Так идут к звездам

* * *

Что ж, на то, чтобы привести кухню в более или менее приемлемый вид, у меня ушло пять дней кропотливого труда с утра до позднего вечера. Впрочем, неоспоримым плюсом было то, что у меня был постоянный доступ к еде, и я даже видела, как она готовится. И во время этого приготовления я одним только взглядом давала знать поварихам, что если они посмеют испоганить мой труд, то я без всякой магии прокляну их так, что мало не покажется. И вроде как подобная профилактика дала некий эффект — сварливые тётки научились сразу же прибирать за собой, не дожидаясь, пока всё вокруг зарастёт грязью второй раз. Но на этом, похоже, всё и закончилось.

Как только я привела кухню в порядок, а заодно и свою комнату, у меня пропал повод что-то делать. Слоняться без дела по приюту и смотреть на больных детей у меня не было никакого желания, поэтому я засела в своей комнате и постепенно погружалась в апатию. Снова. Всё даже дошло до того, что я не выходила из своей комнаты два дня подряд. Я даже с кровати не вставала. Меня словно придавило перспективами на мою «новую» жизнь, и от этих перспектив хотелось выпить той самой противной хлорки и забыть это всё как страшный сон...

Удивительно, но по мужу я не скучала от слова «совсем». И это только подтверждало, что мысли о разводе были правильной идеей, которую я, к сожалению, не успела воплотить в жизнь. Похуй на деньги, как-нибудь выкрутилась бы с учётом того, что я и так жила в отделении сутками... но теперь возможности выкручиваться попросту не было. Я всю жизнь шла к этой чёртовой ординатуре, пахала на диплом, сидела дома в сессии, пока другие гуляли и наслаждались жизнью... Я с трудом сменила город, долго привыкала, долго не могла поверить, что я наконец врач и действительно лечу больных... пыталась с головой окунуться в мир хирургии, который вроде как даже понравился... и это всё в один миг оборвалось. Я оказалась не пойми где без друзей, семьи, каких-либо связей... Всё, чем я жила, к чему привыкла, осталось далеко позади (или впереди?)... Во время уборки я старалась не думать обо всём этом, терпеливо ожидая, что меня всё-таки разбудят от наркоза, но... Время шло, я была на том же месте, и надежда таяла на глазах. Как и силы что-то делать.

Наверное, больше, чем по разрушенной карьере, которая только-только началась, я скучала по маме. Да, я была уже большой девочкой, и честно говоря, после моего замужества мы с ней виделись дай бог три раза в год, но... я всегда знала, что она рядом. Я могла в любой момент позвонить и спросить, как дела, а ещё сесть на поезд и приехать в гости. Пусть я редко пользовалась подобной возможностью, но сама мысль об этом поддерживала меня. А сейчас что?.. Я всё-таки умерла, и моя мама плачет над моей могилой? Я стала овощем после аварии, и это всё мне снится, и совсем скоро меня отключат от аппарата ИВЛ? Ни в одном из вариантов я не хотела бы, чтобы страдал единственный дорогой моему сердцу человек, и самое поганое было в том, что в данных обстоятельствах я не могла сделать ровным счётом ничего. А здесь, без близких, мне и не хотелось ничего делать.

Живот всё меньше давал о себе знать, а спать наоборот хотелось всё больше. И я так и молилась про себя, что вот сейчас усну и не проснусь, как однажды открыла глаза после тревожного забытья и увидела моську того, кого в принципе видеть не хотела.

Вздохнув, я как следует зажмурилась, а после принялась мутным взглядом рассеянно смотреть на незваного гостя, а тот, простояв над моей душой прилично времени, наконец не выдержал и воскликнул:

— Ты собираешься выходить из этой комнаты, или как?!

— Не хочется, — выдохнула я, повернув голову чуть вбок. Тома же такой ответ не устроил, и он специально подошёл к крохотной кровати так, чтобы его было видно, и вдобавок кашлянул для привлечения внимания.

— И зачем только ты потратила столько времени на уборку кухни, если не собираешься в итоге есть?..

В этот раз отвечать не было ни сил, ни желания, и я молча смотрела перед собой, ожидая, когда снова останусь одна и провалюсь в дрёму. Но кое-кто сдаваться не собирался, и, нахмурившись, не оставлял попыток растормошить меня.

