Восход

Измотанная девочка на протяжении нескольких часов старательно перешагивала разбросанные ветки и засохшие хрустящие листья, что чуть ли не постоянно, словно принципиально попадались ей под подошвы ботинок, в надежде не создать лишний шум среди по-воровски рыскающих по округе товарищей, ищущих тот же свиток, да и не умудриться случайно вляпаться в грязь или угодить в чью-то заранее подготовленную хитрую ловушку. Униформа и без этого достаточно пережила за время пребывания в лесу: новобранцам средней ступени обучения в Академии необходимо было под руководством инструкторов, то есть старших товарищей, пройти ряд довольно напряженных испытаний, и через это сито часть неугодных подростков с чистой совестью благополучно просеют. Одним из заданий является как раз-таки добыча определённого предмета, который нужно умудриться, для начала, хотя бы найти где-то в идеально подходящей к задаче, как приятный бонус, природной среде в поздний вечер, когда уже стремительно темнеет; пометить отличием (ученики разбиваются по два человека, и каждой из этих пар присваивается лента со своим цветом); затем суметь сохранить эту вещь у себя и в назначенное время и место доставить конкретному человеку неподалёку, дабы получить никому не нужное мелкое вознаграждение и высшую оценку, что уже больше подогревает стимул.

Кстати говоря, начали мы с униформы — состояла она из прочных однотонных штанов болотного оттенка до щиколотки и тёмно-зелёной ветровки из того же материала, покрывающей кожу до запястья, где рукав заканчивался широкой резинкой, напоминающей сложенную гармошку. Под этой условно непробиваемой курткой большинство предпочитало покрываться тёмной футболкой или более греющей кофтой, а девочки и девушки, к тому же, надевали удобные топы или майки, и обычно это делалось ради дополнительного утепления, нежели ношения навязанного «обязательного атрибута»; талию опоясывал чёрный ремень, ибо костюм оказался для некоторых новичков малость великоват; на ногах стандартные высокие берцы, шнурки которых после скитаний по лесной чаще приобрели пыльно-грязные пятна. Обувь уже чутка разносилась, и так в разы лучше, чем в первые дни — только в радость, что наконец-то перестало сдавливать стопу.

Вокруг одни царапающие кусты, тоненькие, но донельзя проворные ветви которых регулярно цепляются за одежду, а с особенным обожанием заматываются в пряди волос, не пропуская дальше, вглубь леса, словно отдавая предупреждение о предстоящей опасности на пути. Настолько уж эти «дикобразы» незаметны, что если одна их такая иголочка заползёт под край ткани, то сразу об этом и не узнаешь. А вот когда придёт время продвигаться вперёд по маршруту, то первым донесётся приглушённый звук натяжения безобидной веточки, что неощутимо поддевает вещь, затем острый край, будто желая пощекотать, слегка прорежет предварительно оголённую плоть, ну а после вместе с хлёстким ударом раздастся довольно громкий шелест уже целого куста, мелкие тёмно-зелёные листочки которого драматично опадут вниз, плавно, даже отчасти по-издевательски покачиваясь на ветру, выдавая местонахождение попавшего в цепкие лапы природы.

«Да где же эта штука… — слегка раздражённо раздвигая руками высокие колкие заросли, девочка на протяжении последних нескольких часов пребывания на задании выражала своё чистосердечное мнение касаемо происходящего. — Какой идиот придумал эту хрень?»

Затем она, словно в качестве наказания за собственные мысли, а также заданный в них же чересчур невежливый по отношению к уважаемому человеку вопрос, получила в ответ хлесткий удар прямиком от возмущённого таким поведением куста по холодной щеке, а вдобавок за то, что на мгновение потеряла из-за взявших верх над ней негативных эмоций бдительность и необходимую концентрацию на поставленной задаче.

«Ладно, я поняла… — девочка в тот же миг машинально одёрнула ладонь, прислоняя к месту свежей царапины на коже, дабы хоть как-то усмирить резкую жгучую боль, тем самым невольно отпуская ветвь, которая, беззвучно потеряв несколько тёмных листочков, повторно зарядила нарушительнице этики по лицу, как следует обучив манерам. — Да поняла я!»

— О, Элиза, вот ты где. Опять своими мазохистскими делами промышляешь? — рыжая кудрявая макушка шустро вынырнула с противоположной стороны из-под куста.

— Разумеется. А ты сомневался? — саркастично прошипев, девочка интуитивно отшагнула, не желая отхватить ещё парочку ударов для полного усвоения правил вежливости.

— Ну, если тебе будет нужен кто-то, кто тебя побьёт или придушит, то сразу обращайся ко мне, — в густой темноте сложно было разглядеть, однако, полагаясь на ощущения, с уверенностью можно сказать, что в ту же секунду губы мальчика хитро, даже по-издевательски растянулись в насмешливой ухмылке.

«Ладно, неплохо подмечено,» — без энтузиазма признала Элиза.

Она мысленно засчитала колкую шутку от друга в свой адрес, но это совершенно не означало, что девочка не будет действовать по тактике кустов, соблазнительно намекающих проучить обидчика: Элиза беглым взглядом пометила самую длинную выступающую ветвь, которая более чем вполне справилась бы с выступлением в роли крепкой плётки, отлично подходящую для рабочего метода нравоучений, а затем угрожающе оттянула перед собой, метко целясь в силуэт юноши.

— Тебя разве не воспитали манерам в Академии? — наигранно сладким, даже писклявым голоском начала Элиза, пародируя вредную выскочку. — А то мне, как послушной ученице, стоило бы подать тебе хороший пример…

Она, сама того не ожидая, прервала фразу на полуслове, как только невзначай дотронулась кончиком пальца до постороннего предмета, едва уловимо в темноте нанизанного сверху на эту самую ветвь. В глазах девочки пробился озорной блеск, а тело охватило чувство чистого азарта и некого превосходства: появилось лёгкое горячее покалывание в груди, мышцы повсеместно напряглись, а сердечный ритм вдвое участился, волнительно затрепетав в предвкушении.

— Наум, иди сюда!.. — еле слышно прошептала Элиза, рваным широким жестом подзывая напарника к себе.

Мальчик недоверчиво прищурился, всё ещё неспроста сохраняя осторожность, ведь буквально только что девочка собиралась хорошенько врезать ему безобидным, но довольно-таки болезненным для нежной кожи растением. Условно доверившись позитивным нравам напарницы, Наум тихонько прошмыгнул к Элизе на несколько коротких неуверенных шагов, обогнув куст. Девочка принялась подрагивающими от возбуждения руками аккуратно стаскивать свиток к верхушке ветви, тщательно пытаясь не повредить хрупкий хрустящий пергамент о выступающие коварные сучки, в то время как глаза мальчика моментально округлились от увиденного. Он, вовсе не раздумывая, нетерпеливо влез в волнительную ситуацию, быстро снимая свёрток с глухим шелестом в сопровождении возмущенного вздоха от изумлённой напарницы.

— Что ты делаешь?! — громким шёпотом спросила озадаченная Элиза, слишком озабоченная сохранностью бумаги.

— В условиях не было сказано, что свиток не может быть порван или что-то вроде этого, — покрутив несколько раз в ладонях свёрнутый в трубочку и перетянутый толстой мохнатой нитью пергамент, Наум бегло, но внимательно исследовал его на наличие явных повреждений, каких не было обнаружено. — сказали только не читать содержание.

Будто опомнившись, девочка сразу же полезла в бездонный карман своей тёмно-зелёной ветровки, из которого после нескольких секунд нервной возни в спешке вытянула красную тонкую атласную ленточку, чтобы повязать её вокруг ценного свёртка поверх грубой верёвки. Она торопливо сделала несколько оборотов вокруг свитка, пока мальчик по доброте душевной придерживал его на весу для ускорения и удобства процесса, а вытарчивающие кончики уже более бережно объединила в мелкий бантик.

— Куда спрячем? — едва уловимо прошептала Элиза на ухо Науму, прикрывая губы освободившейся ладонью, создавая подобие эха.

