Часть 1
Попугай над головой оглушительно крикнул. И тут же, будто вторя ему, за спиной проскрежетал старческий голос:
– Евангелина!
Она оглянулась. Ну да, можно было даже не оглядываться, между деревьев маленького ухоженного садика с наносной землёй, к ней торопливо переваливаясь, ковыляла женщина в чёрном, и широкие края её рясы сбивали пыльцу с ярких цветов.
– Евангелина, вот ты где!
Она отвернулась от старой монахини и отогнала москита, заодно смахивая со лба пот от удушливой влажной жары. Опять заорал попугай, в воздухе пахло раздавленной зеленью и свежей землёй. Старик-индеец, лопоча что-то непонятное, сидя, пятился, пачкая выгоревшую холстину штанов красной глиной, мотыга валяется рядом. За спиной приблизилось сиплое дыхание.
– Что он говорит? – спросила Ева.
Старая монахиня остановилась рядом и тоже вытерла пот.
– Зачем ты сняла капюшон, а? – в скрипучем голосе явственно слышна безнадёжность, – Ты опять меня не послушалась...
Дряблая кожа на её щеках сегодня была гораздо бледнее обычного, мешки под глазами больше, круги – темнее. Пухлые руки в морщинах судорожно сжимали футляр от очков. Старик перевёл на неё взгляд и ещё больше оцепенел от ужаса.
– Почему ты никогда... – в голосе монахини слышна усталость, потом она вздохнула и покачала головой, – впрочем, не важно...
– Почему он боится? Почему все, кто меня видят – боятся?!
Девочка сдёрнула чёрную накидку с плеч и швырнула на землю. Старик-индеец снова поджимает ноги и таращит глаза.
– Мне всего лишь было слишком жарко, я не заметила его за цветами! Почему я всю жизнь прячусь, сестра Изабелла?!
– Насчёт него – догадаться несложно, – ворчит она и поджимает морщинистые губы. – Включи логику, дитя моё. Наш монастырь построен на вершине старой...
–...горы? – подсказывает Ева, когда ей надоедает ждать, пока старая монахиня справится с отдышкой.
– Пирамиды. В честь Кетцалькоатля, я тебе говорила...
– Да, в перерывах между тасканием земли для сада и постройкой часовни. Хорошо, хоть келии не пришлось строить, они внутри...
– Да. И представь, что видит этот старик?
– Нас? Часовню? – Ева потихоньку вытирает о свой балахон испачканные в соке цветов руки.
– Думаю, часовня его волнует мало... Так вот, на месте, посвящённом Кетцалькоатлю, он видит тебя и меня. Кетцалькоатль, скрывающийся под белой маской и Тольтэк Чёрный.
– Хм?
– О, да неважно... Теперь не имеет значения...
Старик, не то чтобы смелеет, но отходит настолько, что начинает лопотать снова, и в его речи пару раз мелькает клокочущее и клацающее, как птичий клёкот: «Кетцалькоатль». Он несколько раз кивает и мешает крестное знамение с какими-то ритуальными жестами, что-то спрашивает. Сестра Изабелла хмурится, кричит на него надтреснутым голосом и отдуваясь, вытирает мокрое лицо рукавом рясы.
– Вот, старый дурак... – пыхтит она и сложенные в недовольную линию губы образуют новую сеть морщин на её щеках.
– Что он говорит, а?
– Спрашивает, будет ли жить его народ и предлагает принести жертву.
Лицо сестры Изабеллы сереет, чёрные глаза среди морщин метают молнии. Она снова надтреснуто кричит и отдуваясь, указывает пальцем на дверь деревянной, с белёными стенами, халабуды, у самого края сада, где живёт их садовник. Старик, пятясь, тараща глаза и тихо лопоча на своём наречии, отползает в ту сторону.
– Что? – наконец говорит Ева, поскольку старуха, жуя губами, задумчиво смотрит между деревьями сада за ограду, где во влажной дымке утренних испарений видны верхушки деревьев сельвы. – Нам что, опять всё бросать и искать другое место?
– Не так громко, Евангелина, прошу тебя... – монахиня тянется к виску, но на полпути роняет руку и снова сжимает футляр для очков.
– Сколько это может продолжаться, а? Сколько мы уже здесь? Восемь сезонов дождей? Девять? Пятнадцать? Двадцать? Я уже сбилась со счёта, потому что здесь ничего не происходит! В книгах написано, что люди измеряют время годами и месяцами, а не сезонами дождя!
– Да, я знаю...