— Что с тобой? Ты заболела? Всё-таки надышалась той хлорки? Или это... полио... как его там...

— Что тебе от меня надо? — наконец прохрипела я, решив, что чем раньше отвечу на его вопросы, тем раньше он от меня уйдёт. Том же ещё больше нахмурился от моего тона и осторожно протянул:

— Я думал... мы прогуляемся в Косую аллею за учебниками, пока цены к новому учебному году не задрали... Дамблдор поручил мне приглядывать за тобой, а одна ты не сможешь даже проход найти.

«Какая забота... лицемер проклятый!» — фыркнула я про себя, а вслух так же безжизненно выдохнула:

— Если хочешь идти по магазинам, то деньги в шкафу на верхней полке... мне всё равно, что ты выберешь, я тебе доверяю... Мне не встать с этой кровати, мне плохо.

Слова «деньги» и «доверяю» настолько сильно потрясли засранца, что тот вместо того, чтобы уйти, наоборот подошёл чуть ближе к моей кровати и распахнул глаза, словно увидел грудь Памелы Андерсон во всей красе. Только вот я была просто я, и мне так хотелось остаться одной, чёрт подери!

— Что с тобой, чёрт возьми?! Я не буду ходить вместо тебя по Косой аллее, перебьёшься!

— Тогда проваливай отсюда и оставь меня в покое! — не выдержав, чуть громче прежнего воскликнула я, но мальчишка продолжал стоять над душой и внимательно смотреть на меня. Покачав головой, будто не веря услышанному, он чуть наклонился и ехидно протянул:

— Ты сама сказала мне, где лежат твои деньги... я могу взять их и потратить на свои нужды, и тогда у тебя не останется на школу...

— Хоть всё забирай, не хочу я ехать в эту грёбанную школу, — раздражённо выдохнула я, так как в гробу я видела среднее образование, я и так потратила одиннадцать лет жизни, чтобы получить его.

Том поверить не мог, что я так легко соглашалась на все его уловки, а после вдруг молча развернулся, подошёл к шкафу, забрал оттуда мешочек с монетами и вышел из комнаты, чувствительно хлопнув дверью. Но всё, что возникло у меня в душе после этого «ограбления», было... облегчение. Правда, ненадолго.

Не успела я закрыть глаза и насладиться тишиной, как дверь снова распахнулась, а крайне злой Том подскочил к моей кровати и закричал:

— Вставай, сейчас же!

Но я, медленно открыв глаза, без единой эмоции посмотрела на него и еле слышно прошептала:

— Отъебись... пожалуйста.

Трудно будет сказать, что же разозлило этого мальчишку больше: мат в его сторону или же смысл слов. Но следовать моей просьбе он явно не собирался, что начинало бесить уже меня. Правда, не настолько, чтобы что-то предпринять.

— Вот как, значит? Лежишь здесь и жалеешь бедненькую себя, да? Смотреть противно! Знаешь, когда ты стала прибираться на кухне, пусть даже и для себя одной, но... мне показалось, что ты сильная личность, а сейчас... одно разочарование...

Том скривился, будто от резкой вони, а я тихо выдавила:

— Мне пиздец как жаль, что я тебя разочаровала... — одним взглядом давая понять, как же мне на самом деле было плевать на его грёбанные чувства, — свали из моей комнаты, будь добр, голова болит. А все претензии напиши на бумажке, может, я её даже когда-нибудь прочитаю...

Мне казалось, что это будет конец разговора, ведь мальчишка, как бы не пытался, даже не заставил меня пошевелить бровью, не то что встать. Я и не собиралась вставать... но едва я опять закрыла глаза, поддавшись нахлынувшей тишине, как рядом вновь раздался ядовитый голос:

— Знаешь, многим людям здесь повезло куда меньше тебя... а ты лежишь и строишь из себя жертву обстоятельств. Жалкое зрелище...

— Жертву обстоятельств? — хрипло повторила я, с трудом проанализировав последние слова, и Том, уже повернувшийся к входной двери, обернулся, а я чуть приподнялась и прошипела: — Да что ты знаешь, мелкий засранец, об обстоятельствах, в которых я варилась всю свою жизнь?..

Он изогнул бровь, однако, не проронив ни слова, а плотину внутри меня вдруг прорвало, и всё, что грызло эти дни, вырвалось наружу.

