Глава 6. Ложная память
Трещины в зеркале
Он сидел у стены, словно занял место, которое всё это время дожидалось только его. Его спина почти касалась холодного бетона, руки лежали на коленях, без напряжения, без жеста, как у тех, кто пришёл не в первый раз. Только глаза выдавали странность: слишком спокойные, слишком осознанные, будто они видели не то, что происходит, а то, что должно было произойти.
Рейна стояла напротив, слегка наклонив голову, словно прислушивалась к чему-то внутри него. Лоран был рядом, почти вплотную, хотя между ними лежал воздух, плотный, как стекло.
— Ты не должен был помнить, — повторил Лоран, и его голос был не обвинением, а просьбой объяснить.
Мужчина молчал, и в этой паузе было что-то болезненное, как будто каждое слово, прежде чем быть сказанным, должно было прорезать кожу.
— Я не помню всё, — наконец сказал он. — Только... то, что болит. — Он поднял взгляд, и в нём не было ни страха, ни агрессии, только оголённость, от которой хотелось отвести глаза. — Я стоял у витрины с яблоками. Она говорила что-то о солнечных пятнах на кожуре. Я не знал, кто она. Но потом... запах. Корица. Свет. — Он замолчал. — Это не моё воспоминание. Я его не жил.
Рейна медленно опустилась на корточки, глядя в глаза мужчине.
— Почему ты здесь?
Он помолчал. Затем — коротко:
— Я не знаю.
— Кто ты? — спросил Лоран.
— Я был... кем-то. Потом — ничем. Сейчас я не уверен. — Он провёл рукой по лицу.
— Иногда я просыпаюсь и помню улицы, которых нет. Людей, которых никто больше не называл. А иногда — ничего. Только шорох пустоты.
Лоран почувствовал, как внутри сдвинулось что-то тяжёлое, как будто его собственная память, услышав чужую, начала колебаться.
— Скажи одно имя, — попросил он.
Мужчина закрыл глаза. Долго молчал. Потом произнёс:
— Марель.
Слово повисло в воздухе, как капля, готовая упасть. Лоран вздрогнул. Это имя... Он не знал, кому оно принадлежит. Но внутри — всё откликнулось. Грудь сжалась. Пальцы онемели.
— Откуда ты его знаешь? — спросил он, глухо.
— Я не знаю, — ответил мужчина. — Оно просто было... там. Между снами.
Тишина была вязкой. В комнате не было сквозняка, но Лорану стало холодно.
— Ты не один из нас, — прошептала Рейна. — Но ты не враг. Или... ты ещё не знаешь, кто ты?
Мужчина кивнул.
— Я... ищу. Себя. Или вас. Или то, что осталось.
Лоран посмотрел на Рейну.
— Нам нужна Нура.
И она уже шла к двери.
Порог различения
Нура вошла в комнату так, словно тьма сама уступила ей дорогу. Её шаги были лёгкими, почти невесомыми, но воздух изменился, стал наэлектризованным как перед бурей. На ней был тот же тёмный плащ, чуть распахнутый, и от него пахло полынью и камнем. Волосы, собранные в низкий узел, казались серыми даже в жёлтом свете. Лицо было неподвижным, как маска, но в ней не было холода — только тяжесть. Мужчина, сидевший у стены, не двинулся. Он будто ждал именно её. И в этом ожидании было нечто глубокое, как будто он сам не знал, зачем, но знал, что иначе нельзя. Нура подошла ближе.
— Ты не чужой, — сказала она. — Но и не один из нас.
Её голос был мягким, будто старый шелк, но в нём ощущалась сталь.
— Я не знаю, кто я, — ответил он. — Во мне есть слова, которых я не учил. И улицы, которых не существовало. Но я не чувствую себя фальшивкой.
Нура кивнула.
— Фальшь не чувствует. Она копирует.
Она наклонилась, коснулась пола ладонью.
— Есть ритуал.
— Какой? — спросил Лоран, тревожно.
— Тот, что не требует крови. Только боли.
Они сдвинули всё в сторону: книги, подушки, даже лампу. В центре комнаты остался пол, залитый тусклым светом, на который легла тряпичная скатерть. Нура положила в середину три предмета: пучок сухих трав, кусок зеркала с трещиной, и узелок с пеплом.
— Это останки чужой памяти, — сказала она. — Мы будем смотреть не в него, мы посмотрим через него.
Она обернулась к мужчине.
— Сядь.
Он подчинился без колебаний. Рейна стояла у стены, Влад — в дверях. Он не сводил с мужчины взгляда. В нём было и недоверие, и что-то ещё. Страх? Или зависть — к тому, кто помнит, даже не зная, зачем?
Нура опустилась рядом.
— Я прикоснусь к твоим вискам.
— Хорошо, — сказал он.
Она коснулась — мягко, но точно, как хирург, закрыла глаза и начала медленно и тихо говорить.
— Вспомни тот дом, который ты не строил, но знаешь. Вспомни женщину, чьё имя ты слышал во сне. Вспомни свет на воде, который всегда исчезал, когда ты моргал.