– Но почему мы тогда здесь? Сколько я себя помню, мы переходим с одного места в другое, и мне это уже надоело!
– А уж как это мне надоело, дитя моё... Но больше мы переходить не будем, я уж точно слишком стара для этого... – монахиня качает головой, всё так же глядя над верхушками деревьев в туман над долиной, туда, где протекает река.
– Но, сестра Изабелла, зачем? Зачем эти бесконечные переезды? – Ева вздыхает, не дождавшись ответа. – Ну, да, скучно было бы всю жизнь быть на одном месте, но почему мы так много переезжали? Все эти внезапные ночные уходы...
Старуха перевела взгляд на неё и поджала губы.
– А ты что думаешь?
– Я пыталась анализировать. В некоторых случаях мы переезжали в другой монастырь, если сёстры начинали на меня странно смотреть и шептаться, но во всех прочих... Не знаю.
– А ты слышала, о чём они шепчутся?
– Ну, иногда о том, как я выгляжу, тут ведь все черноволосые, вспоминали какие-то местные страшилки про девочку-смерть, не слышала этой легенды... В других случаях – говорили, Евангелина, мол, не меняется, не становится старше, что она, то есть я, не человек... Но, это неправда, я ведь меняюсь! Я же помню, как была совсем маленькой, а ты молодой!
– Да, дитя моё, но чтобы это заметить, надо гораздо больше времени... Евангелина, насчёт книг, которые ты читала... На своём планшетнике я обнаружила такие книги, которых тебе не давала. Ты скачивала их сама?
– Да, и обнаружила, что мир гораздо больше, чем я представляла! Есть такие вещи, что в нашей жизни совсем не встречались, тёплый душ, например, горячая ванна! Так много всего! Почему мы вечно живём в лесу и в монастырях? И почему ты решила построить свой монастырь именно здесь? Почему?
– Хм, горячая ванна, говоришь? Зачем бы, в такой жаре?
Евангелина, как раз сделавшая шажок под тень от цветущей ветки, обескуражено уставилась на неё. И не нашлась что сказать.
– А именно здесь – потому что это единственное место, на многие тысячи миль, достаточно безлюдное, чтобы оградить нас от лишнего любопытства и достаточно высокое, чтобы ловить сигнал.
Старуха покачала головой.
– Евангелина... Опустим то, как ты разобралась с планшетником и выходом в сеть, на это нет времени. Тебе было мало тех книг, что я тебе давала и ты скачала детективы и любовные романы, хм, это понятно... Но этой ночью ты интересовалась политикой, метеорологией, развлекательными шоу, кибернетикой! Такой трафик не могли не заметить!.. Почему ты не спросила меня?! Я нашла бы тебе информацию на любую тему!
– А что в этом такого, сестра Изабелла? К тому же до сих пор ты всё это от меня скрывала!
– Ну да, откуда тебе было знать время зазора между спутниками...
Старая монахиня сокрушённо пожевала губами и пробормотала:
– Я уже начала давать тебе информацию, готовить к социализации... Не успела. Не учла твоей способности воспринимать и перерабатывать. Новая информация, новые вопросы, лавинообразный эффект... Надо было научить тебя жить в городе. Нет, на тот момент, как ты подросла, мне это стало уже не по силам... Ладно, пойдём-ка, глянем на этого старика. Господи, ещё и с ним надо что-то делать...
Халупа садовника состояла из одной комнаты, если так можно было назвать помещение, просвечивающее изнутри щелями во все стороны, квадратным проёмом, вместо окна, завешанным одеялом и огромной, как для такой хибары, кроватью, прямо посередине.
Старик сидел на коленях и монотонно кланялся в сторону двери, на кровати был привязан обнажённый и тихо поскуливающий мальчишка-индеец. Рёбра его быстро вздымались и опадали под смуглой кожей, широко открытые тёмные глаза смотрели на тех, кто вошёл.
Евангелина споткнулась и схватилась за сестру Изабеллу. Под потрёпанной рясой и слоем жира она ощутила окаменевшие мышцы. Со страхом она взглянула в морщинистое лицо. Чёрные глаза старой монахини осмотрели мальчишку, кучку линялой одежды у кровати, потрёпанные шлёпанцы, дешёвую сумку через плечо, и переместились на старика садовника.
– Quién es este? (Кто это?) – негромко спросила она, указав пухлым пальцем на кровать.