— Я шесть грёбанных лет шла к своей цели, ночами не спала, зубрила, терпела унижения от преподов и мужа, заработала себе махровую депрессию, что приходилось жить на рецептурных колёсах с успокоительными... Поступила наконец в этот блядский универ в орду по блядской специальности, которой хотела бы заниматься всю жизнь... Где меня снова окунули в море говна, блядскую дедовщину и рабство за сущие копейки, на которые даже неделю прожить трудно... грёбанная кафедра требует одно, отделение другое, удовлетвори, блядь, как последняя проститутка, всех и не отсвечивай сильно, ты ж тут никто! Но всё равно я хотела быть полезной, старалась, учила, пахала, отходила всего ничего и!.. И теперь какая-то сопля на палочке смеет выговаривать мне, что я разочаровала его ожидания?! Да пошёл ты знаешь куда!..

— А говорила, встать не можешь...

Я настолько рассвирепела, что сама не заметила, как откинула одеяло и вскочила с кровати, ткнув пальцем в грудь Тома. Тот, кстати, даже не шелохнулся от моих угроз, а когда я осеклась, осознав, что стою на ногах, то не выдержал и криво усмехнулся. А я крепко задумалась... всё-таки лежать и страдать мне и самой не нравилось, но без посторонней поддержки или лекарств я бы так и не пошевелилась. Поддержкой это, конечно, было трудно назвать, но...

— Ладно, — наконец протянула я, придя к кое-каким выводам, и ухмылка Тома стала ещё шире. — От тебя есть какая-то польза, признаю...

— Не за что, всегда рад помочь, — рассмеялся гад, а я быстро метнула взгляд на зеркало и, придя в ужас от растрёпанной банши в нём, решительно направилась к шкафу.

— Ага, а теперь проваливай из моей комнаты!

— С чего бы это? Я ещё не закончил!.. Ты что творишь?!

Я, не обращая никакого внимания на постороннего в комнате, резко схватила за подол застиранной рваной ночнушки и потянула вверх, и Том вдруг резко отвернулся от меня, а я, присмотревшись, заметила, что его уши налились багрянцем.

— Так мы же собирались в эту грёбанную аллею... — усмехнулась я, так и держа в руках подол сорочки. — Мне нужно переодеться, не пойду же я в этом... Эй?..

Я никак не могла понять, в чём была причина подобной реакции, а потом в голову закралась одна интересная мысль... «Он что, ни разу не видел голых девочек?.. Позор какой, ему же лет пятнадцать, не меньше!» И, рассмеявшись, я подкралась к нему со спины, мельком взглянула на красное лицо мерзавца и с придыханием протянула над его плечом:

— Чёрт подери, обожаю, когда девственники краснеют...

Краска ещё гуще покрыла миловидное личико, и Том пулей вылетел из моей комнаты, бросив:

— Жду на лестнице, побыстрее!

Даже хлопок дверью не смог заглушить мой злорадный смех, и я не сомневалась, что кое-кто его прекрасно слышал даже на лестнице. Но, отсмеявшись, я всё же вернулась к шкафу с вещами, попутно удивившись, как же быстро смогла встать с кровати без антидепрессантов и психотерапевта... на одной чистой злобе! Но это определённо что-то стоило.

Что ж, учитывая, что самое приличное платье в шкафу я заляпала ещё во время уборки кухни, то пришлось выбирать из того, что осталось. А осталось застиранное синее платье-колокольчик до колен и серые носочки... будто я была какой-то Элли из страны Оз и, похоже, даже нашла своего «страшилу»...

На самом деле, от Тома у меня было двойственное впечатление. Вроде бы он был обычным самовлюблённым засранцем-подростком, который не привык быть в стороне и жаждал внимания. Плюс, у него были неплохие мозги, раз он сумел так быстро узнать обо мне из документов, да ещё и устроил тот цирк с окном и психиатром. Но я уже достаточно пожила на этом свете, чтобы отличать хороших людей от не очень, и этот мальчишка явно не входил в первую категорию. С ним не хотелось делиться секретами и болтать как лучшие подружки, наоборот... хотелось сбежать куда-нибудь и никогда больше не пересекаться. Хотя явных причин для подобного ещё не было. Но я верила своей чуйке, и она подсказывала, что это «ещё» рано или поздно наступит.

