НАИЗНАНКУ | INSIDEOUT [18+]

Первым, что я почувствовала, стало непонимание. Я попыталась встать с кровати, но медсестра тут же уложила меня обратно.

- Вам сейчас нельзя вставать и делать резких движений, - сказала она, выражая сочувствие, - Лучше сохранять горизонтальное положение до полной реабилитации мозга и восстановления всех функций организма. Доктор рад, что вы очнулись. Я зайду в полдень и проверю показатели.

Невозможно было превозмочь себя и ответить, потому что двигать челюстью было сложно, так что я просто кивнула, отвернув голову в другую сторону и устремив взгляд в окно.

На улице светило солнце, резало глаза и впервые за несколько недель я ощутила себя немного живее чисто морально.

Глубоко дыша, я подождала, пока перестанет кружиться голова и только тогда повернула голову чуть в сторону.

- Здравствуй, - сказал мне Шеффилд, встретившись со мной взглядом, - Как ты себя чувствуешь?

Я сглотнула, потому что во рту после продолжительного нахождения во сне ужасно пересохло.

- Я в порядке, - прохрипела я, осматривая палату.

В голове начали проясняться мои старые мысли и догадки насчет цвета стен или же вида из окна, и я была приятно удивлена, что стены, вопреки всем ожиданиям, оказались зелёными, а не синими, а вид за окном оправдал мои предположения.

Больница находилась в центре города, а широкие окна позволяли разглядеть чуть ли не половину района, залитого солнечным светом. Высотки, отражающие лучи, будто светились, и это было почти как чудо.

Как ни странно, я никогда не видела настолько прекрасного вида примерно лет с пятнадцати.

По всему телу ходили неприятные мурашки, а в голове стоял лёгкий шум. Видимо, это из-за машин, разъезжающих где-то снизу, потому что мне казалось, будто я нахожусь, как минимум, на пятнадцатом этаже. Шеффилд молчал. Я не могла вспомнить ни единого момента с тех пор, как заснула у него в машине, и мне сильно хотелось узнать, что со мной было, но я сочла правильным не спрашивать ничего у Шеффилда.

Не сейчас.

- Ты пролежала в коме тринадцать дней, - проговорил психолог, глядя на меня немного с отторжением, что заставило сжаться, - Я надеюсь, что тебе станет лучше, сейчас ты бледная.

Он на несколько минут замолчал, просто глядя на меня и что-то высматривая, а затем поднялся с соседней койки.

- Сейчас мне надо на работу, я заеду вечером и привезу тебе чего-нибудь.

- Мне ничего не нужно, спасибо, не стоит, - проговорила я, тяжело вздыхая, потому что в глазах внезапно помутнело, - Я не хочу ничего. Просто скажите мне, что я не сплю.

- Ты не спишь, - слегка ошарашенно ответил Шеффилд, и я услышала, как он замедлил шаг и даже остановился, - Поговорим потом, когда ты полностью выздоровеешь. До вечера.

- До вечера, - я попрощалась, закрывая глаза и проводя по лицу руками.

Кроме меня в палате больше никого не было, так что я осталась в полном одиночестве.

Когда ты ничего не видишь - одиночество не настолько тебя тревожит, ты просто смешиваешься со всеми теми вещами, которые становятся для тебя самыми жизненно необходимыми.

Тебе становится более интересно, более увлекательно изучать обстановку вокруг. Работает воображение, рисуя в голове самые невероятные и невообразимые картины. С закрытыми глазами всё становится не таким уж и скучным. На самом деле, я просто не привыкла видеть мир с другой точки зрения, но мне это всегда сходило с рук.

Я не чувствовала никакой тяги к той стороне, от которой веет теплом и беспечностью, а сейчас мне начинает казаться, будто всё то, что я недавно считала обыденным - абсолютная беспросветная мгла. После тех кошмаров, что мне снились - или вовсе не снились - я стала... другой.

Вечером ко мне приехал Шеффилд, неся в одной руке пакет с фруктами, а в другой - свою куртку, с которой вода текла ручьем так же, как и с его волос, зачесанных назад по привычке. На его лице было выражение отсутствия, ведь когда он зашел, то сразу и не заметила то, что я сижу уже на другой кровати и смотрю в высокое, с пола до потолка окно, которое сейчас полностью изрешечено каплями дождя.