Пока старик бубнил, не переставая кланяться, Евангелина всё таращилась на мальчишку, спрятавшись за спину сестры Изабеллы и не отпуская её локоть. Мальчишка выглядел примерно на её возраст, и уж точно был моложе сестры Хуаниты, сестры Розарии, сестры Марии и сестры Лючии. Красноватая кожа была цветом как земля в сельве и блестела от пота. Строение его тела отличалось от её собственного, особенно между ног. Вчера Евангелина скачала множество любовных романов, но ни один не успела прочесть, а в материалах по кибернетике про отличие в строении тел ничего не было. А ещё у мальчишки были длинные, как и у старика волосы, только чёрные, а не седые и широко раскрытые карие глаза в густых чёрных ресницах. Тут у всех вокруг были карие глаза, даже если цвет кожи был не таким смуглым. Интересно, мальчик говорит такие же скучные вещи, как все взрослые или что-то более любопытное? И почему он привязан?
– Внук это его, пришёл проведать, – проворчала, наконец, монахиня. – Не первый раз приходит, мать послала. Старик предлагает принести его в жертву, чтобы... нет времени пересказывать. У-у-у, язычник!
Сестра Изабелла отцепила от себя руки Евангелины и, кряхтя и копаясь, начала вытаскивать что-то из глубоких карманов рясы.
– Одна моя миссия точно провалилась, Христос не прижился в душе старого хрена... Mi hijo, eres cristiano? (Ты христианин, дитя моё?) – ласково спросила она мальчика.
– Sí, – прошептал мальчишка и сглотнул.
– Хорошо, на крещение не было бы времени...
Сестра Изабелла рявкнула что-то старику, и тот указал на кучку одежды возле кровати. Пыхтя, она выудила из вылинявшей ткани деревянный крестик на шнурке и вложила его в привязанную руку мальчика. При этом он испуганно таращился из-за её плеча на Евангелину. Старуха заметила это.
– No te preocupes, todo estarà bien (Не бойся, всё будет хорошо).
Она ободряюще положила руку ему на плечо и перекрестила, беззвучно шевеля губами. Потом сунула руку за предметом, который придерживала под чёрной накидкой и вытащила пистолет.
БАХ! БАХ!
– Чёртов старик, я думала мне уже не придётся больше этого делать...
Мальчишке пуля вошла в висок, на выходе снеся часть черепа, голова мотнулась и длинные чёрные пряди скрыли лицо. Старику – точно в лоб и он опрокинулся назад, под стеной с разлапистой красной кляксой.
Старая монахиня посмотрела на остро пахнущий пороховым дымом пистолет, такой маленький и неуместный в её морщинистой, пухлой руке.
Евангелина, сквозь шоковое оцепенение, сковавшее её, почувствовала муторный и резкий запах крови. Желудок дёрнулся, и она приложила к нему ладонь. Следом ожили и глаза.
Сестра Изабелла шагнула к двери и тяжело оперлась о неструганную доску косяка. Хрипло дыша, она взглянула на небо и покачала головой.
– Плохо, что ты бросила накидку в саду. Ну, да чего уж теперь...
Она осмотрела застывшую девочку и опять покачала головой.
– Вот уж не думала, что всё так будет... Ладно. Скоро они будут здесь, а мне так много надо тебе рассказать... пока могу. Вот, возьми это!
Ева едва заставила себя сделать шаг и взять футляр от очков из дрожащей пухлой руки.
– Открой.
Любопытство определённо возвращалось и потихоньку, незаметно, отодвигало в сторону страх. В футляре была зажигалка, чёрные очки, плотно исписанный листок бумаги и свёрнутая в колечко струна. В каком же из монастырей Ева видела где-то в углу гитару, забытую паломниками? И именно без одной струны...
Звук упавшего пистолета заставил её вздрогнуть и закрыть футляр.
– Вот что... тебе придётся уйти. У меня мало времени, дитя моё, так что слушай и не перебивай. Тебе придётся уйти. Выйдешь к реке и всё время вниз по течению. Это путь не самый лёгкий, города есть и ближе, но так ты не заблудишься, и у тебя будет вода.
– Но...
– Ш-ш-ш... вопросы потом, а пока – запоминай. Есть придётся мелкую живность, змей, лягушек, если сумеешь поймать. Варить их тебе не в чем, будешь жарить на костре, пока хватит газа в зажигалке на розжиг... Поэтому, с самого начала, пробуй растения. По чуть-чуть, и отслеживай реакцию. Насмерть не отравишься, хотя может быть неприятно. Однако, ты должна найти чем питаться, прежде чем останешься без огня! Слышишь? Обещай мне это!
– Хорошо, сестра Изабелла, но...
– Что?
