6.
Возвращение в Лос-Анджелес после тихого уединения у озера Тахо оказалось куда сложнее, чем они ожидали. Город с его шумом, нескончаемым потоком людей и яркими огнями напоминал гигантский лабиринт, в котором легко потеряться — или, что ещё страшнее, остаться видимым, но при этом одиноким. Дженна и Эмма вернулись другими — после тех дней тишины, огня в камине и мягких разговоров им стало ясно, как много не сказано, как много чувств остаётся под покровом слов.
В первые дни им казалось, что между ними всё осталось таким же — они говорили, смеялись, смотрели фильмы, ходили в парки, но постепенно внутреннее напряжение росло, словно скрытый шторм. В маленькой квартире Дженны на Манхэттен-бич атмосфера менялась с каждым часом: то радость, то тревога, то молчание, которое не хотелось прерывать, но которое становилось невыносимым.
Однажды вечером, после съёмок, когда Дженна была уставшей и слегка раздражённой, Эмма предложила выпить кофе в их любимом маленьком кафе на углу.
— Ты что-то скрываешь, — сказала Эмма, внимательно глядя в глаза Дженне. За окном мимо прохожих пробегали тени, а внутри кафе было тепло и уютно, словно временный островок в океане суеты.
— Нет, — ответила Дженна, но её голос дрогнул. — Просто... сложно всё это. Внешний мир кажется слишком громким, слишком навязчивым. Я будто сижу на сцене, и мне надо играть роль — роль, которая уже перестала быть моей.
— Ты чувствуешь себя потерянной? — спросила Эмма, бережно коснувшись её руки.
— Да, — прошептала Дженна. — Иногда кажется, что я не знаю, кто я на самом деле, а кто — просто персонаж, которого все хотят видеть. И когда мы уехали к озеру, я впервые почувствовала себя по-настоящему живой, но сейчас... здесь всё так иначе.
Эмма кивнула, не спеша отвечать. Она знала, что это не просто слова — это признание боли, которую редко показывают миру.
— Я здесь, — сказала она наконец. — И я не уйду. Ты не одна.
Дженна посмотрела на неё и впервые за несколько дней улыбнулась. В её взгляде блеснули слёзы, но это были слёзы облегчения.
В тот вечер, вернувшись домой, они сели на полу в гостиной, прислонившись спинами друг к другу. Музыка играла тихо, будто боясь нарушить хрупкое равновесие между ними.
— Знаешь, — начала Дженна, — я боюсь. Боюсь позволить себе почувствовать что-то настоящее, потому что тогда всё может разрушиться. Я боюсь, что если я откроюсь, потеряю контроль.
— А если не откроешься, потеряешь себя, — ответила Эмма, не поворачиваясь, — и нас.
Дженна глубоко вздохнула, поворачиваясь лицом к Эмме. В её глазах был страх, смешанный с надеждой и желанием.
— Я буквально дышу тобой, — прошептала она. — Ты мне нужна больше кислорода.
Эмма улыбнулась и сжала её руку, ощущая всю глубину этих слов. Это было больше, чем признание — это было обещание, крик души, который не мог остаться без ответа.
Они сидели так долго, пока город за окнами не погрузился в ночную тишину. В этом молчании не было пустоты — была наполненность, была связь, которая становилась крепче с каждым дыханием.
На следующий день они решили пойти в парк, где Эмма, как обычно, брала с собой блокнот и карандаши, а Дженна — любимую книгу. Они долго гуляли, держась за руки, разговаривая о том, что значит быть собой в мире, который так часто заставляет играть роли.
— Ты когда-нибудь думаешь, что мы слишком разные? — спросила Дженна, глядя на отражение в пруду.
— Нет, — ответила Эмма, улыбаясь. — Мы дополняем друг друга. Ты учишь меня быть смелее, а я помогаю тебе чувствовать себя в безопасности.
И в тот момент они поняли, что любовь — это не только слова и признания, это и моменты молчания, и тихие взгляды, и возможность быть рядом, несмотря на страхи и сомнения.
Вечером, когда они снова оказались дома, Дженна тихо сказала:
— Спасибо, что не ушла.
— Никогда не уйду, — ответила Эмма, целуя её в лоб.