Глава 3
После разговора с Софьей Дубровской воздух казался густым, словно пропитанным ядом светских намёков. Я медленно шёл сквозь толпу, улыбаясь знакомым, отвечая на пустые реплики, всё, как всегда. Мать нашла меня у мраморной колонны, где я делал вид, что любуюсь фресками. Её тонкие пальцы сомкнулись на моём запястье, будто браслет из слоновой кости — изящный и неумолимый.
— Ты выглядишь рассеянным, — прошептала она, улыбаясь так, будто делилась приятной новостью. — Как будто тебя нет здесь. Надеюсь, это не из–за герцогини Элеонор? Она была тобой сегодня довольна.
— Я просто устал от музыки, — ответил я, отводя взгляд к потолку, где хрустальные люстры мерцали, как звёзды в ненастную ночь.
— Прекрасно. Тогда мы идём в театр. Спектакль уже начался, но для нас всегда есть места. – отказываться было бесполезно.
Театров внутри казино построили множество, но есть самый главный. Основной обширный коридор так или иначе проводил через самые любимые места самой Царицы Ночи. Мать упоминала, что когда-то Царицы Ночи лично выбирала каждую деталь здесь — от узоров на стенах до последнего штриха в декорациях.
Толпа все еще не успела рассосаться вглубь казино, и мы шли дольше чем хотелось. Даже невозможно сфокусировать взгляд на чем–то чтобы понять на что смотришь. Большая сцена далеко в стене, но боковые стены изъедены нишами. Каждая такая выемка целая органичная сценка поменьше. Точнее, как в простом театре. У каждого своего декора, своя история и свои персонажи. Освещение здесь не подчинялось законам физики. Оно исходило от самих этих картинок, от декораций: то мерцало, как светлячки в бутылках, то вспыхивало, как огни рампы, скрытой в ветвях искусственных садов, но в коридоре свет статичен.
В одной трагедия: кукольный замок горел синим пламенем, а крошечные фигурки в бархатных камзолах бежали по картонным балконам, крича беззвучными ртами. Актёры в пудреных париках застыли в немом крике под мерцанием хрустальных люстр.
В другой кукольный театр теней, где силуэты драконов и принцесс сражались на фоне кроваво–красного шёлка. Место событий сменилось на заснеженный лес, где тени оленей скользили между деревьями, а в центре, на ледяном троне, сидела женщина с лицом, закрытым вуалью из паутины. Третья ниша вовсе не имела актёров лишь зеркала, отражающие зрителей, делая их частью спектакля. Иные же могли иметь только декор или же вовсе пустой, если не считать одинокого кресла, в котором, казалось, только что сидел кто-то невидимый.
Мы подошли к концу ведущей дороги и вышли на балкон, под которым располагались сидячие места. Панорама главного театра. Внизу кресла бархатные, темно–синие, но до них еще предстояло спустится. Лестницы выели вниз по бокам, а перила стеклянные. Я это и не особо заметил ведь их перекрывала кустарная папоротниковая растительность, среди которой кожаные длинные пуфы. Тут ты чествуешь себя одним.
Наши места были в ложе, скрытой бархатными шторами от посторонних глаз. Но не от всех.
— Ах, вот и вы! — раздался знакомый голос справа.
Я повернулся и встретился взглядом со старшей дочерью Крыловых, с Эриной. Она сидела вполоборота, прямая и неподвижная, в платье глубокого изумрудного оттенка, которое делало её бледность почти прозрачной. Мать, прикрываясь веером из черных кружев, что–то шептала соседке, намеренно оставляя нас в этой иллюзии уединения. Я заметил, как Эрина украдкой провела языком по пересохшим губам, прежде чем заговорить:
— Ваш бинокль, — вдруг сказала Эрина, протягивая мне золочёную игрушку. Я машинально хотел взять его, хотя не собирался смотреть спектакль, но, когда мои пальцы уже готовы были сомкнуться вокруг ручки, внезапно отдернула его. — Бинокль, кажется, не настроен. Позвольте... – её пальцы, холодные и лёгкие, как крылья мотылька, скользнули по регулятору. В этот момент в зале погас свет, и в наступившей темноте ее рука случайно коснулась моей. Контакт длился не больше секунды, но я успел заметить, как ее запястье дрогнуло.
—Теперь должно быть лучше, — прошептала она, возвращая бинокль. Поднес бинокль к своим глазам, но вместо сцены рассмотрел ее профиль, внезапно освещенный первыми вспышками фейерверка. Свет играл в ее ресницах, подчеркивал линию скулы, заставлял каплевидные серьги отбрасывать танцующие тени на шею. А потом началось шоу.
— Да. – смех девушки тихий, потонул в первых аккордах оркестра. Когда представление началось, я понял, что пропустил момент, когда можно было еще что–то сказать. Но, возможно, так и было задумано. В конце концов, в театре главное не слова, а то, что остается между ними.
Сцену обрамляла резная арка с мотивами в которых угадывались то ли карточные масти, то ли сплетённые тела. По краям стояли две статуи. Женские фигуры с закрытыми глазами и улыбками, застывшими между наслаждением и мукой. В их руках вместо факелов горели карты. Гигантские, в человеческий рост, медленно тлеющие по краям, но не сгорающие.