Что ж, пока бежать было некуда, и я, приведя себя в более или менее приличный вид, вышла на лестницу, с удивлением отметив, что все комнаты на третьем этаже были распахнуты, а дети тщательно вытирали пыль и мыли окна.

— С чего это вдруг? — хмыкнула я Тому, кивнув на одну из комнат, пока мимо нас прошастала шестилетка с полным грязной воды тазом, и тот бегло осмотрел меня и хмыкнул:

— Дурной пример заразителен. Идём?

«Это он на меня намекает?.. — немало удивилась я, зашагав по скрипучей лестнице вниз. — Я заставила весь приют отмывать пол и стены?.. Вот это я красотка!»

Солнце засияло чуть ярче, и плевать, что до той мрачной лестницы оно не доходило от слова «совсем». Я даже почти забыла, что полчаса назад валялась без сил и не видела смысла жить дальше, как на втором лестничном пролёте меня чуть не сшибла одна из нянечек.

— Сестра Рейчел! Сестра Рейчел! Там Сэмми... о Господи!

Она сломя голову побежала вниз, опередив Тома, а я настолько поразилась её ужасной бледности и страху, что замерла на месте и уставилась в ту сторону, откуда прибежала нянечка. А затем медленно сделала первый шаг, сама не понимая, что же хотела увидеть. Удивительно, но Том не стал останавливать меня или каким-либо образом торопить. Вместо этого он чёрной тенью незаметно пошёл за мной, и нам не составило труда найти комнату, в которой всё и произошло... скоро произойдёт.

На продавленной железной кровати лежал измученный мальчик лет девяти или десяти, хотя из-за недоедания он просто мог выглядеть моложе своего реального возраста. Мне сразу бросились его заострённые черты лица и запавшие глаза на обезвоженном лице, а вот мальчик нас и вовсе не замечал. Рассеянным взглядом он смотрел перед собой, будто видел другой мир, и только я хотела отвернуться, как его вдруг резко согнуло и вырвало прямо на деревянный, никем давно не мытый пол.

— Симптом miserere... — встретившись взглядом с Томом, прошептала я, по одному только запаху рвоты догадавшись, чем всё закончится. Правда, в угольно-чёрных глазах так и не промелькнуло понимание, и я тихо хмыкнула: — Ты же католик?

— По принуждению, — вяло отозвался он, переведя задумчивый взгляд на мальчика. — Что это значит?

— «Прими, Господь, его душу...» Идём, мы здесь уже ничем не поможем.

Осторожно прикрыв дверь, чтобы остальные дети ненароком не увидели умирающего товарища, я словно в трансе зашагала обратно на лестницу, чтобы спуститься в холл. Но Том, явно желая узнать больше, схватил меня за руку на середине пролёта и требовательно спросил:

— Ты знаешь, что с ним? Это какая-то инфекция? Неизвестный вирус? Как от него спастись?..

Так и замерев на месте, я медленно подняла взгляд на выточенное бледное лицо, пытаясь стереть из сознания совершенно другой образ, и всё никак не могла найти ни одного знака... сочувствия. Его там попросту не было. Всё, что терзало человека рядом со мной, — было беспокойство за свою драгоценную шкуру, поэтому неудивительно, что он вцепился в меня как клещ и никак не хотел слезать с шеи. Даже за покупками повёл, чтобы наладить отношения... Хотя кто я такая, чтобы судить его? Каждый крутится как может...

Чуть прогнав отвращение, я всё же медленно переступила ступеньку, попутно задумчиво бросив:

— Я понятия не имею, с чего всё началось, но каловая рвота — это симптом терминальной стадии кишечной непроходимости, и даже в моё время лучшие специалисты не смогли бы ему помочь в таком состоянии. Ему осталось пару часов, не больше.

— Да, но ты можешь хотя бы предположить, в чём причина? — не сдавался Том, и я чуть ускорила шаг, заодно обдумывая своё «экспертное» мнение.

— Возможно, его кишечник забил комок глистов, я о таком читала... — человек рядом со мной тотчас поморщился, а я хмыкнула про себя: «Какие мы нежные...» и продолжила: — Учитывая уровень гигиены в этом месте, такое вполне возможно. А может, просвет кишки перекрыла опухоль, хотя он слишком маленький для такого... А ещё, может быть, у него развилась динамическая кишечная непроходимость от того, что он съел слишком много после долгого голодания... я читала в учебниках, что подобное было часто в военное время.