– Лягушки! Они ведь тоже могут быть ядовитые, как та, что прыгнула на сестру Хуану...
– Упокой, Господи, её душу... Можешь об этом не думать. В худшем случае, проваляешься пару дней в горячке, главное, чтобы недалеко от воды. Смотри, чтобы не попасть к крупным хищникам, а мелких тварей ты переживёшь. Дальше... когда придёшь в город...
Тёмные тени под глазами старой монахини стали совсем чёрными, ей ощутимо не хватало воздуха.
– Когда придёшь в город, учитывай, что люди, прежде всего, обращают внимание на одежду и обувь. Делай что хочешь, иди всю дорогу голой, но в городе ты должна быть в чистой одежде и крепкой обуви, обещай мне!
– Хорошо, сестра Изабелла...
– Дальше. Люди не должны видеть твоих глаз и волос, понятно? Никогда! На первое время, пока не освоишься, будешь носить тёмные очки и заматывать волосы тряпкой, слышишь?
– Да, сестра Изабелла.
– Потом волосы будешь красить, а на глаза купишь цветные линзы, лучше голубые или серые, к такому цвету кожи. Это недёшево, но это вопрос выживания! Деньги найдёшь в подкладке футляра, там всё, что я сохранила. На линзы, покраску волос и пару недель дешёвой гостиницы там хватит. Обещай сделать это в первую очередь! В первый же день!
– Хорошо, сестра Изабелла.
– Дальше... Листок в футляре.
Она перевела дыхание и сглотнула, проведя морщинистой рукой по горлу, будто проталкивая ком.
– Выучишь это. Дословно. В том порядке, как это написано. Сегодня же! И сразу сожжёшь. Повтори.
– Выучить сегодня же, дословно, в том же порядке. Сжечь.
– Сразу сжечь! Если у тебя увидят эту бумагу – смертный приговор. Знала бы ты, чего мне стоило написать её! Полжизни обучения медитации и последние лет девять периодических записей, по пару слов, когда удавалось в достаточной степени об этом не думать и освободить свой разум... Жаль, некому похвастаться, считалось, что это невозможно... Впрочем, это всё равно убивает меня, хоть и не так быстро. Пришлось дописывать последнюю строчку перед тем, как идти в сад.
– Сестра Изабелла!
– Слушай. Там есть ещё адрес и фамилия. Это он всё затеял, он дал деньги на проект. Найдёшь его, если понадобятся ответы на вопросы. Если он будет ещё жив, но, говно не тонет... Но только в крайнем случае! Слышишь меня? Только в самом крайнем случае! Он – тот ещё монстр и все Псы находятся под его рукой...
– Псы?
– Слушай дальше, то, что ты должна знать... Никогда не попадай в больницу. Понятно, что если тебя собьют на дороге и без сознания привезут в больницу, то... это будет Судьба. Но сама ты не обращайся, поводов не должно́ быть. Запомнила? Никаких просвечиваний внутренних органов, никаких анализов крови! Обещай мне это!
– Хорошо, сестра Изабелла, но...
– Что?
– Ну, я читала об этом...что, если мне понадобится помощь, ну, при родах, например?
– Ах, да. Можешь об этом не беспокоиться, детей у тебя не будет. Твой генотип несовместим с человеческим.
На несколько секунд повисла неприятная тишина, но прежде, чем Евангелина успела что-то сказать, старая монахиня добавила:
– Это... даже хорошо, с какой-то стороны. Это расширяет возможность в крайних обстоятельствах подзаработать денег, пусть и неправедным путём, прости меня, Господи, за эти слова! И защитит тебя от нежелательной беременности, но когда ты освоишься в социуме, найдёшь своё место или... своего человека... В конце концов, всегда можно взять приёмного ребёнка.
Ева глянула на профиль мёртвого мальчика с красивыми длинными прядями, перехлестнувшими его лицо, и воскликнула:
– Но, сестра Изабелла! Нечеловеческий?..
– Да, дитя моё. И поэтому обещай мне ещё одну вещь. Если всё пойдёт очень плохо, если жизнь будет совсем невыносима... Надеюсь, что такого не будет, но... Обещай мне, обещай, что найдёшь способ покончить с собой таким образом, чтобы от тела не осталось совсем ничего, ни косточки, ни волосинки. Ничего, что можно было бы использовать для генетического анализа и клонирования! Надёжней всего, если растворить тело в кислоте, потому как, даже утонувших посреди океана иногда находят. Обещай, что не будешь полагаться на случайности!