Погода сегодня не казалась мне испорченной, скорее наоборот; меня такой исход вещей даже воодушевлял, и это представлялось мне немыслимым. После стольких мучений и отвратительных вещей, что я видела (или делала), я хотела лишь спокойствия и тишины.

Пусть даже если вокруг больничные стены и медсестры, постоянно переговаривающиеся о том, как долго я находилась в коме. Сегодня я надеялась узнать у Шеффилда, что же со мной случилось и почему сейчас я нахожусь здесь.

В комнате повисла тишина.

С того момента, как психолог зашел в комнату, будто выключили звук у всего мира сразу, или я просто потеряла восприятие к звуку после пробуждения. На лице Шеффилда всё ещё была отрешенность, объяснения которой я всё никак не могла дать, как будто его кто-то разочаровал или оскорбил, но он не зол, потому что его лицо расслаблено. Меня будто дёрнули за ниточки, и я начала говорить.

- Как прошел день? - мой вопрос повис в воздухе, но психолог его услышал и перевёл на меня остекленевшие глаза присаживаясь на край кровати напротив меня.

- Как всегда, спасибо, - негромко ответил он, поставил пакет с фруктами на тумбочку и провёл пальцами по волосам. По его запястьям тут же потекла вода, затекая в рукав, и я невольно вздрогнула, будто чувствуя холод за него, - А ты как? Надеюсь, тебе гораздо лучше, потому что завтра тебя уже выписывают.

- Завтра? - шепнула я, слегка хмурясь.

По лицу Шеффилда промчалось непонимание.

- Тебя это не радует? - спросил психолог, наклоняя голову в сторону. Именно в такие моменты мне, почему-то, хотелось его заткнуть поцелуем. Его вопросы звучали, как упрёк. Не могу сказать, что я придирчива, просто что-то в нём всё не могло дать мне покоя. Но сейчас я сдержалась.

- Нет, если честно, - ответила я, когда собралась с силами и смогла таки посмотреть прямо в его глаза, - Я не хочу домой.

- Расскажи мне, почему? - Шеффилд задал этот вопрос мягче, чем мог бы сделать это в любой другой день, - Может, я могу помочь?

- Для начала, - прервала его я, - Что со мной произошло и почему я здесь оказалась?

Психолог скользнул по мне глазами и опустил голову, будто не желая отвечать, но вскоре вздохнул и начал говорить.

- Это было где-то три недели назад, и ты не пришла в школу после того, как я привёз тебя домой с кладбища. Я думал, ты заболела, ведь ночью было холодно, но когда я пришел к тебе спустя три дня, то обнаружил пустой дом с распахнутой дверью и листок на полу, на котором ты записала мой номер. Я подал заявление о том, что ты пропала. Полиция города уже начала розыск сразу же, потому что там у меня есть знакомые. Директор пришёл в дикий ужас, потому что последним, с кем ты была замечена, - это я. И единственным, с кем ты общалась, тоже был я. Ты можешь мне не верить, но я нашел тебя на кладбище. Ты лежала в крови, твой телефон трещал от вызовов твоих учителей, и всё, что ты могла говорить - это то, как ты устала. В твоей толстовке я нашел ручку и кучку листков, на которых был написаны рандомные просьбы. Ты не представляешь, что было в голове шерифа. А он не смог представить, что в твоей. 

Мужчина промолчал некоторое время, давая мне усвоить информацию.

- Я сказал ему, что у тебя депрессия и последние занятия ты говорила лишь о том, как сложно выжить в таком мире. Я уговорил шерифа не сообщать в школу о том, что у тебя могут быть проблемы с психикой, о том, что ты могла что-то забыть или какие-то вещи могли выбить тебя из разума, - голос Шеффилда трещал от злости, но я старалась не обращать на это внимания, потому что мои колени начали дрожать.

- Я видел, как ты истекала кровью вперемешку с грязью. Ты - не только школьница, которая ходит ко мне по болтать, ты - близкий мне человек. Я не хочу даже знать, с кем ты столкнулась или обо что ты ударялась, потому что лишь одна мысль о насилии превращает меня в последнего психа. Поверь мне, я сталкивался с такими вещами, что после просмотров фильмов ужасов невольно начинаешь смеяться. У меня были такие дети, такие клиенты, и их судеб не пожелаешь ни одному, просто никому. Ты - одна из них, Рикки, и это совершенно не весело, поверь мне.