Затем мальчик вдруг снова вырвал важный пергамент из-под сосредоточенных на нём пальцев девочки, на мгновение заколебавшись в поиске соответствующего надёжного места хранения, а потом, без всяких сомнений кивнув собственным рискованным мыслям, героически пересилил смущение и начал без предварительных предупреждений настойчиво засовывать свёрток напарнице глубоко внутрь её чёрной кофты под ветровкой, придерживая свободной рукой крупно дрогнувшее от внепланового касания девичье плечо. Не без труда поддевая топ, Наум наощупь затолкал свиток вплотную к груди Элизы, выдёргивая запотевшую ладонь из натянутой одежды шокированной подруги, которая успела только чуть ли не до потери пульса испугаться, в нахлынувшей панике широко распахнув бесконтрольно бегающие повсюду глаза. Она машинально попятилась назад из-за чересчур настырных неприличных действий напарника, интуитивно почти ударив того по запястью, после чего невольно застыла в ступоре, уперевшись спиной в стену из колючих кустов. Разумеется, интимных изгибов мальчик не трогал, но это произошедшее никак не облегчало — воздух вокруг стал гораздо тяжелее и гуще, а внутренний показатель тревоги мгновенно взлетел до предела.

— Что ты?.. — всё ещё затаив прерывистое дыхание, нервно вырвалось из приоткрытых уст Элизы, стыд и закипающая злость которой моментально отразились на её горячих щеках.

— Прости, — автоматически сорвалось с губ Наума, как и последующий облегчённый совестный вздох после извинений. — если бы я засунул себе в штаны, то мне бы не поверили…

Удивительно, однако шутливое высказывание сумело разрядить до ужаса напряжённую обстановку, о чём свидетельствовал искренний, но всё ещё малость настороженный по отношению друг к другу (Элиза боялась новых внезапных действий Наума, а сам он не забывал ту ветку, которой девочка ему правдоподобно угрожала) смешок по-прежнему сгорающих от неловкости ребят. Но тут же заново раскалило происходящее внезапное ёрзающее шуршание в соседних кустах, а затем крадущийся шелест задетой спешным бегом травы и уже без стеснения отчётливый хруст сломанных под чьей-то подошвой беспорядочно разбросанных сухих веток. Элиза машинально немного пригнулась, пристально вглядываясь сквозь кромешную темноту к потенциальному месту шуршания. Наум, резко сев на корточки так, что едва не засунул веснушчатый нос в колючие растения, размеренно вытянул одну из рук, подрагивающую то ли от напряжения, то ли от непонятного испуга, в сторону напарницы, дотрагиваясь до её голени, дабы та немедленно тоже «щучкой» нырнула в кусты, ибо у неё есть вредная привычка слишком далеко уходить в собственные мысли, оставаясь где-то в уголках сознания, попросту упуская из виду реальность, хотя девочка и без того вдвойне насторожилась, а теперь ещё больше заставило её сжаться прикосновение напарника — знакомое ощущение его ладони на не забывшей травмирующий инцидент коже девочка почувствовала, как ожог, сквозь полиэфирную униформу, так что Элиза чуть ли не сложилась пополам от накатившего страха.

— Этот человек всё видел, да?.. — с горечью протянула девочка, когда шум от крадущихся шагов стих.

— Да… — раздалось чужое затяжное неописуемо отчаянное подтверждение, но на этот раз уже позади ребят.

В тот же момент напарники синхронно развернулись в сторону источника исходящего голоса, мигом вытянувшись по струнке. Первым решился отозваться Наум, когда узнал знакомое лицо, неумело переводя тему:

— О, привет, Хейден… Как успехи? Свиток ещё не нашли? — он прокашлялся и взъерошил рыжие кудри.

Элиза, лицо которой после услышанного залилось алой краской пуще прежнего, небрежно понадёжнее прикрылась в районе груди ветровкой, а затем неловко разгладила торчащие на макушке и из растрепанного хвоста длинные тёмно-каштановые волнистые, по структуре напоминающие растянутые телефонные проводки, волосы.

«У-у-у…» — мысленно проскулила девочка, прикусив губы до крови.

Она ощутила навязчивое желание провалиться сквозь землю, ведь изначально предполагала, что пришедший с некоторой вероятностью мог, как хитрая крыса, тихонько притаившись, наблюдать за тем, как напарники торопливо перевязывали всеобщую цель, то есть тот самый пергамент лентой, помечая своей находкой, а ещё как Наум бесстыдно собственноручно пихал Элизе этот чёртов свёрток прямо в верх кофты.

На лбу названного было чётко написано, что жизнь мальчика только что безвозвратно разделилась на «до» и «после» из-за того, что он непроизвольно застал довольно спорное, но казавшееся невероятно интимным и извращенным для не вникающего в истинную ситуацию зрелище, и что эта сцена отныне будет преследовать обречённого, кто обладает такой запретной информацией, на страдания в каждом сне, как невыносимый жуткий кошмар, до самого конца дней.

— Нет, — Хейден со вспыхнувшим румянцем оглядел стоящих перед ним товарищей. — мы с Ролином ещё ищем, но я не могу найти ни свиток, ни Ролина…

«Ну, тут уже ничего не поделаешь, — девочка горько усмехнулась про себя, решив пустить ситуацию на самотёк и попробовать впервые сбросить ответственность на чужие плечи в качестве мести. — Удачи, мой дорогой друг.»

Элиза настолько увлеклась своей шевелюрой, что никак не встревала в образованный на глупой ситуации разговор, вместо этого посчитав гораздо более интересным занятием вытаскивать из прядей заблудшие листочки. Но на самом деле, у неё лишь не выходило стереть навязчивые эмоции, посему она предпочла остаться нетронутой (точнее, самой адекватной, не открывая рот, в отличие от её напарника) и украдкой поглазеть на то, как Наум будет пытаться избежать откровенного расспроса или неумело оправдываться перед втянутым в эту заварушку товарищем, ибо по негласному уставу двух друзей эта задача всякий раз ложилась на Элизу, и та вполне удовлетворительно с ней справлялась. Извлекая один за другим под непонятливыми взорами мальчиков, девочка складывала в ладони украденные у кустов частички их крова.

— А-а, понятно, — со слишком фальшивым интересом, осознав, что подруга не намеревается оказывать ему хоть какую-то поддержку или содействие, Наум обильно закивал головой.

Вновь прочистив горло, он продолжил:
— Знаешь, это не то, что ты подумал. Мы ничего такого не делали, на самом-то деле! Я могу всё объяснить! — выбрасывая кучку листочков на произвол судьбы, Элиза чуть не поперхнулась от прибавившегося стыда и мучительной безысходности. Она бесшумно вмазала напарнику из-за спины освободившейся ладонью, дабы усмирить его, как оно ежедневно происходит, пробудившееся чувство справедливости, на что мальчик незаметно подпрыгнул от неожиданности, растеряв волю к разъяснениям. — …удачи вам с Ролином в испытании.

«Вот же… — свежая царапина на щеке невольно напомнила о недавнем наказании кустов, слегка отдавшись жжением на месте раны, так что девочка своевременно осеклась в собственных мыслях, ибо в её планы совсем не входил повторный урок, а манеры — вещь полезная. —…безответственный человек.»

— Ага, спасибо, вам тоже… — нелепо замерший в одной позиции по стойке смирно, нежданно пришедший мальчик замялся.

Окончательно растерявшийся Хейден наспех попрощался, а затем ещё быстрее удалился, бурча себе под нос: «…вот двенадцатилетние дают…».

— А он уж больно взрослый. Сколько ему? Тринадцать? — всё ещё ненароком краснея, возмутилась Элиза, презрительно приподняв бровь вслед уходящему товарищу.

— Он скорее уж больно впечатлительный и озабоченный, — хмуро поддержал негодования подруги Наум, в знак наглядного подтверждения своего недовольства скрещивая руки на груди.

— А ты уж больно хреновый актёр, — девочка демонстративно повторила жест мальчика, продолжая провожать взглядом с долей подставного безразличия Хейдена, постепенно исчезающего в тёмной лесной чаще среди стволов всевозможных деревьев и противных злополучных кустов.

— Ладно-ладно, признаю, — Наум выставил ладони перед собой, бесспорно принимая поражение, а затем он шумно втянул носом свежий воздух, от какого спустя несколько часов у всех присутствующих, привыкших к «блаженной» городской среде, от переизбытка кислорода начинала кружиться голова. — давай вернёмся, а то уже нет смысла копаться тут.

Путь к разбитому недалеко от речки лагерю оказался вполне спокойным, ведь Элиза изо всех сил сдерживала желание как следует встряхнуть бестолково попытавшегося оправдаться Наума за плечи и сходу прочесть ему многочасовую лекцию о том, как уж точно нельзя вести переговоры, и, всё ещё не прерываясь, удовлетворённо закончить на том, как она была готова вырубить его прям на месте. По-дружески, разумеется. Не решаясь обсудить меж собой свежую находку в открытом прослушиваемом остальными ребятами пространстве или последующие за обнаружением свитка ещё две ситуации, напарники напряжённо молчали всю дорогу, старательно перешагивая шуршащие препятствия под ногами и всячески избегая сердитые кусты.