Пол сцены был выложен чёрным мрамором с прожилками золота, создавая иллюзию бесконечной глубины, в которую можно провалиться. Над сценой для зрелищности они подвесили зеркала на невидимых нитях. Те поворачивались с едва слышным звоном, собираясь в единую плоскость, то рассыпаясь на тысячи осколков. В зависимости от угла, они могли превращать одного актёра в толпу двойников, создавать оптические тоннели, уходящие в никуда или разрезать пространство, как ножом, показывая одновременно несколько измерений.
Занавес тяжёлый, густой и фиолетово–чёрный, он клубился у низа сцены, ожидая команды. Когда представление начиналось, эти тучи медленно ползли к краям, переплетаясь в сложные узоры. Их тянули золотые шестерёнки, нарочито выставленные на показ, демонстрация того, что даже магия здесь механистична и подконтрольна.
Шторы открылись. Внезапно сверху падает карта Король червей будто сорвавшиеся с тросов. Она вонзается в мраморный пол, как нож, и начинает медленно разгораться по краям. Под гонг из дыма появляется фигура в серебристой маске. Ведущий представления.
— Разрешите показать вам сон, который вы украли у себя сами...– зеркала над сценой поворачиваются, и зрители видят себя, но не в ложе, а на сцене в сценарных позах. В зале раздается сдавленный смешок, но он тут же обрывается. Двойники повторили его синхронно, с опозданием в секунду, а статуи девушек начали двигаться. Гид заняла место в оркестровой яме и подняла палочку дирижёра и полностью захватив мотивы музыки.
Сцена начала меняться. Мраморный пол разошелся, обнажив бездонную пропасть, заполненную туманом. Из тумана поднимались декорации как из прошлых веков сделанные, старые и ты веришь в их возраст. Отражения в зеркалах поплыли, оттуда вышли манекены в костюмах что заняли свои исходные точки. Манекен безымянной актрисы выходит в маске начиная пьесу. Звучит треск, и карта Короля сгорает синим пламенем. На её месте теперь стоит Король червей, и лицо у него маска из пепла. При каждом движении пепел осыпался, обнажая на мгновение то пустоту, то чьи-то чужие черты.
Но что дальше я смотрел не глядя. Где-то на краю зрения декорации продолжали меняться, манекены начинали двигаться не по сценарию, а музыка превращалась в шёпот
Между актами нам поднесли еще закусок и бокалов, так же предложив меню. Свет приглушен до полумрака, слышны отголоски из зала. Я встал размять ноги, и подошел к краю ложи, оперившись о бархатный барьер. Внизу, в золотистом свете бра, мелькали веера, галстучные булавки, блеск шёлка.
–Вы что, решили сбежать из театра? – отшутилась Эрина.
– Если вы предложите.
– Только если вы пообещаете не наступать мне на ноги. Эти туфли новая любовь моей жизни, и я не готова с ними расстаться так скоро. - она приподняла бровь, затем медленно опустила взгляд на свои туфли. Изящные, с острыми носами, усыпанные крошечными кристаллами.
–Тогда, может, просто прогуляемся? Говорят, в дальнем коридоре есть ниша с живыми бабочками. Они, кажется, не прочь потанцевать за нас. – сделал шаг ближе к ней, слегка наклоняясь.
– Бабочки? — она прикрыла рот веером, но глаза смеялись. —Вы хотите сказать, что предпочитаете их общество моему?
– Ну, они хотя бы не дразнят меня туфлями, в которые влюблены больше, чем в кавалеров. – притворно серьезно обижаюсь на слова.
– Ой, вот это уже обидно. – она наконец встала, поправляя платье - может, я просто жду, когда кавалеры станут... интереснее туфель?
–И как, есть шансы у конкурентов?
–Зависит от того, как они себя проявят. Например ... предложат ли они мне не только бабочек, а что–то о интереснее? –Эри наиграет с веером, но взгляд не опускает.
–А что, если я предложу... мороженое? – будто задумываюсь над ответом – Говорят, здесь подают шафрановое с лепестками роз. Оно тает так быстро, что его нужно есть вдвоём иначе не успеть.
–О, это уже серьёзно. Вы сразу с козырных. Мороженое –мой слабый пункт.
–Тогда, идем на риски? Пока второй акт не начался и нас не вернули в эти бархатные клетки. – протягиваю ей руку. Она кладёт ладонь мне в руку, пальцы чуть холодные, но уверенные.
–Только если вы обещаете, что оно не растает раньше, чем мы до него доберёмся. – веду её к выходу из ложи, слегка наклоняясь, чтобы сказать на ухо.
–Ни за что. Я буду охранять его, как дракон охраняет золото.
–Драконы, мороженое, бабочки... Вас посетила муза сказок?
–А разве вы ею не являетесь?
Мы скользнули за тяжёлые шторы, оставив за собой лишь лёгкий шёпот и обещание сладкого. Где-то в глубине театра оркестр настраивал инструменты, готовясь ко второму акту. Но нас это больше не касалось.