора. Та осказалась не большой, всего лишь размером с крупную подушку, а на самом полотне был ихображён дух, видимо, ещё бывший тогда человеком, и девушка, безумно красивая, едва касающаяся руки мужчины своими пальцами. В этом жесте сквозила ласка и нежность.
На раме картины была выгравирована подпись "Счастливым жениху и невесте", а слева в углу белой краской на тёмном фоне была помечена дата - 19.05.1965 год.
Ты поперхнулась. Так сколько же духу на самом деле лет? Насколько он древний?
Рядом находилась совсес небольшая коробка, сильно затёртая и никак не подписанная, и ты, борясь с волнением, взяла её в трясущиеся руки. Там находились сложенные треугольником письма, как их раньше сворачивали во время войны.
Наугад ты вытянула одно из них, бережно развернула.
"Дорогая Ёрин!
Бумаги здесь очень мало, так что писать буду столько, сколько смогу. Невыносимо жарко, а еще начал истекать срок годности у красной рыбы, так что, кажется, нам скоро и компот из нее варить будут. Никогда бы не подумал, что так возненавижу рыбу, да тем более красную. Постоянно думаю о том, что зря мы, наверное, затянули со свадьбой — надо было поторопиться, но сделать более скупо, а потом уже нормально отпраздновать все. Тем более, ты знаешь, что нужно было сделать это потише и матери моей не говорить, а то знает она — знает весь Тэгу. Как ты там? Что с работой? Надеюсь, твою рукопись примут, да и сам хотел бы почитать, да, думаю, не дадут. Что ты мне, целую книгу отправишь? Сегодня спрашивал у старшины, можно ли встретиться с тобой, сказали, что нельзя никак. А еще слышал, что хотят перевести меня в военно-морской флот. А там снова рыба.
Жду не дождусь, когда снова смогу увидеть тебя, твой Юнги."
Ты тяжело вздохнула, словно вынырнула из глубокого омута. Письмо сильно оказало влияние на тебя, что-то с усилием давило на грудь. Ты взяла всю эту маленькую коробочку с откровениями и перенесла её к себе в комнату, поспешив покинуть обитель духа, ведь он мог в любой момень вернуться. Ты бережно разложила на кровати все письма, разглядывая те внимательно. Теперь же ты подошла к выбору письма более тщательно - взяла самое потёртое, которое, судя по виду, бралось в руки чаще остальных. На грубой жёлтой бумаге ты обнаружила несколько пятен-кружочков, которые могли оставить только слёзы.
"Ёрин.
Я оказался прав, меня все-таки переводят в Тихоокеанский флот. Буду служить на корабле. Черт бы побрал эту войну, сколько же можно собачиться? Если честно, я устал и хочу домой. Знаешь, я буду рад, если ты дождешься меня, но не надо жертв, ты же знаешь, как я не люблю это. Возможно, это письмо получится слишком резким, так что заранее прости меня.
Знаешь, мне не будет одиноко — у меня есть твоя фотография. Надеюсь, на корабле ее не поест соль. Писать, увы, не смогу больше, потому что письма тогда только голубями отправляй, а я не уверен, что сам его не съем после недели на рыбе. Свежи воспоминания о таком.
Ёрин, я знаю, что тебе легче жить в мире грез, где все хорошо и светло, но хочу кое-что прояснить. Ты должна повзрослеть хотя бы на время. Оторвись от своих книг и историй, иди на завод, иди швеей, иди хоть кем-нибудь, потому что за окном война и мы ничего не можем сделать с этим. Велик риск того, что меня убьют или я подхвачу какую-нибудь заразу и не вернусь домой. Или вернусь калекой, что, на мой взгляд, еще хуже. А у тебя мелкий брат и сестра, надеюсь, ты понимаешь, к чему я клоню.
Надеюсь, моим последним письмом станет это, а не похоронка. Я люблю тебя, что бы ни случилось. Твой младший лейтенант Мин Юнги."
С ужасом ты поняла, что, выводя символы на бумаге, Юнги уже знал, что он мертвец.
На чердаке послышались топот ног и громкий злой рык, а гитара, которую ты утром достала из чехла, с жалобным воем треснула ровно посередине.
Ты сгребла письма, будучи готовой угрожать Юнги ими, а дверь с грохотом распахнулась.