— Неужели… — облегчённо выдохнула измученная девочка, когда поблизости сквозь ветви показался просвет тусклого огня.

Накопившиеся подавленные эмоции от событий на протяжении вечера переросли в дополнительную тягучую усталость, помимо физической замотанности, из-за которой Элиза, будь её воля, с радостью плюхнулась бы на землю, безразлично распластавшись на траве. Последний рывок дался невероятно трудно — напарники на тяжёлых ноющих ногах кое-как доползли до тёплого долгожданного костра, что лениво освещал расставленные вокруг цветные, но блёклые палатки, отбрасывая громоздкие тени. Языки пламени, походящие на лёгкие прибрежные волны, беззаботно подпрыгивали, постоянно требуя корма в виде аппетитного сухого хвороста. Огонёк окружала каменная цитадель, на которой предусмотрительно сушились ещё влажные добытые ветви, каким вскоре суждено отправиться на съедение прожорливому костру вслед за уже выгоревшими до пепла; рядом угрожающе покоился топорик, которым орудовали только в совсем уж трудных случаях, а тонкие хрустящие прутья успешно ломали руками или коллективно использовали ноги для более длинных и крепких; повсюду разбросаны случайные остаточные обрубки, которые в ближайшем будущем придётся прибрать младшим товарищам, выбранным фортуной.

Ребята осторожно опустились на неровные брёвна, не находя и капли рвения к тому, чтобы отправиться к водоёму и хотя бы ради приличия очистить обувь, в некоторых местах одежду и кожу от уже приросшей к телу отягощающей грязи. С губ Наума сорвалось несколько несвязных, почти беззвучных нецензурных ругательств, когда тот с мучительным тихим стоном стянул с левой ступни ботинок, а следом и малость протёртый носок, аккуратно дотрагиваясь до глубоких мозолей, какие никак не успевали вовремя зажить. Это наглядно свидетельствовало о том, что униформа выглядит вполне удобной, но периодически вызывает явственные неудобства, особенно по отношению к новичкам.

Матерное бормотание товарища по несчастью вынудило Элизу слегка усмехнуться, поглаживая пальцами переносицу. Непроизвольно задев свежую царапину на щеке, девочка слабо поморщилась, не нарочно привлекая этим внимание мальчика. Греющий свет, исходящий от небрежного костра, наконец открыл взору окружающих людей (какие были в количестве двух: напарник и одна из старших где-то неподалёку) несерьёзную рану, но несоразмерно болящую, какую нельзя было приметить даже самыми зоркими глазами в лесной непроглядной темноте без спасительного фонарика.

— Ого, это ещё что такое? — с нескрываемым любопытством прищурился Наум, но без особого энтузиазма отвлекаясь от своих отёкших ног, перекинув одну из них на колено. — Это ты типа не выдержала и порезала себя, что ли?

— Чего? — нахмурив брови, Элиза одарила напарника своим самым пессимистичным взглядом, который трактовался как: ты что, идиот?

— …сейчас не выдержу я и порежу вам двоим языки, и вы не то, что говорить, а есть не сможете, — поблизости процедил бесчувственный женский голос, от которого пробежал цепкий холодок по спине.

Испуганно повернув головы влево, опешившие от внезапно встрявшей совсем не ласковой в их диалог фразы друзья настороженно следили за тем, как из самого мрачного уголка разбитого лагеря незамедлительно встала с удивительно гладкого бревна, в отличие от уже трухлявых отрезков стволов для новобранцев, молодая девушка, выражение лица которой не предвещало ничего хорошего — от неё исходила невероятно опасная аура. Калда, как звали эту пугающую старшую, была во всей Академии известна не только одними из самых выдающихся успехами, а зачастую своими непреклонными принципами и гордым следованием за пропагандисткой в государстве патриотической идеологией гражданина-военного, приносящего родине пользу и героически отдавшего жизнь в бою во благо соотечественникам и стране, что активно, возможно, на самом деле лживо поощряли практически все преподаватели и взрослые инструкторы. К тому же, среди остальных юных смотрителей девушка с первых дней прославлена жесткими дисциплинарными требованиями от младших, нещадные наказания за нарушение которых былые беспризорники настоятельно не рекомендуют испытывать на своей шкуре — эти знаменитые воспитательные меры гораздо серьёзнее в сравнении с колючими кустами, что вовсе не годятся в конкуренты, посему им остаётся лишь в терпеливом ожидании цеплять всех подряд лесных путников.

Когда Калда быстро приблизилась и демонстративно скрестила руки на груди перед потенциальными нарушителями, что каким-то образом её сумели вывести из себя, Наум торопливо скинул одну ногу с другой, с хрустом расправляя плечи и садясь настолько неестественно прямо, насколько возможно, а Элиза же, по классике своего поведения, даже не шевельнулась, задумавшись, воспользовалась появившимся шансом более детально изучить необычную внешность: скулы инструкторши были ярко выражены, чётко очерченная линия острого подбородка предавала общему виду нерушимую уверенность и излишнюю строгость; жёсткие, не особо густые белые волосы по лопатки, аккуратно собранные в низкий хвост, словно тщательно выглажены утюгом до идеальной прямоты, как и чистая форма, как влитая сидевшая на подтянутой фигуре, рост которой достаточно высок, однако, несмотря на это, штаны не были небрежно задраны вверх, а аккуратно заправлены в ботинки; что ещё важно отметить — в светло-серых ледяных глазах блестела сталь и подставное безразличие, но чуткая Элиза мгновенно ощутила всеми фибрами своей души, что Калда наверняка в далёкой глубине этих бездушных очей в действительности упивается собственной законной властью над кем-то, а завоёванное непосильным трудом превосходство позволяет ей мучительно карабкаться в гигантскую гору завышенных требований к самой себе, постоянно поднимая планку, дабы ухватиться за до боли желанное признание конкретного человека или общества, ставшее смыслом заблудшей жизни.

«Откуда в ней столько нездоровой дисциплины? — Элиза отбросила лишние чувства и сосредоточенно погрузилась в анализ заинтересовавшей её персоны, продолжая внимательно исследовать её облик, пока Наум рядом чуть ли не трясся от страха перед Калдой. — Может быть, её с детства хотели видеть такой?»

— Если вы сейчас же не заткнётесь и не пойдёте к реке, то получите в рот не сухпай, а этот нож, — в подтверждение своей угрозы девушка, на убийственном выражении лица которой так и не промелькнула даже скользящая мимолётная тень любой посторонней эмоции, ловко вынула лезвие одновременно из кармана, расположенного чуть ниже бедра, и специального чехла, умело прокрутив оружие меж длинных бледных пальцев, а затем крепко зафиксировала его в одном положении так, что острие направлено прямо на сидящих напротив неё ребят.

Элиза заранее знала, что Наума уже точно должно было перекосить от обострённого чувства справедливости, и, сопоставив действительно неоправданно отвратительное поведение Калды с весьма логичными предположениями, касаемо её тщательно скрытых душевных слабостей, девочка с радостью составила бы компанию напарнику в отстаивании чести и достоинства. Но она осознавала, что железные аргументы у неё попросту отсутствуют, хоть она и довольно проницательна в таких вопросах, в то время как у Калды найдётся бескрайне огромное количество атакующих слов. А ещё противник обладает блестящей репутацией и неоспоримым доверием, посему разумнее стерпеть, стиснув зубы, молча принять этот унизительный инцидент, проглотить шершавый комок обиды, не совершая безрассудных глупых действий, какие могут знатно подпортить не только, как минимум, ближайшее будущее, но и совесть (по крайней мере, Элизе).

— Так точно! — хором отозвались напарники, вскакивая с мест, как обожжённые.

Мальчик со второго раза схватил ботинок с пыльной земли, а затем, неумело пытаясь держать равновесие, судорожно размахивая руками, старательно попрыгал на одной ноге в направлении водоёма. Девочка же слегка заторможенно среагировала, но через несколько неосознанных мгновений тоже стремительно зашагала к речке. Калда на нелепый уход младших товарищей лишь неопределённо хмыкнула, неохотно пряча нож обратно в карман, после чего в расслабленном темпе вернулась на самое крайнее укромное местечко, как голодный хищник, терпеливо выжидающий добычу.

«Как же не хочется…» — усталое лицо Элизы исказила страдальческая гримаса.