Он задрожал. Губы его дрогнули.
— Я... вижу... лестницу. Каменную.
— Поднимайся, — сказала Нура. — Но не один.
Он застонал. Плечи его напряглись.
— Там ребёнок, — прошептал он. — Девочка. Она держит шар. Я... я не знаю, кто она.
— А теперь — посмотри в её глаза.
Он вскрикнул.
— Там... пусто. Там я.
Нура открыла глаза и отняла руки от его висков. Он дышал тяжело, как после долгого бега.
— Он не создан, — сказала она. — Но... в него вложено чужое.
Лоран сделал шаг ближе.
— Что это значит?
Нура смотрела на мужчину долго, почти с жалостью.
— Это значит, что он не лжёт, но и не свободен. Его память — не его. Но боль — настоящая. А значит... у него есть шанс.
Мужчина поднял голову.
— Я не знаю, что мне делать.
Нура подошла ближе и коснулась его плеча.
— Пока ты чувствуешь — ты жив. Но тебе придётся выбрать. Не кем ты был. А кем станешь, потому что личность — не то, что в тебе вложено, а то, что ты не отдал.
Фальшь внутри
Комната Памяти наполнялась голосами и дыханием, как сосуд. Люди сидели ближе друг к другу, чем раньше, будто страх стягивал их в одно тело. Свет от фонаря плавал по лицам, и даже в тени можно было видеть — каждый пришёл с чем-то, что болит. Рейна сидела у стены, перебирая старую скатерть. Лоран подлил воды в кружки. Нура, по обыкновению, стояла в углу, не говоря ни слова, будто оберегала это пространство своим присутствием.
— Можно? — спросил кто-то от двери. Голос — мужской, чуть хриплый.
Вошёл человек, Лоран не сразу вспомнил его имя. Его звали Талис. Он был из тех, кто редко говорил, но всегда слушал.
— Хочу попробовать, — сказал он и сел на пол.
— Хорошо, — мягко ответила Рейна. — Просто расскажи, с чего началось.
Талис положил на колени обрывок ткани. Тёмно-синий, с вышитой золотой веткой.
— Это было у моей бабушки. Мы жили на улице... — он помедлил, — на улице Вершинной. Пятый дом от перекрёстка с Латунной. Там всегда пахло гречневой кашей и книгами.
Лоран замер. Он знал карту и этот квартал. И знал точно, что такой улицы никогда не было. Он бросил взгляд на Рейну. Та уже смотрела на него.
— Вершинная? — переспросил Влад. — Я там жил, но такой улицы не существовало.
— Как это — не существовало? — Талис нахмурился. — Я же... я помню. Мы там были. Мама... она сушила на балконе простыни, и ветер...
Он резко замолчал. Нура медленно подошла.
— Повтори ещё раз, — попросила она.
— Мы жили на Вершинной. Там был забор из кирпича и магазин. Я... я украл жвачку в семь лет. Это правда.
— Это может быть правда, — ответила Нура. — Но место ложное.
В комнате стало холоднее. Не из-за сквозняка. Из-за осознания. Лоран поднялся.
— Мы должны быть уверены. Мы не можем допустить...— Он не договорил.
Рейна взяла кусочек ткани, поднесла к носу и закрыла глаза.
— Он пахнет старым деревом...
Она замерла.
— И чем-то ещё. Чем-то... пластмассовым.
— Конструкт? — спросил Влад.
Нура кивнула.
— Это созданное. Улица, запах, воспоминание — это не корень. Это плод.
Тишина накрыла комнату. Люди смотрели друг на друга иначе, не как на выживших, а как на возможных подделок. Талис опустил голову, и внутри у него что-то сжалось.
— Если это вложено... тогда я не я? — прошептал он.
Нура подошла ближе.
— Ты — это не то, что тебе дали. А то, от чего ты не отказался.
— Я не хотел лгать.
— Значит, ты с нами, — сказала Рейна. Но её голос был тише, чем обычно.
И в его дрожи было всё: сомнение, усталость, и тихий страх, что фальшь могла уже прорасти.
Звук, которого не было
Ночь опустилась медленно, как вода, пропитывающая ткань. Она ползла по стенам лагеря, просачивалась в щели, мягко ложилась на плечи тех, кто ещё не спал, заставляя молчать даже воздух. Свет от ламп в коридоре казался тусклым, будто сам боялся тревожить тишину. Лоран лежал на спине, глаза его были открыты, но не смотрели на потолок — они всматривались в темноту внутри, в ту тонкую, незримую грань, за которой начиналось тревожное, непойманное, нераспознанное, но всё более ощутимое.
Он не помнил в какой момент встал, накинул рубашку и шагнул босиком в прохладный коридор. Не было звука, который разбудил бы его, не было голоса, лишь тонкая вибрация под кожей, ощущение, что что-то рядом, что-то уже случается, даже если ещё не произошло.