Том на пару минут задумался, и это дало мне небольшую возможность прийти в себя, особенно учитывая, что мы наконец пересекли холл и вышли на улицу, где было пасмурно, но удивительно свежо.

— То есть, после долгого голода лучше не налегать на пищу?..

Я в ответ медленно кивнула, поскольку вывод был чертовски верным, и мне самой, похоже, не стоило об этом забывать, учитывая обстоятельства. Но когда мы наконец вышли за металлический забор на улицу, пришла моя очередь задавать вопросы.

— А ты уверен, что нам можно вот так покинуть приют? Нас не будут искать?..

— Меня точно не будут, — ядовито отозвался Том, и я медленно повернулась и вопросительно уставилась на него. — Миссис Коул и остальные сёстры спят и видят, как бы я поскорее отсюда уехал, и честно говоря, я разделяю их чувства, мне и самому здесь не нравится...

Он скривился от явного отвращения, а я продолжала терпеливо ждать, потому что судьба этого засранца волновала меня в последнюю очередь.

— А тебя никто не посмеет отчитывать за прогулки по городу после того, что ты устроила на кухне, — наконец хмыкнул Том, и я закатила глаза, прекрасно понимая, что это была чистейшая правда.

— Так а куда мы идём? Что эта за аллея такая?

— Терпение — и ты получишь ответы на все вопросы... — мечтательно протянул он, вдохнув пыльный воздух полной грудью, словно только что вырвался из тюрьмы. Повисла неловкая пауза, и желания её заполнять лично у меня не было совершенно, но Том вдруг тихо добавил: — Но учитывая, что мне тоже нужно купить всё к школе, экскурсия будет насыщенной...

— Так ты же говорил, что всё купил?! — не веря своим ушам, воскликнула я. — Тогда, когда меня... чуть не сбили! Ты... ты говорил это тем важным шишкам из правительства!

— Я соврал, — крайне непринуждённо ответил Том, будто сообщив прогноз на завтра. — Какие-то проблемы?

— Никаких... — выдохнула я, окончательно решив, что этому хитрому скользкому гаду точно не стоило доверять. Права была моя чуйка...

Вот теперь разговор окончательно заглох, и мы просто молча шли по людным улицам, думая каждый о своём. Я пыталась переключиться с умирающего мальчика в приюте на старинные автомобили, которые видела только на почтовых открытках, а ещё цеплялась за каждый яркий наряд модниц, которых можно было по пальцам пересчитать. В основном люди — и мужчины, и женщины, — были одеты почти так же скромно, как и я, что лишь добавляло мне уверенности в своём внешнем виде. Но всё быстро изменилось, когда мы пришли в место назначения.

Сначала мы свернули с одной из центральных улиц на улочку поменьше, где явно убавилось количество прохожих, а затем на ещё одну, и ещё... пока наконец не оказались в неприметном закоулке, в котором был грязный паб с покосившейся вывеской.

Том, нисколько не обращая внимания на внешний вид здания, уверенно вошёл внутрь, и мне не оставалось ничего иного, как засеменить следом. Но заказывать внутри мы ничего не стали: таким же быстрым шагом пересёкши паб, Том вышел на задний двор к неприметной кирпичной стене и принялся стучать по определённым кирпичикам своей палочкой. И вдруг произошло чудо. Стена сама по себе начала перестраиваться, а в середине оказался проход... в страну чудес, не меньше!

Мельком оценив мой потрясённый вид, Том ехидно усмехнулся и первым вошёл в открывшийся проход, и я, опомнившись, побежала за ним, боясь отстать в разношёрстной толпе.

Сколько же вокруг было интересного! Непонятные животные, непонятные вещи на витринах, непонятные костюмы на странных по виду людях, диковинные животные... Из серой и пресной действительности мы вдруг действительно оказались в сказке, в которой вряд ли слышали про голод и войну... Господь, и почему только все люди не могут жить так?!

— Итак... предлагаю сначала купить самое дорогое, а потом распределить бюджет и докупить необходимое.

— То есть мы купим не всё?.. — вскинула брови я, на что Том буднично помотал головой.