Стеклянная гладь водоёма слабо сверкала от тусклого света восходящей луны, линия горизонта сливалась с непроглядной всеследующей темнотой. Девочка неохотно зашла по колени в остывшую реку, предварительно бросив на берегу тяжёлую обувь, стянув носки с полосатыми отпечатками скатавшейся грязи, задёрнув штаны и рукава расстёгнутой ветровки по локти. Босые ступни завяли в размокшем обволакивающем дне, а мелкие песчинки беспорядочно закружились в мутноватой воде. Оголённая кожа при соприкосновении с ледяной поверхностью сразу же покрылась беглыми мурашками, а кости заполнило холодком, какой словно просачивался сквозь мышечную ткань, процеживая посторонний грунт, что будто застревал в чувствительной плоти. Элиза лениво обмыла открытые части продрогшего тела в сопровождении случайных брызг.

— О, я тебя догнал. Кстати, ты куда его дела? — Наум присоединился к вынужденному купанию.

«Свиток!» — девочка вдруг опомнилась, когда бесконечный мыслительный поток благодаря товарищу дошёл до сенсационной находки, какая тогда мирно покоилась под топом.

Внепланово рано завершив водные процедуры, девочка в спешке выбралась на берег, словно окончательно потерявшись в реальности — из головы вылетел простой факт того, что необходимо было взять хоть, к примеру, полотенце. Может быть, Элиза через край увлеклась детальным изучением Калды? Благо, Наум уже привык к подобной периодической рассеянности подруги: она то чересчур внимательна и предусмотрительна, то совсем неосознанно существует где-то в иномирной вселенной, посему мальчик милостиво позаботился об организации востребованных сухих вещей.

— Когда будем в палатке, надо будет придумать куда спрятать… — еле уловимым невнятным шёпотом пробормотала девочка себе под нос, параллельно вяло избавляясь от назойливой влаги с открытых участков кожи при помощи потрёпанной шершавой ткани, пока холодный бледный песок под ногами впитывал уроненные капельки.

Через несколько нежеланно затянувшихся минут из злополучной воды из последних сил, чуть ли не спотыкаясь из-за дискомфортных мозолей на и без того усыпанных мелкими шрамами ногах, какие на опасном для них речном дне наткнулись на повсеместные песчинки, проворные острые камушки и прочие мелочные неприятности, а плюсом от громоздкого веса усталости, выполз и Наум. Будто у мальчика внезапно прихватило сердце, он горестно вздыхал при малейшем совершённом действии: с каждым тяжёлым шагом, со следующими, когда лениво взял полотенце из завидно сухих рук Элизы, принялся кое-как вытираться, вдобавок иногда неразборчиво мурлыкал что-то жалобное и обиженное в сторону масштабной несправедливости и бессмысленности.

Напарники неторопливо прихватили с берега вещи и нога в ногу выдвинулись к лагерю на последнем издыхании, как только заметили почти бесшумное приближение тёмного силуэта негустого скопления товарищей к водоёму, каких, судя по обыкновенно несвойственным им кислым минам и витающем в воздухе плотном напряжении, тоже безбожно вышвырнула Калда. К тому же, среди ребят не находилось смельчака, кто решился бы выронить и словечко из уст. Хотя, никто и не сможет сказать наверняка — вдруг те резкие угрозы мрачной старшей касаемо языка действительно могут воплотиться в реальность?

Унылая толпа пересеклась с не менее поникшими Элизой и Наумом, пока одни нехотя спускались к берегу, другие тоже без особого рвения поднимались по небольшому склону, где песок сменялся протоптанной растительностью. Мальчик, не поднимая неописуемо выразительных (в особенности под падающими игривыми солнечными лучами, как и сам их носитель, повсеместно усыпанный забавными крапинками — озорными веснушками, с рыжими непослушными кудряшками), но на сей миг слегка припухших ярко-зелёных глаз, окрас радужки которых явственно иллюстрировал цветущий луг с колыхающей от дуновений свежего летнего ветерка крепостью из высокой сочной травы, успел дружественно хлопнуть по нескольким попутно подставленным в его сторону ладоням, принадлежащих наиболее ему близким приятелям.

Девочка непроизвольно принялась искать беглым взглядом Хейдена, на которого она с другом внезапно наткнулись в самый неподходящий для того чересчур неоднозначный момент, однако желанного товарища среди знакомых лиц по неизвестным причинам не оказалось. Зато, словно взамен, взор Элизы случайно встретился с ледяными сосредоточенными очами Ролина, самовольного отстранённого напарника Хейдена. Этот скрытный мальчик обладал довольно низким по сравнению с большинством товарищей, ростом, однако мог бы смело похвастаться нехилой физической подготовкой и утереть нос любому сопернику; чёрные короткие волосы, малость влажные и сальные после беготни за свитком в лесной чаще были наспех приглажены — их обладателя всё-таки немного беспокоила презентабельность его внешнего вида и аккуратность обличья, о чём напрямую свидетельствовали вполне успешные, но всё ещё остаточно небрежные попытки Ролина подражать истинному эталону Академии — Калде в организации стандартной униформы на своём крепком теле; помимо этого новобранец схож с грозной старшей качеством движений — они резкие, уверенные и зачастую до мелочей продуманные; а ещё в глазах обоих Элиза уловила долю горестного сожаления, бесконечную череду завышенных требований к себе, прочно засевших конфликтов по любому поводу с самим собой и неугасимая жажда признания. По позвоночнику вдруг пробежал поверхностный холодок, словно моментально перешедший от самого мальчика, а девочка под влиянием неизведанных чар и любопытства разрешила себе немного ослабить контроль над собой, чуть вздрогнув, когда на несколько эмоционально перегруженных секунд самовольно утонула в непредсказуемом океане тёмно-синих поблёскивающих под болезненно непривычным освещением единственного налобного фонарика на всех прибывших новобранцев, который Калда посчитала верным доверить именно этому ученику Академии, что абсолютно не удивительно, пронзительных глаз. Ролин сразу же зачислился в негласный список нецеленаправленно подобранных на тернистой жизненной линии загадок, одна другой краше, какими Элиза частенько забивала свой разум. В начале распутывания каждого клубка неизменно трудно даже вообразить, насколько штормовым и долгим окажется опасное погружение в на поверхности ложно чистую, но затем непроглядную мутную воду до незримо далёкого дна внутреннего мира, повсюду усыпанного либо ядовитыми колючими шипами, острыми осколками камней и обломками трагически потонувших кораблей вместе с брошенными на убой когда-то искренними надеждами и мечтами, что мучительно захлебнулись по приказу добровольно выбранного пути страданий, цинизма и смирения с участью жестокой судьбы, либо бесчисленными сверкающими драгоценностями, чудесными узорчатыми ракушками и светлым мягким песком, будто пушистое обволакивающее облако, как решишься на него ступить.

Элиза была вынуждена разорвать зрительный контакт с товарищем, когда её слегка раздражённо, даже с некоторой едва осязаемой нервозностью потянул за локоть Наум, который до этого неактивно шагал в гору перед ней, но сейчас вдруг резко ускорил темп, в то время как толпа товарищей по-прежнему неспешно ползла к подножию низкого холмика под строгим надзором Ролина, который замыкал строй.

«А? — неспроста изумилась девочка в собственных мыслях, но наяву лишь шире распахнув глаза. — С чего бы это? Что-то не так?»

Элиза послушно подчинилась Науму, доверившись ему — разводить споры при группе тех ещё сплетников буквально под боком совсем не было целью двух друзей, раз уж даже мальчик с обострённым чувством справедливости не подал голоса, а, наверняка пораскинув мозгами, прибегнул к настойчивым физическим прикосновениям.

Девочка вопросительно вскинула бровь в ожидании доходчивых объяснений, когда ребята оторвались от кучки новобранцев, и наконец представилась возможность без чутких посторонних ушей поговорить наедине недалеко от лагеря, где в роли слушателей выступают лишь кусты и деревья, а до палаток звук не донесется, растворившись в природном, сторожившем тайны, шуме листвы. Мальчик нетипично для него замялся, нахмурившись. Его чуть настороженный взор был сосредоточенно спрятан внизу, пока Наум переминался на одном месте, а после застыл, будто восковая фигура, — кажется, он в тот момент размышлял о верном построении аргумента-оправдания внезапного действия.

— Элиза, не пойми меня неправильно, — за таким вступлением обычно следуют глупые неоправданные опасения, как настырно твердил названной её не особенно богатый личный опыт. — но не надо пестрить в глазах Ролина. Поверь мне, это вряд ли закончится чем-то хорошим…

— А откуда тебе знать? Ты мне ничего по этому поводу не рассказывал, — девочка задумчиво скрестила руки на груди, не бросая попытки хоть на мимолётное мгновение поймать нерешительный взгляд друга своими сосредоточенными чуткими тускло-серыми очами, в каких будто бы напоказ отражалась безмерная печаль всего мира.