На шее и лбу Шеффилда начали проступать вены, и это напугало меня; я никогда не видела его настолько озлобленным, и это заставило меня двинуться от него дальше, но он продолжал рассказывать, заводя меня в невидимый тупик.

- Твои руки были изодраны, будто тебя тащили по земле, а сама ты была похожа на мертвеца. Это настолько отвратительное и кошмарное зрелище, что, твою мать, мне хотелось просто уехать. Тебя не было неделю! И ты постоянно что-то шептала: это было настолько пугающе, что я несколько раз останавливался и выходил из машины. Просто, чтобы подышать и не слышать, как ты смеёшься во сне, - психолог замолчал, тяжело дыша и вставая с кровати.

Он начал ходить по палате, держа руки на бёдрах и откинув голову назад. Он успокаивался, пока я сидела, опустившись настолько низко, что спину начало ломить. Я сглотнула, медленно дыша и стараясь перебороть панику. Меня всё таки не было целую неделю. Я что-то видела во снах, но не могла вспомнить и секунды. Я не помнила практически ничего, кроме темноты в глазах.

- Шеффилд, - я подняла голову, с опаской глядя на своего психолога, ходящего по комнате в порыве ярости, - Я ничего не помню, я клянусь тебе, - я прижала дрожащие руки к матрасу, чтобы не выдавать явных признаков паники, - Я прошу, поверь мне.

- Я и так тебе верю! - заорал Шеффилд, вдруг повернувшись ко мне, - Мне не нужны никакие просьбы! Ты сходила с ума, Ри, а я делал это с тобой на пару, пока тебя искали полицейские, пока твои учителя косились на меня, пока я старался делать свою работу. Ты помнишь, как сказала мне, что у тебя осталась моя куртка?

Я на время задумалась, вспоминая этот момент, а затем ответила:

- Да, - мой голос хрипел от страха, - Я помню.

- Так вот, - пылко бросил мне психолог, - ты отдала мне её утром.

Я глубоко вздохнула, ощущая упадок сил. Мои руки сами по себе потянулись к волосам, я подняла глаза на Шеффилда, который уже сидел рядом, появившись словно из неоткуда. Он смотрел на меня, следя за моей реакцией.

- Я ни в коем случае не хочу тебя напугать, но я говорю тебе правду, разве не этого тебе хотелось? - шепотом задав вопрос, Шеффилд вдруг изменился в лице, став почти совершенной статуей. Его черты ожесточились, он ждал ответа.

Дождь за окном лишь усилился, придавая ситуации ещё больше ужаса. Видимо, моё восприятие мира зависит напрямую от моего же состояния. Я облизала пересохшие губы и сглотнула, подбирая подходящие слова.

- Да, спасибо, что рассказал мне об этом. Мне надо было узнать. Просто сейчас я правда не понимаю, что со мной происходило тогда. Сейчас я выспалась, я не хочу курить, мне даже погода нравится. Я становлюсь лучше? Или мне только кажется? - я с отчаянием двинулась, прижавшись к изголовью кровати и смотрела на психолога, - Или это кажется?

- Я не знаю, что в тебе изменилось после твоего отсутствия в мире. Я могу сказать, что у тебя под глазами больше нет синяков и что ты выглядишь живее некуда. Я был счастлив видеть тебя именно такой. Светлой. В другой одежде, не зажавшей между зубов сигарету и не залетающей пьяной ко мне в кабинет. Я надеюсь, что ты вернешься к той стороне медали, которая поможет тебе реабилитироваться и стать выше всего того дерьма, которому ты отдавалась, но не вздумай менять свою точку зрения на чью-то ещё.
Я говорю о том, что ты сможешь общаться с одноклассниками, заводить друзей и узнавать людей. Как ты мечтала, как делали твои родные. Физически ты выглядишь намного лучше, чем раньше. Пожалуйста, не останавливайся.

Его слова заставили меня смутиться. Я не чувствовала себя настолько сильно воодушевленной, чтобы начать общаться с теми, кто отвернулся от меня сразу же после того, как я прекратила улыбаться им в лицо. Я всегда думала, что мои ровесники - это пример для меня. Пример хорошей учебы, верной дружбы и доверия.