— Нет, конечно, нам не хватит денег, даже если их сложить. Но кое-что можно будет добыть потом, у меня есть пара неплохих идей... Что, начнём с палочки?

Я в ответ пожала плечами, абсолютно не понимая системы распределения финансов, особенно учитывая, что моё письмо от Дамблдора до сих пор было у Тома. Но тот бодрым шагом засеменил к одной из лавок рядом с огромным покосившимся зданием с белоснежными колоннами — банком, и я в который раз рванула за ним.

— Добрый день, мистер Олливандер! — громко поздоровался Том, едва колокольчик над дверью зазвенел, и я чуть не врезалась в него, с любопытством заглянув внутрь. И едва мы прошли в магазин, как из-за пыльного стеллажа показалась взъерошенная голова пожилого человека, чем-то напомнившего мне одуванчик.

— Том, мой мальчик, как я рад тебя видеть! Что-то случилось?..

Продавец обеспокоенно посмотрел на нас, но Том безмятежно улыбнулся и сделал несколько шагов вперёд.

— Нет, сэр, я всего лишь помогаю своей подруге купить всё необходимое для школы... в этом году мы будем учиться вместе.

«И давно это мы стали друзьями?!» — скривилась я, а мистер Олливандер мигом перевёл взгляд на меня и широко улыбнулся.

— Ах, вот как! Приятно познакомиться, мисс! Но вы же не первокурсница... что случилось с вашей предыдущей палочкой?..

— Утонула в море, — хмыкнула я, про себя добавив: «...море моих слёз о пропавшей ординатуре...»

Том будто прочитал мои мысли и красноречиво закатил глаза, а продавец, будто не замечая этого, подошёл ко мне и крепко пожал руку.

— Что ж, досадно. Но я помогу вам подобрать новую, можете даже не сомневаться!

Я искренне попыталась дружелюбно улыбнуться, правда, получилось так себе. Но мистер Олливандер был рад даже такому и подвёл меня к столу, а после взмахнул своей палочкой. В воздух тотчас взмыл сантиметр и принялся обмерять меня, будто я сделала заказ на платье в ателье, но Олливандер опередил моё любопытство.

— Без тщательно собранных мерок подобрать хорошую палочку невозможно, мисс...

— Валери, — подсказала я, пытаясь не обращать внимания на пляшущий в воздухе сантиметр, и Олливандер снова тепло улыбнулся мне и принялся рыться в ближайших коробках.

— Что ж, посмотрим... может, вот эта?

Мне всовывали в правую руку одну деревянную палку за другой, но какого-либо эффекта так и не произошло. Я даже почти смирилась, что ничего уже не выйдет, как вдруг на двадцатой палочке в воздух взмыл сноп ярко-зелёных искр... правда, особого энтузиазма на лице Олливандера так и не появилось, хотя поиски определённо были завершены.

— Странно... — задумчиво пробормотал продавец волшебных палочек, прислонив пальцы к подбородку, и я вопросительно вскинула брови. — Очень странное сочетание: тис — дерево смерти, и волос единорога, символизирующий чистоту и жизнь...

Понятнее не стало, и я продолжала с недоумением смотреть перед собой, и Олливандер продолжил свои размышления вслух:

— Да, очень странное сочетание, не помню даже, были ли подобные палочки до этой... Помнится, у меня даже чуть не загорелась мастерская, когда я пытался совместить несовместимое... — Я ещё больше выразительно скривилась, никак не ожидая услышать подобные рекомендации о «моей» палочке, а продавец очнулся и учтиво спросил: — Так вы берёте, Валери?

— Ну да, она же меня выбрала, так?

Олливандер медленно кивнул, продолжая задумчиво смотреть на меня с палочкой в руках, и вдруг проговорил:

— Вы тоже очень странная особа, Валери... обычно дети приходят в восторг, когда натыкаются на свою палочку, а вы даже не улыбнулись...

— О да, я... я так рада! — через себя воскликнула я, и Том рядом со мной тяжело вздохнул. — Это так... так волнительно! Куда дальше пойдём, я так есть хочу?

Быстро сменив «радость» на привычную усталость, я повернулась к своему проводнику, и Том бросил:

— Надо было поесть в приюте, сейчас у нас слишком много дел. Сколько мы должны вам, мистер Олливандер?