— И недаром. Не самая интересная тема для обсуждения, — Наум тяжело вздохнул, по всей видимости, безуспешно отгоняя навязчивые воспоминания, быстро сомкнул веки, окованные короткими ресницами, и плотно поджал шершавые губы.

— Ты же понимаешь, что у меня нет оснований избегать Ролина, пока я не понимаю причину этого? К тому же, он кажется мне довольно интересным человеком, — Элиза простодушно пожала плечами, придерживаясь объективной оценки ситуации и руководствуясь проверенным методом рациональности.

Последнее предложение действительно поразило мальчика — он совершенно не ожидал услышать из вечно тщательно контролируемых ею же уст подруги что-то наподобие уже сказанного, какое грубо затолкнуть обратно в глотку теперь уже никак не выйдет. Оно чем-то с неповторимой мощностью, с неуловимой быстротой невероятно болезненно кольнуло его сердце, пронзая насквозь в самую ранимую, трепетно оберегаемую ото всех потенциальных ударов координату, в которой под тремя уже в крах разрушенными древними замками, окованными в прочные звенящие цепи, покоились слишком личные, слишком досадные счёты с Ролином. Любой на своей шкуре точно хоть однажды проживал, каково это, когда щепотка соли из чужих или давно знакомых, родных пальцев вдруг беспорядочно рассыпается на вот-вот затянувшуюся рану, как белые кристальные крупицы, одна за другой, раскаляя органы чувств, прожигают разгорячённую открытую плоть, беспрепятственно просачиваясь дальше, безвозвратно пропитываясь густой тёмной кровью. Тронутая такой непредусмотренной реакцией друга девочка незамедлительно ощутила непосильный вес накатившей нещадной вины и отголоски стремительно надвигающегося давления угрызений совести в груди.

«Стоп, я что… пытаюсь оправдать Ролина? — внезапное осознание окончательно отрезвило помутневшее от усталости сознание, вернув в колею неугомонного ритма жизни, какое чуть было не пустилось на самотёк по неосторожности. — Что я вообще делаю?»

— Извини, я не права, — тихо сорвалось с губ Элизы нежным мелодичным голосом, каким она наглядно передала свои честные нравы подлинного раскаяния. — спасибо, что предупредил меня.

Наума отныне вовсе не заботил пронизанный всевозможными спрятанными ранее эмоциями диалог, ведь нежданно открывшегося с совершенно незнакомого уязвимого ракурса мальчика с головой поглотили яркие хлёсткие картинки несладкого былого, от которых он никак не мог отделаться, сколько бы не старался перевести внимание на иные вещи, посему в качестве ответа лишь отмахнулся, тоскливо покачав головой, неумело отторгая вкрадчивые мысли.

«Что же делать?» — Элиза металась, лишённая всякой идеи.

И тут, как по заказу, в потухших ребят чуть ли не влетел лбом на всех скоростях зашуганный Хейден. Он в последний момент испуганно, но, следует отдать должное, очень даже эпично затормозил перед издалека незаметными в темноте преградами в лице недавно встреченных им в течение испытания по поиску свистка товарищей, поднимая под ногами грязную пыль резко проехавшими по протоптанной тропинке и недовольно прорычавшими рельефными подошвами чёрных ботинок. Задумчивая Элиза успела среагировать только мысленно, подсознательно выстроив примерную картину беспорядочной ситуации, а вот шустрый Наум по щелчку пальцев сумел выбросить все нахлынувшие беды из отяжелевшей головы, интуитивно и цепко, хоть и грубовато хватая подругу за её ледяное запястье, рывком дёргая в сторону за собой, стараясь не переборщить с расчётом силы, иначе напарница уткнулась бы носом в колючие кусты.

«Что за?..» — испуганная девочка будто потеряла рассудок.

— Ты чего так пугаешь-то?! — презрительно фыркнул Наум, всё ещё не выпуская руку подруги из своей, пока Элиза восстанавливала утерянное самообладание, вновь принуждённо обожжённая очередным нежданным касанием напарника.

Влажные вследствие длительного бега пряди прямых каштановых волос Хейдена, длиной чуть ниже кончиков ушей, облепили липкую кожу, по которой скатилась парочка мелких капелек пота, сливаясь в единую влажную дорожку на щеке, алый румянец которой из-за физической нагрузки демонстративно вспыхнул, становясь ещё ярче после того, как ошарашенные светло-карие стеклянные глаза мальчика метнулись в направлении скрепленного запястья Элизы ладонью Наума сверху.

— Извиняюсь! — смущённо пробормотал Хейден, вытянувшееся лицо которого пуще прежнего залило краской каждому известного оттенка неловкости.

Кажись, мальчику с естественными подростковыми фантазиями вопреки тому, о чём согласно неоспоримым наставлениям преподавателей Академии необходимо ежедневно размышлять: кропотливое учение, честное исполнение долга, искренний патриотизм (но гораздо похвальнее в счастливые свободные минуты не бездельничать, а проводить время с пользой для поощрения собственного достоинства, как почётного гражданина, и, что важнее всего, благополучия окружающих), не стоило абсолютно никаких усилий просто-напросто сопоставить предыдущую неоднозначно-интимную встречу с ребятами в непроглядной чаще, так что бесполезно гадать, что он там конкретно уже успел напридумывать о нынешнем статусе отношений Элизы и Наума. Напоследок Хейден жадно глотнул воздух, после чего торопливо поспешил догонять остальных товарищей у реки, что показывало типичное шершавое серое полотенце, небрежно перекинутое через узкое выпирающее плечо. Впрочем, ноги у новобранца подобны свисающим ветвям плакучей ивы — длинные, тощие и гибкие, посему вполне можно провести забавное сравнение и со страусом.

Хейден, будто бушующий ураган, сорвался с места унёсся вдаль, а Элиза и Наум рефлекторно переглянулись — оживившийся взгляд просветлевшего мальчика, у которого над затылком словно рассеялись пунцовые тучи, не выражал прежней заразительной тоски, поэтому у напряжённой девочки моментально камень упал с сердца, хотя несколько обломков всё же остались на крайний случай.

«Кто бы знал, что он грустит так же сильно, как и улыбается…» — Элиза по привычке до крови впилась передними зубами в нежную кожу губ с внутренней стороны.

Наум вдруг опомнился, возвращаясь в привычное поведение: он плавно переместил ослабленную хватку с уже извне согретого запястья малость поникшей напарницы до её маленькой холодной ладони, легонько разжал своими её короткие согнутые пальцы, израненные в результате упражнений на грубой поверхности, костяшки которых обводила расплывчатым пятном сине-фиолетовая кожа, как бы вежливо спрашивая этим жестом разрешение. Девочка сей миг прознала суть замысла, посему деликатно не оборвала нить бессловесного разговора, а наоборот поощрила, отвечая мальчику согласием — она без сопротивлений пустила его, и они скрепили руки, будто взаимно телесно извиняясь за все когда-то бестактно выскользнувшие обидные фразы, без предупреждений совершённые поступки, ошибочно выбранные варианты или недооценённые качества друг друга.

Беззаботно болтая сцепленными ладонями взад-вперёд, периодически соревнуясь в силе, ребята неторопливо добирались до лагеря, но едва только настигли его пределов — сразу же отдалились друг от друга, как ни в чём не бывало. Нагнетающая обстановка витающего в густом воздухе мёртвого безмолвия смешалась с угрожающей позой Калды, какая, устремив прищуренный взор острых серых глаз в самую глубину непроглядной лесной чащи, выжидающе скрестила руки на груди, пока наблюдала за постепенно выходящими по одиночке из зоны испытания другими инструкторами. Внимательно сканируя каждого вернувшегося непоколебимо безразличную девушку выдавал приподнятый подбородок всякий раз, как только мелькал чей-то силуэт в сопровождении налобного фонарика, будто бы она параллельно своему контролю искала кого-то определённого, скрывая за своей привычной маской лёгкое беспокойство и нетерпение в желании встречи. К Элизе и Науму Калда хоть и была обращена стороной напряжённой спины, осанка которой казалась необычайно прямой, но старшая сей миг уловила присутствие новобранцев — кончики её чутких ушей малость шевельнулись в направлении ребят, словно оповещая хозяйку. Обнаруженных не посетила решимость даже сдвинуться с места, посему они, чуть ли не лишая себя возможности дышать в случае Наума, застыли в одном положении. Однако настороженность Элизы пересилило её же неукротимое любопытство, так что девочка приземлилась на трухлявое бревно, беспрепятственно изучая Калду. Зарядившись смелостью напарницы, мальчик на цыпочках бесшумно, по-воровски, подкрадывался к палатке, дабы закинуть внутрь полотенца.