Евангелина кивнула. Сестра Изабелла выглядела плохо. Лицо стало ещё более неестественно бледным, а тени вокруг глаз ещё темнее. Хрипло дыша, она выглянула в приоткрытую дверь на небо и покачала головой.
– Кстати, никогда не проходи ген-сканирования. Иногда этого избежать не удаётся, когда ты попадаешь в общий поток проверки... В таком случае спрячешь руки за спину и скажешь, что не хочешь проходить сканирование. Тебя спросят, почему. И ты должна, глядя прямо в глаза, снова сказать, что не хочешь. Тебя опять спросят, по какой причине?
– А я?
– А ты должна ответить, что имеешь право. После этого строптивцев обычно выводят в другую комнату, где нет посторонних. Там, без свидетелей, ты уже серьёзно должна сказать, что имеешь право не проходить ген-сканирование согласно Конституции Верных.
Старуха через силу, но торжествующе, улыбнулась.
– Это то, что записано на бумаге, то, что ты должна выучит дословно, твой единственный шанс и защита. Но! – она подняла палец. – Одно слово не на своём месте – и это смертный приговор! Понятно? Дословно выучишь! Дословно!
– Понятно...
Снаружи донеслось тихое, едва слышное гудение. Толстая монахиня вскинула взгляд сквозь приоткрытую дверь на небо. Поморщилась.
– Так, что я ещё хотела сказать... Возможно, когда-нибудь, дитя моё, ты узнаешь обо мне нехорошие вещи... Это будет правда.
Она подняла руку, приказывая девочке молчать.
– Но я хочу объяснить – почему. Почему я это сделала.
– Что, сестра Изабелла?
– Я не хотела, чтобы ты им досталась. Эти люди всегда говорят о благе, но используют всё во зло... Это вообще, в природе человека. Поэтому мы должны были уничтожить все наработки эксперимента. Все справились, кроме меня... Я не ожидала, что «это отродье», не созданный Господом Богом выродок – окажется просто маленькой девочкой, которая плавает в банке... Осколки перерезали пуповину и твоя кровь смешивалась на полу с той синей дрянью...
Евангелина слушала, приоткрыв рот, и боялась пошевелиться.
– И тогда я подумала: а откуда я знаю, что поступаю правильно? Что убить это дитя – будет во спасение человечества? Потому что мне так сказали? А вдруг Господь таким способом действительно спасёт человечество? Что с того, что Господь не создавал эту девочку? Он создал тех, кто создал её и кто я, чтобы искажать пути Его Промысла?
В приоткрытую дверь было видно большую стрекозу над деревьями, что быстро неслась к ним, а гудение отчётливо приобрело металлический рокот.
– Так... откуда же ты узнала... что я – не зло?
– Я не знала. Я и сейчас этого не знаю, дитя моё. Только твоя жизнь и твой выбор покажет, ошиблась я или нет.
Старуха оглянулась на гнущиеся от воздушных потоков ветви маленького сада и снова поморщилась.
– Живи по заповедям, Евангелина. Ну, насколько это будет возможно. Только заповеди не дали мне убить маленького монстра, плавающего в банке, да мысль о том, что деве Марии это было бы неприятно. А теперь – открой футляр и надень свёрнутую струну на палец. В крайнем случае – ей можно придушить. Не бог весть, какое оружие, но всё же... Лезь под кровать! Пока они в воздухе – ты точно не полезешь в окно, а потом... ну, как повезёт.
Она прислонилась к откосу двери и с сожалением посмотрела на свой пистолет.
– Пр-рокля́тый старик! Я так берегла эти пули... Именно для этого дня...
Евангелина залезла под широкую, грубо сбитую кровать со свисающим покрывалом. Древние камни пола, припорошённые красноватой глиняной пылью, пачкали одежду, потные руки, футляр, волосы... Гул лопастей завис прямо над хижиной, ветер рвал подол сестры Изабеллы. В её глазах промелькнуло отчаяние, но морщинистый рот был упрямо сжат.
– Ладно... может, так даже лучше. Очень скоро вы пожалеете о психокодировании, амиго, – её лицо разгладилось. – В конце концов – это недолго...
Она осенила себя дрожащей от слабости рукой, улыбнулась и произнесла:
– Не каждый человек имеет право на генетическое самоопределение. Ценность и статус каждого человека... полностью зависят от содержания его... генетического базиса. Субъектам, обладающим... полнотой инфор...мации... присва...ивается ста...тус...
Мягким кулем она повалилась на пол и последним усилием просипела:
– Вер...ных...
Чёрные глаза в глубоко запавших глазницах остекленело уставились в потолок. Из носа по морщинистой щеке потекла тонкая струйка крови.