— Тис и волос единорога, двенадцать и три четверти дюйма... с вас восемь галлеонов, молодые люди.

Том быстро достал из одного мешочка восемь золотых монет и отдал их продавцу, и мистер Олливандер дружелюбно помахал нам на прощание рукой.

— Удачи вам, друзья мои! Приятно было познакомиться!

Но мы один за другим быстро вышли на улицу, и Том мельком просмотрел наши списки с покупками.

— Что ж, одно сделано... дальше комиссионный магазин книг, там мы найдём подержанные учебники. И кстати, у меня тоже палочка из тиса, только внутри перо феникса, и в длину она тринадцать с половиной дюймов.

— Я тебя умоляю, только давай не будем мериться хуями, это всё равно ни к чему хорошему не приведёт, — закатив глаза, устало выдохнула я, крепко держа в руках узкую коробочку с палочкой, и Том в ответ недовольно поморщился.

— Надо будет поработать над твоей речью... иначе тебя выгонят на первой же неделе!

— Пусть только попробуют, — пробормотала я себе под нос, но Том, однако, услышал и недовольно покачал головой. «Вот засранец!» — уже про себя выдохнула я, мечтая поскорее оказаться в приюте и наконец поесть, несмотря на количество всего интересного вокруг.

Что ж, учебники мы купили в почти полном комплекте и даже в не самом плохом состоянии. Форму мне тоже удалось подобрать в магазине уценённых мантий неподалёку, правда, я была возмущена, что для девочек она не подразумевала брюки, только для парней. Следом была аптека с ингредиентами для зелий, рядом с которой был зоомагазин. И там я увидела совершенно чудесных котят, от которых меня еле оттащили со словами: «У нас нет денег». Котёл для меня, весы для Тома... список покупок постепенно сокращался, а на одной из последних вещей в моём письме — телескопе — Том задумчиво посмотрел на витрину, пересчитал оставшуюся медную мелочь и крепко сжал в кулаке.

— А это моя комиссия за оказанные услуги. В школе есть свои телескопы, можешь пользоваться ими первое время.

Я на подобное в очередной раз устало закатила глаза, впрочем, спорить не стала, потому что услуги действительно были оказаны, а на звёзды я не очень любила смотреть. И мы, перехватив тяжёлые покупки, направились к выходу из чудесной аллеи в серый будничный мир.

— Слушай, может, на метро поедем? — заныла я, прикинув, что между приютом и пабом, служившим выходом в обычный мир, было минимум две станции, а у меня руки отваливались после продолжительной голодовки. И теперь была очередь Тома выразительно закатывать глаза.

— У нас нет даже обычных денег, я уж не говорю про маггловские... пройдёмся пешком, нужно было нормально поесть, а не страдать несколько дней подряд, — безапелляционно заявил он, и я устало застонала и вдруг зацепилась взглядом за какую-то пыльную монетку прямо посреди дороги. Ловко перехватив покупки, я подцепила с асфальта монетку и подула на неё, с удовольствием отметив про себя, что она не была похожа на волшебную валюту.

— Ну а этого хватит на две поездки на метро в одну сторону?

Том внимательно присмотрелся к монете в моих руках и нехотя выдавил:

— Да, хватит...

— Ура! — облегчённо воскликнула я, не испытывая столько радости от покупки волшебной палочки, сколько от возможности значительно облегчить себе жизнь. — Да сам боженька велел нам сегодня прокатиться с ветерком. Знаешь, в Москве очень красивые станции, особенно в центре... а как обстоят дела у вас?

— Ничего особенного... сама увидишь, — недовольно отозвался Том, сменив курс на Бейкер-стрит, а я сгорала от предвкушения, какое же было метро в Лондоне...

Да, впрочем, как и сказал этот засранец, ничего особенного. Ни привычного мрамора, ни позолоты, ни лепнины, ни мозаики... полутемень и серые стены... Кажется, я действительно ожидала чего-то другого. Но хотя бы поезда ходят, так что живём!

Пройдя мимо контроля и заплатив за проезд, мы по лестнице спустились на станцию и принялись ждать поезда. Вокруг были такие же замученные, голодные люди, как и мы, и мне было так странно разглядывать прохожих, гадая, как же со стороны выглядела я сама. Но только вдалеке послышался шум поезда, и мы с Томом дружно напряглись и подняли покупки, как один из доходяг неподалёку от нас вдруг вскочил и бросился на рельсы.