Краешки губ внезапно просветлевшей девушки тронула неудержимая лёгкая улыбка, а оживившиеся очи слегка засияли добродушным блеском, когда на горизонте в поле зрения показалась чёткая фигура последней из старших, что, несмотря на всеобщую муку усталости, радостно махала рукой над головой, пока остальные до неё спокойно, а если быть точнее, чуть ли не с высунутым набекрень языком, ковыляли к палаткам, по достижении чётко отчитываясь инструкторше об итогах надзора за новобранцами, вдобавок отдавая честь. Калда отвязалась от толпы возвратившихся, приближаясь навстречу долгожданной коллеге.

«Плохо слышно, — Элиза напрягла слух, ибо пропускать внештатный диалог не в её компетенции. — Вот как специально!»

— Всё прошло без изъянов, цель уже найдена в секторе двадцать один, — малость хриплым голосом доходчиво разъяснила о нынешней ситуации пришедшая, интонация которой была ровной и плавной.

Облик девушки был достаточно приятным, немного выделялся чувственностью среди скомкавшейся серой массы учеников Академии, где все её составляющие непроизвольно разбрелись с отовсюду доносившимися поучениями и с повсеместно наступавшим на пятки сводом правил, а затем незамедлительно сравнялись под одну гребёнку: не касающиеся костлявых выступающих плеч русые, скорее мышиного цвета блёклые волосы, сверху перевязанные полу-прозрачной тканью, из-под которой была выпущена воздушная объёмная чёлка; крупные, подобно кукольным, как и весь образ в целом, странного светло-сиреневого оттенка стеклянные притягательные глазки, окованные длинными закрученными ресницами; худощавую низкую фигуру надёжно покрывала стандартная плотная униформа, а теперь ещё и следы пыли на ней вперемешку с крошками почвы, но они вовсе не обременяли благодатное расположение духа, среди давным-давно похороненного настроения остальных учеников который считался истинной драгоценностью, хоть и изредка получал едкие недовольные комментарии угрюмых людей. Непонятно, почему Калду ни капли не смущало, а уж тем более моментально влияло на неё положительным образом нетипичное воспитанникам Академии поведение товарища, но этот факт мог вполне себе сыграть на руку, хотя в зависимости от обстоятельств являлся одновременно и довольно-таки сомнительным планом.

— Чтож… Хорошая работа, Илса, — на секунду пораздумав, вдруг одарила Калда названную похвалой, стоически сохраняя несоответствующее произнесённым словам сосредоточенное, но, следует признать, всё же не такое равнодушное, нежели обычно, лицо.

«Что за двойные стандарты?» — не то, чтобы возмущённо, а, наоборот, с разгоревшимся интересом задала вопрос про себя Элиза.

Наум же от такой картины шокировано выпучил глаза, с опаской опускаясь на бревно рядом с эмоционально не особо потрясённой напарницей. Илса, кажись, тоже совершенно не ожидала такого резкого поворота событий, посему на мгновение растерянно моргнула, но затем отреагировала милой искренней улыбкой в знак благодарности и почтения, непроизвольно вынудив впервые чересчур мягкую Калду под влиянием некоторой подступившей неловкости отвести взгляд, замаскированный в манере серьёзной задумчивости, дабы спрятать его от самой себя. Под властью её жестокости были абсолютно все присутствующие, но, по всей видимости, сама она была околдована чарами неизведанных, даже пугающих её тёплых эмоций, дающих обжигающий контраст на холодную рациональную голову.

— Ждём остальных, а потом ужинаем, — строго скомандовала Калда, обращаясь к эпицентру скопления товарищей, вместе с тем отбросив все «слабости», но от Илсы — ни на шаг.

«Она очень хорошо научена своему образу…» — подчеркнула Элиза.

— Так точно! — резво откликнулись ответственные за пропитание старшие, успевшие метнуться за массивными рюкзаками с трапезой в свои палатки.

В течение нескольких дней едой по расписанию занимались севры — ребята северной национальности, которая присуща завоёванным территориям, простирающимся широкой полосой наиболее близко к полюсу, захватывая все опоясывающие ледяной океан, носящий имя «Мариам», берега. Таких людей сложно было не заметить, ведь они явственно выделялись своей схожестью со снежными сугробами: неестественно светлая, почти что белоснежная плотная кожа, такие же по цвету волосы и ярко-серый окрас радужки. Однако в нынешние времена приверженцев этой касты отличала ещё и усложнённая судьба и тяжёлое прошлое, о чём свидетельствовали хранимые ужасающие воспоминания в связи с прошедшей войной в жизни почти каждого оттуда. И теперь наиболее выдающиеся молодые севры вынуждены находиться круглые сутки бок о бок с их до сих пор потенциальными врагами в период обучения в Академии, в надежде заработать своим трудом статус и поднять этим свою семью со дна, несмотря на то, что всем обеспечили социальное равенство. С каждым полученным от товарищей доверием всё реже из уст в уста проскальзывали слухи, мол, эти иностранные ребята революционно настроены, но это уже отдельная тема.

— Блейк! — громким шёпотом прошипел женский голос. — У тебя точно из того места руки растут?!

— Иветт! — передразнил он девушку. — Да что я могу сделать?!

В сопровождении коллективного кое-как сдерживаемого смеха рассеяно негодовал парень. Тушёнка, которую полноватый старший настойчиво намеревался отправить в котелок, висящий на умело сооружённой конструкции из ветвей над костром, как назло приняла форму банки и никак не желала из неё выходить, сколько бы её не выгоняли из полюбившегося ей жилища, встряхивая туда-сюда и ударяя ладонью по дну.

— Оно не лезет! — после этой отчаянной фразы всех тех севров разом будто прорвало, как и добровольно подключившихся к процессу некоторых других старших, не относящихся к этой национальности.

— А утром будет твоя любимая ка-аша! — по-издевательски протянула Иветт, в повседневности унылая инструкторша с двумя белыми узкими изящно сплетёнными косами.

— Я уже тут столько овса съел, что мне стыдно посмотреть в глаза лошади, — с наигранной горечью подхватил ещё один юноша из севров, Даинн, на бледном носу с горбинкой которого красовались огромные квадратные очки с массивной чёрной оправой, без которых, по увлекательнейшим рассказам его товарищей, он подозрительно сильно смахивал на слепого крота.

Спохватившаяся Калда, всё внимание которой в ту же секунду переметнулось к взорвавшемуся источнику непозволительно весёлого шума, лишь слегка нахмурила брови, негодуя разве что из-за того, что её своими резкими звуками без дела отвлекли от неотложно важного занятия под названием Илса.

— Это она соотечественников покрывает? — еле слышно пробормотал Наум возле уха Элизы, чтобы услышала только она одна.

— Может быть, но я думаю, главная причина в другом… — девочка игривым взглядом указала на самую оптимистичную старшую, с которой постепенно таявшая инструкторша вела беседу вдали от гогочущего сборища за палаткой.

Вскоре по брёвнам расселись и добитые (но не насмерть) похождениями к водоёму новобранцы, небрежно побросавшие полотенца по палаткам. Элиза чётко проследила, что мышцы сидящего, как на пороховой бочке, рядом Наума не на шутку напряглись — он не целенаправленно пересёкся презрительным взором с безразличными холодными глазами Ролина, безграничный синий океан которых словно покрыла непробиваемая корка кристально сверкающего узорчатого льда, что ослеплял чужой проникший взгляд, закрывая таким образом истинный внутренний мир. Чувства этого мальчика сравнимы с нерушимым булыжником, внутри которого наверняка покоится нежная ранимая сердцевина, на какую он нещадно давит, не давая продыху.

Одолев порции гречки с терпимой по вкусу проворной тушёнкой, которую кое-как всё-таки извлекли из жестяной банки, возле огонька принялись во всё горло распевать костровые песни, кто как умеет или не умеет вовсе. Зачастую после общепринятых текстов для галочки единственная на всех уже ни одной вылазкой потрёпанная гитара переходила поочерёдно по нескольким рукам, владельцы которых старательно исполняли авторские куплеты, целиком вкладывая в них необходимо подавляемые ежедневно все свои эмоции, а остальные собравшиеся навостряли уши и трепетно внимали услышанному, в конце обязательно тихо хлопая в знак сострадания. Все находили в этих словах себя, а Элиза по привычке искала запутанные потайные ходы в чужие глубины настоящих личностей её товарищей через их же творчество.

И вот, музыкальный инструмент добрался до Илсы под неотрывным надзором Калды. Своими ухоженными пальцами девушка уверенно касалась струн, будто успокаивающе поглаживая, источая при их помощи трагическую мелодию, подкрепляя идеально подобранной интонацией звонкого голоса печальное настроение произведения.