Евангелина смотрела на чуть повёрнутое, в каком-то шаге от неё лицо и закрыла ладошкой рот. Со стороны часовни послышались чужие голоса, металлический рёв мотора, голоса, приказы.
Через несколько минут дверь распахнулась и девочка увидела две пары светлых ботинок с круглыми носам, на большой рифлёной подошве и с высокой шнуровкой. Они, медленно кружась, обошли вокруг всей кровати.
– Чисто.
Ботинки остановились и послышалось тихое шипение рации.
– Ноль Первый, у нас ещё три трупа. Вам надо глянуть.
– Понял. Иду. Я сам скажу этим. Отбой.
***
Из-за свисающего углом до пола покрывала ей было плохо видно вновь прибывших, к тому же их фигуры – это только тёмные силуэты на фоне открытой в солнечный сад двери. Их трое, они остановились в проёме, и Евангелина услышала насмешливый, полуудивлённый и совсем невоенный присвист одного из них.
– Однако! А я уж совсем было решил, что это будет очередная скучная поездка! Да тут, смотрю, шекспировские страсти!
Слегка припорошённые глиняной пылью белые матерчатые туфли под штанинами из светлого льна слегка приподнимаются и перекатываются с пятки на носок. Чёрные туфли под серыми со стрелками брюками, делают шаг в комнату и поворачиваются в сторону ещё одних ботинок военного образца.
– Э-э...командир...
– Коттон, сэр!
– Да, не могли бы вы убрать своих людей на время?
Очевидно, повинуясь не видимому девочке жесту, все рыжие ботинки покидают халупу. Возле чёрных туфель на пол опускается железный чемоданчик.
– Думаешь, это из-за них такой переполох? – первый голос кажется ей более молодым и безалаберным. – Чёрт, я не успел даже позавтракать!
– Когда мы вылетали – эти трое были ещё живы, видишь, кровь ещё не свернулась. Опоздали минут на десять, а то и меньше. Остальные уже успели остыть.
Евангелина увидела руку в сером рукаве пиджака, которая коснулась шеи сестры Изабеллы.
– Ещё тёплая. Значит – из-за них.
– Думаешь, это старик укокошил всех прочих? Не знаю, – в голосе «светлого» слышалось явное сомнение, – индейцы, конечно, того, крепкие, но... свернуть шеи шестерым крепким девчонкам, так, чтобы ни одна не сопротивлялась? Хотя... Это объясняло бы, почему старуха его застрелила.
«Серый» хмыкнул и, откинув железную крышку чемоданчика, стал в нём копаться.
– М-да... – «светлому» не стоялось на месте, и он обошёл своего присевшего на корточки спутника, рассматривая труп монахини.
– М-да, – повторил он, – непонятно только причём здесь этот парнишка и зачем было его тоже убивать? И раздевать?
– Ну, убивать, допустим, понятно. Свидетель. Остальное нас не касается.
– Вот скучный ты человек, Рэм. У вас все такие скучные?
– А работа у нас такая, Базиль, скучная, обслуживать высшую касту. Будь моя воля – сидел бы ты сейчас в офисе и... завтракал.
– Ладно-ладно! Я же стараюсь не мешать, да? Ну, что там?
– Сейчас узнаем.
«Серый», которого звали Рэм, вынул из чемоданчика небольшой узкий прибор, соединённый с ним проводом, и приложил к пухлой мёртвой руке сестры Изабеллы. Тихое жужжание, на коже остался едва видный след, который Ева могла не заметить, не будь рука так близко, в каком-то метре от края кровати.
– Ну, – нетерпеливо переступил светлыми туфлями Базиль, – есть результаты? Хотя, в этой глуши наверняка полно́ народу, никогда не проходившего ген-сканирования...
В чемоданчике пискнул сигнал и оба мужчины склонились, очевидно, считывая данные со встроенного в крышку монитора.
– Что? Кто? – спросил «светлый». – «Подтвердите свой код доступа и проведите дактилоскопический анализ исследуемого объекта»... Что за чёрт? Рэм?
«Серый» взял его руку и приложил приборчик к ладони. Подождал секунду – и приложил к своей.
– Вау! Полегче! А предупредить нельзя было? Я ведь имею право и не проходить сканирование, знаешь?! Чёртовы Инквизиторы, совсем распоясались...
– Не в этом случае, Верный. Синий код, видишь?
– Что, разве такой существует?