Комната Памяти встретила его полутьмой и едва-едва приоткрытой дверью. Он остановился, вслушался и не услышал ничего. Ни шороха, ни скрипа, ни дыхания. Но именно в этом беззвучии что-то показалось чужим, и он вошёл. Внутри было всё так же, как они оставили: книги на полках, подушки на полу, лампа с жёлтым фильтром отбрасывала тёплое пятно на стену. Воздух был неподвижен, но в нём ощущалось смещение, неуловимое, как будто в комнате кто-то прошёлся, оставив после себя дрожь. Он подошёл к столу и сразу понял, что не хватает одного предмета. Там, где раньше стояла чашка — та самая, из которой пил мужчина, появившийся ниоткуда — теперь лежал только бледный след в пыли, круглый, чистый, как отпечаток исчезнувшего времени. Чашки не было ни рядом, ни под столом, ни на полке, ни на полу. Она исчезла. Лоран провёл рукой по столешнице, словно желая убедиться, что не ошибся, что предмет действительно исчез, а не просто был переставлен. Его пальцы дрогнули, когда он коснулся места, где был край фарфора. Оно было холодным. Он обернулся. Комната по-прежнему молчала, но молчание стало другим — оно было не пустым, а настороженным, как если бы стены что-то слышали и теперь прятали. Он прошёлся вдоль стен, оглядел книги, коснулся шарфа — тот был чуть тёплым, как подушка, которую только что кто-то покинул. И тогда он услышал это. Не звук, а его отсутствие. Не шаг, а разрыв в воздухе. Как будто кто-то только что был — и его больше нет. Не ушёл, а растворился.
Он вышел в коридор. Пусто, ни голоса, ни тени, только серый свет лампы, слегка качнувшийся, будто кто-то прошёл под ним, нарушив равновесие. И всё же за ним на внутренней стороне двери он заметил едва различимый отпечаток. Маленький, идеально чистый, слишком длинные пальцы, слишком тонкие. Человеческая рука не оставила бы такой след. Лоран коснулся его, пыль поднялась. Он осторожно вытер его рукавом, как будто боялся, что если кто-то другой это увидит, они тоже начнут слышать тишину. Он вернулся в свою комнату, лёг, закрыл глаза, но больше не спал, потому что теперь знал наверняка: Комната Памяти больше не принадлежит только тем, кто помнит. Кто-то уже вошёл в неё, не открывая двери, и может быть, ещё не ушёл.
То, что не видно
Утро пришло напряжением в воздухе, будто рассвет не осветил лагерь, а только сделал его ещё более уязвимым. Тени в углах не исчезли, они лишь потускнели, стали тише, но не ушли. Лоран сидел на краю кровати, уже одетый, с кружкой холодной воды в руках. Он не пил, пальцы сжимали фарфор, как будто тепло, которого в нём не было, всё ещё могло вернуться. Его глаза не были уставшими, но в них поселилась сосредоточенность человека, который ночью что-то увидел (или не увидел?) и теперь сомневается, можно ли об этом говорить. Рейна вошла без стука, как всегда бесшумно, как мысль, которую ещё не успели осознать. Он не удивился, он ждал, что она появится, только не знал, в какой именно момент.
— Ты не спал, — тихо сказала она.
— Почти, — ответил он.
— Что случилось?
Он поднял взгляд, но не сразу заговорил. Слова приходили медленно.
— Я проснулся от странной тишины, от чего-то, чего не должно было быть, и пошёл в Комнату Памяти. И всё было как всегда, почти... кроме одной вещи. — Он встал, прошёл к окну, приоткрыл его. — Пропала чашка. Та, из которой пил Талис. Просто исчезла. Остался только пылевой круг на столе, будто предмет вынули осторожно, как украденную мысль. И на двери тонкий, почти нечеловеческий отпечаток.
Рейна подошла ближе. Она не испугалась, но её тело стало чуть напряжённее, как струна, настроенная выше обычного.
— Ты уверен, что это не просто... забытое движение? — спросила она осторожно.
— Уверен, — сказал он. — Я стер след. Не знаю почему. Просто не хотел, чтобы это увидели. Было чувство, будто если кто-то ещё это заметит... всё станет неоспоримо реальным, а я пока не готов к этому.
Она кивнула.
— Это может быть он или кто-то, кто приходит через него.
— Он не похож на врага, — прошептал Лоран.
— Иногда враг и сам не знает, кем был создан, — ответила Рейна.
Они молчали и не были уверены ни в чём.
— Ты веришь мне? — наконец спросил он.
Она взглянула прямо, не отводя глаз.
— Я верю, что ты чувствуешь правду, даже если не можешь доказать.
Они вышли из комнаты, не говоря больше ни слова. Коридор был пуст, но воздух в нём вибрировал. Всё выглядело знакомо: те же стены, те же шаги, те же лица — но нечто изменилось. Не вокруг, но внутри. Комната Памяти больше не принадлежит им. Кто-то или что-то уже внутри. Оно не ломает двери. Оно не оставляет следов. Оно просто берёт своё, осторожно, методично, пока ты спишь. И, может быть, самое страшное — ты даже не замечаешь, что именно отдано.