Тоска, одиночество, боль, дыхание ночи…
Это, конечно, совсем не то, что ты хочешь
А я становлюсь всё злей и упорней
Я каждый раз вырываюсь с корнем
Оставляя глубокие раны, ужасные шрамы
И лечу всё равно траекторией той же самой
Становясь от этого злей и упорней
Снова и снова вырываясь с корнем.

Милая, имя тебе легион!
Ты одержима
Поэтому я не беру телефон
Соблюдаю постельный режим
Но в зеркале ты
Из крана твой смех
Ты не можешь меня отпустить
А я не могу вас всех!

Ты за каждым углом
В крыльях бабочек, в кронах деревьев
И дело тут вовсе не в знаках, заклятиях, зельях
Демоны ищут тепла и участья
Предаюсь огню, разрываюсь на части
Оставляю ожоги и ноющие порезы
Всё равно ты ранишь сильней, чем стекло и железо…
(Fleur — Легион)
Как только Илса завершила исполнение под аплодисменты, она сразу же обменялась малость тревожным взглядом с настороженной Калдой, приземлившейся на бревне с противоположной стороны обустроенного кострового места, которая, кажись, уже догадывалась о том, кому была посвящена песня. Элиза вновь заинтересованно проанализировала беззвучный диалог, строя различные теории.

«Неужели она про Калду? Это она ей так намекнула? Или это призыв о помощи?» — девочка обдумала первое всплывшее предположение, но пока что отмахнулась от него до ночи.

Затем Элиза краем глаза покосилась на непривычно потускневшего Наума, явно проникшегося душевным выступлением — возможно, строки иллюстрируют его тесные болезненные связи с Ролином.

«Если мыслить максимально просто, то тут все какие-то одинаковые, — про себя горько усмехнулась девочка. — Эти двое и эти двое… чем-то похожи, разве нет?»

В тот момент затихший напарник казался девочке крайне несчастным — этим неопределённым вечером он действительно раскрылся в своём истинном воплощении, а не маячил простой обложкой беззаботного импульсивного мальчугана, который обижается на любое криво сказанное в свой адрес. Разумеется, девочка с самого начала их общения старалась подступиться к разгадке логической цепи личности, и вот, плоды её труда наконец взошли, точь в точь подтвердились и построенные когда-то предположения — с самой дальней, самой крепкой грани виднеется не только зарытая тоска о прошлом, искренние струившиеся неудержимым потоком сожаления, но и нерушимая воля Наума следовать собственным моральным ценностям, не бояться чужого мнения, по-настоящему жить и заботиться не только о ближних, но и не забывать о самом себе. Его мощное рвение настырно отстоять вселенскую несправедливость отныне проливается ярчайшими лучами сквозь наружное обличье. А самое главное — мальчик умеет дружить, каким навыком навряд-ли сможет похвастаться Элиза, иногда излишне думающая о собственной выгоде из собранной информации. Но, кто же знает — может, она просто пока что не распустилась, а ещё замыкается в клетке из своих же лепестков?

Так и не найдя в себе решимости поддержать Наума хотя бы тёплым прикосновением холодных рук, девочка молча считала секунды до окончания кострового собрания, а вместе с этим тонула в омуте размышлений, пропуская из виду выразительную музыку. Наконец мучения подошли к долгожданному концу, и по строгому приказу Калды все нехотя (за исключением Элизы) начали рассасываться по палаткам, словно кучка муравьёв, как их следом догнало угрожающее предостережение.

— …Если я или караульные увидят, что кто-то не спит — пеняйте на себя, — заранее предупреждая, бездушно процедила Калда. — причём все вместе.

В ответ никто не проронил ни слова — все недовольства сыпались изо ртов уже в брезентовом укрытии. Заползая внутрь и нервно застёгивая молнию подобия тканевой двери, Наум, по классике, измученно вздохнул, ибо ему выпала участь следить за порядком ночью. Напарница одним ленивым движением руки включила тусклое освещение лампы, покоившейся в углу тёмно-красной палатки.

— Так, а что делать с этим? — Элиза достала из сейфа в виде топа уже позабытый всеми, как страшный кошмар, свиток.

— Э-э, ну ты же у нас умная, да?.. — неловко почесав затылок, промямлил мальчик, в надежде спихнуть напомнившую о себе проблему на смекалистую напарницу.

«Думай, думай, думай…» — девочка, осознав, что она единственная, кто сейчас более-менее способен на здравые мыслительные процессы, со шлепком ударила себя ладонью по лбу, устало смыкая веки.

Спящий мозг лениво откликнулся на жалобную мольбу, присылая псевдо-гениальную идею. Следуя инструкции своих мыслей, Элиза в спешке расстегнула крупный рюкзак и, с режущим слух шорохом покопавшись в нём, вынула несколько мелких катушек с синими и фиолетовыми нитками, в которые воткнуты иглы, а также порванный по краям помятый лист бумаги и отрывисто пишущую ручку. Девочка торопливо набросала несколько предложений, а затем дала прочесть Науму свой хитрый план, который подразумевал актёрскую игру на случай вполне вероятной прослушки. Мальчик слегка ободрился, понимающе кивнул, передавая инициативу напарнице.

— В общем, я оставлю свиток под топом и зашью палатку, а нитки примотаю к ноге. Если кто-то распорет палатку, то мы сможем доказать, что свиток украли, — Элиза намеренно объяснила другу ложный замысел.

— Понятно, это ты хорошо придумала, — Наум тоже не по-настоящему согласился с ней. —  Ладно, пойду я дежурить…

— Будешь охранять мои сны, — безучастно подшутила его уже расслабившаяся соседка по палатке, на самом деле прекрасно осознавая, что ему предстоит в следующие часы, и даже этому сочувствуя.

— Ага, всегда мечтал, — неопределённо хмыкнув, бросил напоследок мальчик, удаляясь по своим делам.

Оставшись наедине с собой, Элиза неторопливо сбросила с широких плеч прочную ветровку болотного оттенка, как сразу оголённую кожу на руках площадью от незримой метки чуть выше локтей до кончиков пальцев обдало армией проказливых мурашек, ведь сверху девочка осталась лишь в чёрной плотной футболке с крепкой качественной нашивкой на левой стороне груди в виде символов новобранцев Академии: внутренность фигуры, имеющей чёткую форму зеркальной округлой рамы, была окрашена фиолетово-красными чередующимися полосами, а перед ними изображён силуэт юной бежево-коричневой птицы, застывшей во мгновении самого старта полёта, что иллюстрируют изящные распахнутыми мощные крылья, пёстрые перья на которых, словно утончённые клавиши рояля, все и каждое кропотливо вышиты по художественному замыслу. В Академии существовало несколько доступных направлений, соответственно, имеющие собственные индивидуальные талисманы, куда перспективные желающие по окончании начальных лет обучения могли податься: суровый морской флот (альбатрос), проворные шустрые разведчики (ястреб), сильные бесстрашные воины (орёл), отважные добросовестные врачи на горячих точках (пеликан) или смышлёные умелые исследователи (сова), склонные к работе мозгами, нежели телом, куда изначально неизменно и метила Элиза, в то время как Наума гораздо больше привлекало будущее честного солдата, борющегося за справедливость. Правда, в ту область, куда от безысходности намыливалась девочка, как магнитом притягивало представителей иной национальности — песчанники, которые, в сравнении с севрами, были в Академии и в целом в стране не так уж и многочисленны. Отличались представители этой группы не только выдающимся интеллектом, но и приспособленным под родную территорию, в пределах которой они и произошли, не менее интересным обликом: светлые ломкие соломенные волосы, в индивидуальных оттенках смуглая кожа и яркие янтарные небольшие глаза, от чего произошло поверие, что в порыве неописуемого горя обладатели таких волшебных очей бесконтрольно льют божественные оранжево-жёлтые блестящие слёзы, какие, вот-вот скатившись влажной дорожкой с щеки, падут уже лёгкими, даже воздушными драгоценными камнями, а на густых тёмных ресницах расплавятся их осколочные остатки. Подавляющее большинство песчаников скрытно демонстрировали свой хитрый ум, а явственно показывали откровенную лень и неприспособленность к обыкновенным бытовым делам, так как преимущественно нацелены на активность разума, не считая чем-то необходимым физический труд для своих хрупких ручонок.
(К данной теме мы возвратимся позже, а пока продолжим повествование с Элизой).