Я не успела распахнуть рот от удивления, какая-то женщина рядом со мной громко взвизгнула, а мчащийся на полной скорости поезд не успел затормозить, и доходягу перерезало пополам.

Словами не передать, насколько же меня шокировало увиденное, но когда двери вагона со скрипом открылись, Том безразлично вздохнул:

— Мда... бывает. Пошли, — и поманил меня в полупустой вагон. И я, находясь в шоке, медленно последовала за ним.

Когда вагон уже отъезжал, я успела заметить двух полицейских, спустившихся на станцию, но, судя по их уставшему виду, происшествие не было чем-то из ряда вон выходящим.

— Наверное, бедняге совсем было нечего есть... — участливо вздохнула рядом сидящая женщина своей соседке, и я с тоской отметила про себя, что скорее всего, так оно и было. Но от этого никак не становилось легче.

«Мда... уровень моего везения нынче как у той белки из Ледникового периода с её блядским орехом», — обречённо подумала я, потому как две смерти за один день ещё надо было постараться увидеть.

Я была права, когда говорила, что между приютом и Косой аллеей было две станции. Поэтому уже через десять минут мы вышли на свет божий и принялись молча идти в сторону временного пристанища, так и не сказав друг другу ни слова с момента суицида бродяги. И первой не выдержала я.

— Знаешь, ты крайне токсично молчишь...

— Ты хотела сказать «тактично»? — бесстрастно поправил меня Том, но я, дождавшись, пока он не посмотрит на меня, резко выдохнула:

— Нет.

Том, подумав полминуты, вдруг тихо рассмеялся, а у меня на душе было так погано, что хоть в петлю полезай...

— Но ты же сама сказала, сам боженька хотел, чтобы мы туда спустились... — пародируя мой голос, пискляво пропел он, и я недовольно сморщилась в ответ. — Неужели ты настолько религиозна?

— Я не верю в Бога, иначе не употребляла бы всуе его имя, — отозвалась я, обведя взглядом очередную серую и унылую улицу. Том на это пожал плечами, а я тихо добавила: — Знаешь, если Бог действительно существует, то я бы не хотела с ним встретиться. Он очень, очень жестокое существо...

Мой спутник явно не ожидал услышать что-то подобное и удивлённо на меня посмотрел, а я вздохнула, вспоминая прошлое.

— В моём удостоверении не было указано, на какого врача я училась... так вот, я училась на онколога. Это тот, кто лечит рак... аномальные клетки в твоём организме, которые почему-то возникают и быстро или медленно убивают тебя.

— И при чём здесь Бог? — непонимающе спросил он, и я в который раз тяжело вздохнула.

— Рядом с нашим зданием находится институт детской онкологии. Я работала со взрослыми, разумеется, но у меня сердце кровью обливалось, когда я видела в коридорах центра мамочек с детскими колясками, внутри которых лежали замученные химией лысые дети... Пожалуй, единственным врачом, которым я точно никогда не смогу работать, будет детский онколог. Это ужасно тяжело, не понимаю, как другие с этим справляются.

Том продолжал непонимающе смотреть на меня, а я перехватила выскальзывающий из-под мышки пакет и протянула:

— И мне намного приятнее думать, что они заболели по роковой случайности, чем кто-то могущественный наверху допустил, чтобы страдали ни в чём не повинные маленькие дети... Это слишком жестоко. Это просто ужасно.

Больше никто из нас не проронил ни слова, да и беседа уже была ни к чему: мы наконец пришли к приюту, и каждый направился по своим комнатам прибирать купленные вещи. Правда, поднимаясь по лестнице, я не выдержала и заглянула в ту самую дверь, за которой должен был лежать бедный Сэмми, и он лежал там, в своей комнате... с головой накрытый бело-жёлтой простынёй. Я была снова права, но от этого никак не становилось легче: через три с половиной часа он был мёртв.

Примечания:

Стекло, стекло, стеклишечко... не всё же хиханьки и хаханьки писать!

1) Miserere — название непроходимости кишечника в древности — от начальных слов предсмертной молитвы у католиков «miserere Mei» — прими меня, Господь, — подчёркивает тяжесть этого заболевания.