Но, спустя несколько лет, дети выросли. И с ними выросла я. Единственное, что я могу сделать - это попробовать говорить. На самом деле, со мной часто пытались заговорить, но я была слишком занята проблемами, жившими в моей голове.

Как ни странно, сейчас их практически не стало. Единственной вещью, сидящей у меня в разуме до сих пор, был мой дом. Мой заброшенный дом, сломанный Йеном. Дядя уничтожил его, превратил в кучу грязи и сравнял с землёй всё мое детство, связанное с родительским домом.

- Я хочу сделать что-нибудь с домом, - негромко пробормотав, я поёжилась, кривя губы, - У Йена остались деньги дома, я могла бы купить краску и недорогие обои, убрать мусор, я не знаю. Мне надо где-то жить, так что я хочу приспособить свой дом для этого. Может, я даже смогу позвать кого-нибудь на помощь, я не знаю. Я сейчас не могу быть в чём-то уверена на сто процентов.

Шеффилд улыбнулся, но его улыбка показалась мне грустной, и от этого я поджала губы, спрятав руки в больничной рубахе. Сегодня Шеффилд - сам не свой, да и я удивляюсь тому, какие мысли посещают мою голову. Хотя, это должно радовать, в каком-то смысле.

- Я мог бы помочь, - наконец сказал психолог, складывая руки на груди и на мгновение хмурясь, - У меня оставалась краска, есть свободные руки и целое воскресенье. Я уже думал о том, что твоему дому нужен ремонт, когда приходил к тебе. Сейчас там жуткий холод, так что одеться придется получше. Я оплачу твои счета, и это, кстати, не обсуждается. А ещё, что касается одежды, то тебе надо немного обновить гардероб.

- Я не уверена, - я перебила его, - Что у меня хватит на всё денег, потому что Йен мог всё потратить. Я не знаю, сколько он получал на моё содержание, так что, возможно, пока придется ходить в том, что есть.

Уголок губ Шеффилда чуть дёрнулся, а потом он встал с койки и тяжело вздохнул, будто разговор со мной сильно его утомил. Пройдясь по палате, психолог сел напротив меня и сощурил взгляд, слегка кривя губы и выглядя при этом, словно оскорбленный. Его глаза в освещении ламп казались мне невероятно светлыми, хотя я знала их натуральный цвет.

- Я сказал, что помогу, значит - я сделаю это. К тому же, теперь ты считаешься официально сиротой, потому что твой последний опекун - погиб. И, к твоему сведению, ответственность за твою жизнь сейчас... на мне. Так распорядился городской департамент. Я - твой официальный опекун, и ты можешь отнекиваться, сколько тебе влезет, но я сделаю то, что я хочу, а затем - оставлю тебя на столько, на сколько ты хочешь.

Я посмотрела Шеффилду в глаза, а он только усмехнулся мне, показывая, что от слов своих не отказывается.

- Мне не нужен нянька, и ты знаешь это, - тихо сказала я, - А что касается помощи - то мне ничего не остается, кроме её принятия. Но ты сам знаешь, что твоего опекунства я не вынесу, как ни крути. Я не хочу тотального присмотра. Я, как и раньше, буду приходить к тебе, когда ты скажешь, но...

- Больше тебе не придется ко мне ходить, Рикки, - оборвал меня Шеффилд, - Ты официально отстранена от походов к психологу. Так решил директор, и я это одобрил.
Возьмешь ситуацию в свои руки? Я буду за тобой присматривать, так или иначе. Теперь это моя обязанность.

Его слова ещё долго звенели у меня в ушах, но я до сих пор не могла поверить в то, что больше, возможно, никогда не увижу его кабинет, не буду сидеть напротив и сверлить взглядом его стену с картинами и никогда снова не буду раздражаться от ветра, дующего прямо в спину.

В груди возникло двоякое чувство: теперь я не хочу ни шутить, ни теряться в мыслях.

Сейчас я - Рикки Донован, запутанная в своих желаниях и действиях, я - Рикки Донован, не знающая, что и сказать, и, в конце концов, я - Ри, та самая, которая смотрит на своего психолога и не может устоять перед главным соблазном - понять, какие именно чувства во мне умоляют быть ближе к нему.