«И о чём я хотела подумать? — вместо важных тем, какие Элиза попутно своей деятельности на протяжении трудного дня внесла в список отложенных рассуждений перед сном, девочка отчётливо поняла только то, что проклятая гречка с тушёнкой явно пошла туго, знатно удваивая усталость пуще прежнего после приёма пищи. — Ладно, так, зашить палатку…»

Девочка нехотя отмотала отрезок нитки, пытаясь попасть распушившимся краешком в игольное ушко, однако и этому умудрились вновь помешать обстоятельства: внезапно по ту сторону палатки раздался хрипловатый мужской голос.

— Можно? — стучать по брезентовой ткани нежданному гостю показалось глупым, так что он решил воспользоваться словами, по-адекватному.

Элиза моментально спохватилась, посему в спешке спрятала под ветровку только что начатое гениальное изобретение и проблемный свиток, неловко разрешив ещё неопознанному товарищу войти в её маленькое укрытие одним скромным «да». Бегунок сразу же проскользил по молнии, и чересчур свежий уличный воздух мгновенно вызвал покалывание от холода на голых руках. Внеплановое появление старшего парня отразило на лице девочки изумление и долю нескрываемого любопытства, а в запутанном обмякшем клубке мыслей образовался мощный вихрь вопросов и бесчисленных предполагаемых тревог.

— С тобой же Наум живёт? — монотонно спросил юноша, Аифал, пригладив низкий хвост из негустых чёрных, будто тягучая смола, растрёпанных волос.

— Да, — без лишних раздумий спокойно подтвердила Элиза, ожидая продолжения диалога.

— Он тут фонарик оставил. Я заберу?

В спокойных лицевых чертах парня легко читалось в первую очередь простое безразличие, но в то же время и некая твёрдая требовательность — каждый заданный им вопрос казался риторическим, а спрос разрешения из лукавой вежливости оборачивался исключительным обязательством. Выделявшийся нос юноши подчёркивала острая статная горбинка, бровные дуги были расслаблены, как и естественно поджатые блёклые губы, тоненькая треснувшая полу-прозрачная плёнка которых в некоторых местах сползала. Сам старший был довольно-таки худощавым, скудным на мышечную массу, невысоким, навскидку едва превышал ростом рыжую макушку Наума и точно был ниже Калды. Аифал ассоциировался у Элизы со старинно-хрустальным антиквариатом — грубая кожа, повсеместно усеянная не затянувшимися мелкими ранками и родинками, подобно рассыпчатой лунной пыли, была немного смуглой, но отчего-то казалась странно-бледной, слегка уныло сероватой, возможно, из-за болезненности общего вида: нездоровые тёмные круги под усталыми глазами, радужка которых имела однотонный глубокий коричневый цвет, хриплый вялый голос и неотделимый от него терпкий, намекающий тональностью аромата на дешевизну и вязкий образ жизни одинокого подростка, запах сигарет, проникнувший в палатку следом за гостем.

— Да, — кивнула девочка, невольно отзеркалившая поведение пришедшего.

Без прочих прелюдий Аифал потянулся к нужному ему фонарику, что стал поводом для визита, непроизвольно давая оживившейся Элизе мельком рассмотреть ладони юноши с выразительными тускло-синими венами и костяшками, а также вдобавок приметить зорким взглядом на стандартной униформе, что идеально опиралась на ссутуленные плечевые выступы и свободно свисала вдоль узких рук, потрёпанную вышивку с изображением мудрой совы. Несмотря на условный штиль во время разговора, сердце Элизы почему-то периодически пропускало удары, а дыхание словно затвердевало каменной оболочкой, временно замирая и напрочь отвергая недоступный кислород; внизу напряжённого втянутого живота затянулся тугой неразрывный узел, без устали ноющий. Чувство приближающейся опасности от присутствия и внимания Аифала вперемешку с излишне диким влечением к нему поочерёдно туманили разум безумным контрастом — интересно и страшно, сравнимо со знойным солнечным светом, ведь так и манит бездумно подставиться под обжигающие лучи. И что же — довериться своим чутким ощущениям и спасаться методом игнорирования или всё-таки уступить неумолимому любопытству и наугад шагнуть в эту таинственную бездну?

Быстро забрав необходимый предмет, Аифал без дополнительных слов вяло пополз обратно к выходу из палатки, что легонько укололо принципиальную Элизу по её идеалам этикета — а где спасибо-то? Ну, или хотя бы попрощался бы напоследок, что ли.

«Вот чёрт, почему меня постоянно тянет ко всяким травмированным придуркам?  Надышал ещё тут своим никотином, тьфу!» — презрительно подумала девочка, без сомнений отбрасывая в дальний угол все трепетные воздыхания, стоило только ощутить на себе чужую бестактность.

— Спокойной ночи, — раздалось из уст холодное пожелание, после чего недружелюбный гость исчез за предварительно застёгнутой им же имитацией дверей палатки.

«Ладно, всё не так уж и плохо… — благородно простив исправившегося Аифала, Элиза шумно втянула носом прохладный воздух с отголосками сигаретного дыма, который неприятно пощипывал ноздри. — Блин, я аж забыла про то, что он курильщик! Фу, я передумала… Гадость какая… Я больше не хочу с ним общаться.»

Пересаживаясь на колени ради удобства, девочка вынула из укрытия в виде ветровки нитки и иглу, а затем снова принялась мучиться с попаданием в «мишень», мысленно надеясь, что больше никто не посмеет помешать её замыслам. Неумело зашив с широким интервалом меж проколами вход, Элиза, оставшаяся наедине с отвратительным для неё запахом, исполнила всё задуманное по пунктам плана: демонстративно привязала к ноге другую катушку, спрятала в сокровенное место свиток, погасила свет… Но девочку никак не покидало это проклятое чувство, что за ней всё ещё кто-то безотрывно наблюдает. В какой-то степени она была благодарна Аифалу, который к ней нежданно-негаданно заявился, ибо с его присутствием она ощутила некоторую безопасность, но теперь Элиза вынуждена провести целую ночь в одиночестве, храня под одеждой пергамент, за каким охотятся все новобранцы.

«И как теперь спать? — девочка поёжилась, заползая в уютный, но ещё не нагретый спальный мешок. — Вот бы здесь был Наум… Илса, Калда, Ролин, Хейден, Аифал… С ними всеми легче, какими бы они ни были.»

Тихий кроткий вздох среди мрачной атмосферы ночного леса, распахнутые уставшие глаза, ежеминутная перемена позы в поиске самой удобной, болезненно ломящие коленные суставы, паническое давление в груди изнутри, фатально растущее с каждым отсчитанным мгновением, а в ушах звенела пустота, словно неустанное тиканье надоедливых часов, юркая стрелка которых пробивает каждый миг как очередной целый час… И кто-то точно смотрит. Чей-то цепкий взор напрочь приклеился к Элизе и даже в самой кромешной темноте не покидает её фигуру.

«Интересно, кто-то действительно подслушивал? И придёт? Наум точно должен быть где-то рядом, чтобы проследить, если вдруг что… — с морально непосильным трудом сомкнув тяжёлые веки тревожилась девочка в потоке собственной слабости. — Но это же в любом случае будет кто-то из своих. Почему мы вообще соревнуемся между собой?»

Равномерно вздымалась и опускалась грудная клетка, определённый силуэт одного положения застывал, растворяясь в хрустящей постели и готовясь временно отправиться в потусторонний мир, в каком отсутствует любой контроль. Желание окунуться в океан безмятежности отчасти подавило страхи, но те всё же окончательно не отвязывались от мыслей, следуя по тропе неизведанных сновидений и проникая в жуткие их сюжеты. За пределами брезентового укрытия дружные севры уже сняли котелок, собрали съестные припасы в свои громоздкие рюкзаки; старенькую гитару, со струн которой возле костра вечером хорошенько стряхнули пыль, бережно упаковали в родной потёртый чехол; караульные принялись мониторить территорию разбитого лагеря, еле как перебирая ногами; укрытая мягкими дымчатыми облаками успокаивающе светила грустная луна, пока сияющие беззаботные звёзды одна за другой проявлялись на равномерном тёмном полотне небосвода, обещая ясную солнечную погоду. Мирный покой наконец подкрадывается… Но один ли покой?

«Кто?!» — до смерти испуганная Элиза интуитивно дёрнулась, ощутив чужую уверенную ледяную хватку на себе.

Сознание стремительно вырвалось в реальность, тело моментально пробило крупной дрожью, конечности бесконтрольно затряслись, к горлу незамедлительно подкатил колючий ком, вынуждая ненасытно глотать ртом режущий воздух, а непрерывно колотящее тревогу сердце чуть было не остановилось от резкого пробуждения организма.