– Я тоже думал, что не увижу его в своей жизни. Сигнал пошёл через спутник и – где-то там – сейчас забегало очень много народу. Через час здесь будет полно́ и наших, и ваших. Будем ссориться – или попробуем узнать всё, что можно, пока нас не оттёрли специалисты из наших фракций? Всё равно узнаем, но самим будет быстрей.
Базиль промолчал.
– Ага, я тоже думаю, что лучше заняться делом, – сказал Рэм.
Он провёл плоской коробочкой над ладонями сестры Изабеллы и тонкая, ярко-зелёная линия света прочертила их сверху вниз. Потом проделал то же самое над пистолетом, не прикасаясь к нему. Тонкий писк. Ткнул ген-сканером старика и мальчишку, вернулся посмотреть результат.
– Ну? – негромко спросил Базиль.
– Не зарегистрированы, как я и думал. Из пистолета стреляла она, её отпечатки.
– И кто же это?
Они снова склонились над монитором.
– Изабелла Альенде. Сто четыре года. Фракция Инквизиции. Всепланетный розыск, приоритет «Альфа».
Евангелина приподняла голову, чтобы лучше слышать, и упёрлась затылком в доски кровати.
– Рэм? Это же не то, о чём я думаю?
«Серый» безмолвствовал.
– Это же было чёрт знает как давно, нас ещё и на свете не было! Погоди-ка, если ей сто четыре...
– Семьдесят лет назад. Это она. У меня был высший балл по истории фракций.
– Господи, Рэм, вот только нам безумных террористов не хватало... Высший балл... Но, подожди, разве там кто-то мог уцелеть? Там же было это, как его...
– Плазменный синтез. Или плазменная граната. Никто не мог. И, тем не менее...
Они помолчали. Базиль тихо чертыхнулся, Рэм щёлкнув зажигалкой. Вскоре дым сигареты заполнил халупу, и Евангелина прикрыла ладошкой нос от резкого запаха.
– Никогда не мог понять, зачем они это сделали? – пробормотал Базиль. – Если бы... кхе-кхе... если бы не эта старая сука, наше поколение уже могло бы забыть о смерти.
– О? – странным голосом сказа Рэм. – А я думал, эксперимент «Ева» был для того, чтобы прекратить вымирание человечества. Три четверти всего населения – модификанты... Если бы ещё тогда, после потери всех наработок, правительство взяло курс на отделение тех, кто способен к размножению от модификантов...
– Всепланетная паника, смена режимов, высшие и низшие касты, хаос... Брось, Рэм, всё решили ещё до нас!
– Хочешь сказать, сейчас нет деления на касты?
– Но ведь, без хаоса! Никто не охотится за теми, кто способен к размножению, никто их не захватывает, нет рынка э-э... материалов, органов и прочей кровавой чепухи. Все живут спокойно и с уверенностью в завтрашнем дне. Ходят в репродуктивные Центры. И услуги для населения, кстати, бесплатны! Государство заботится о своих гражданах.
– Смеёшься? Процент модификантов среди населения таков, что уже прошёл точку невозврата и те, кто ещё нормальный, перетасованы среди них как жменька маковых зёрен среди вагона пшеницы! Что ещё больше затрудняет воспроизводство нормального генотипа! Это или фатальная ошибка или... преднамеренная. А что будет, если что-то случится с базами хранения модифицированного материала?
– Имеешь в виду террористов? Вот и следите за ними, охраняйте от всяких фанатиков с плазменными гранатами, раз это в ваших интересах!
– Конечно. Но ведь базы можно не только подорвать, но и закрыть. Они под юрисдикцией Верных. И тогда останутся только Верные... да ещё дикари в сельве.
Евангелина затаила дыхание, слушая гнетущую тишину.
– Ну да, – продолжал «серый», – зачем вам население? Экология только выиграет, а всё что нужно – можно произвести на роботизированных производствах... А «Ева», значит, это было не для исцеления человечества... А для обеспечения кучки негодяев бессмертием...
– Ты всё сказал, Пёс? Или ещё какими-то выводами поделишься?
– Я доложу руководству.
– Давай, доложи. Дальше что?
– Они... знают? Ну, да, а дальше-то – ничего.
– Вот именно. Эта сука Альенде уничтожила всё. И как вы только её проморгали, это же была ваша фракция?
– Не знаю... Понятия не имею. Я даже не знаю, из какого она была отдела, об этом нигде не упоминалось... Вот что...
Чёрные туфли направились к выходу, и Евангелина увидела тёмный силуэт на фоне открывшейся двери.
– Командир, подойдите.
– Да, сэр?
– Дайте мне нож, у вас ведь есть, правда? На пару минут.
– Так точно.
– Подождите здесь. И не позволяйте вашим людям сюда заходить, пока не прибудет смена.
– Так точно.
Рэм подошёл и опустился на одно колено возле трупа монахини. Нож тихо звякнул о каменные плиты пола.
– Что ты собираешься делать? – Базиль подошёл ближе и заглядывал ему через плечо.
Белые руки в серых рукавах осторожно стянули с головы старой монахини чёрное покрывало. Седые волосы оказались неожиданно короткими и топорщились, как пух на утёнке, придавая ей жалкий и беззащитный вид. Рэм повернул голову монахини набок и полукругом надрезал кожу за правым ухом, и, ухватив за этот седой пух, отогнул.
Базиль опустился на четвереньки, сплёвывая на красноватую пыль пола едкую желчь из пустого желудка.
– Прокля́тые Инквизиторы... Ты что, не мог подождать до рентгеноскопии?
– Отчего же, мог и подождать. Только не уверен, что результат бы мне сообщили. Как и с бессмертием. А владеющий информацией, владеет миром, как говорит твой секретарь. А я думал, что мы друзья. До этой поездки.
– М-м-м... – запнулся Базиль. – Так, чего там?
– Экстерминатус. Высшего посвящения, – Рэм сидел и задумчиво крутил тяжёлый армейский нож.
Евангелина прикусила согнутый палец, чтобы не закричать и чтобы удержать рвотные позывы. Перед её глазами всё ещё стояла красно-белая кость черепа сестры Изабеллы, на которой был виден небольшой, с монетку, чёрный рисунок – волчья голова в профиль, оскалившая зубы.
Базиль поднялся и вытирал рот вынутым из кармана платком, таким же светлым, как и его костюм...
– Э-э... как думаешь... Э-э... отчего она умерла? Ведь не от пули?
– Нет. Возможно, инсульт, судя по крови из носа. Возможно...
– Что?
– Да так... Возможно, она не хотела с нами встречаться и когда увидела вертолёт, начала читать Конституцию вслух. Психокодирование тех времён, я читал, была та ещё дрянь... Тот же инсульт, только быстро... И с гарантией в сто процентов, – сказал Рэм.
– М-да...
В дверь постучали и командир «рыжих ботинок» чуть приоткрыв её, сказал:
– Там нашли планшетник настоятельницы. Что делать?
– О! Я взгляну, если ты не возражаешь, – Базиль протиснулся в щель двери и скрылся. Однако, тень командира осталась.
– Да-да, иди... Я думаю, всё самое интересное осталось здесь. – Рэм встал. – Что же, Изабелла Альенде, мне кажется, теперь я гораздо лучше понимаю твои мотивы... Ни у них, ни у нас нет преимущества. Бессмертие... Покойся с миром, сестра, раз тебе удалось сбежать...
Чёрное покрывало приподнялось и опустилось на её голову. «Серый» закрыл чемоданчик и тоже вышел за дверь.
– Командир, ваш нож.
– Да, сэр.
– Э-э, могу я попросить вас кое о чём, неофициально, что бы это не дошло до моего спутника?
– Что именно?
– М-м-м... посмотрите тут вокруг. Вдруг обнаружится ещё кто-нибудь?
– Кто-то определённый?
– М-м-м... да. Возможно, пожилая женщина. У вас есть сканеры?
– Так точно.
– Вот и посмотрите. Поверьте, это важнее всего, что вы делали в жизни. Если получится – задержите её живой, а если нет, то как получится.
– Приметы? Кроме возраста?
– Нет данных. Но вряд ли тут будет две старухи... А впрочем, задерживайте всех, а там разберёмся. И сюда никого не пускайте, понятно? Пока наши спецы здесь всё не осмотрят.
– Так точно.
Проводив глазами скрывшегося за цветущими ветвями мужчину с чемоданчиком, высокий спецназовец шагнул внутрь деревянной халупы. Над стариком и мальчишкой уже кружились первые мухи. Он присел и пару минут осматривал то, что было под чёрным покрывалом. Заглянул под кровать, пыли там оказалось значительно меньше, чем могло быть. Рядом с кроватью кучкой лежали выгоревшая под солнцем и вылинявшая от стирки одежда мальчишки и старые шлёпанцы.
Ему показалось, что должно́ было валяться что-то ещё, но ничего не вспомнилось. Через щель от криво висящего на окне покрывала был виден кусок горизонта и туман испарений над сельвой.
В саду, над крышей, оглушительно-резко заорал попугай.
