Холодная кровь ворона

Сегодня ее квартира выглядела особенно уютной - чистая, убранная, и нигде не было ни одной соринки, что могла зацепить взор. Даже тоненькие желтые занавески висели точно так, как и должны висеть любая уважающая себя драпировка.

День рождения... Замечательный праздник. Или?.. Судить о том, замечательный он или нет, можно лишь, исходя от возраста именинника. Согласитесь, пятилетний малыш будет радоваться празднику куда больше восьмидесятилетнего мужчины.

Яна сидела за столом и с ноткой ностальгии смотрела на торт, купленный в ближнем магазинчике.

Грустный праздник. Вот убиралась она, убиралась, рассчитывая на полный дом гостей... А что вышло? Все ее предали! Родители с пятнадцатилетней сестренкой уехали в Турцию, Томочка заболела гриппом, Катя Запряхина в командировке, и даже у ее коллеги Коли Воронцова какие-то неотложные дела. А, возможно, дворецкий просто не горел желанием посетить день рождения домработницы Ягужинских? Наверное, она ему совсем не нравится... А жаль. Такой красивый мужчина!

Яна сидела у идеально накрытого стола и печально помешивала чай. С едва различимыми нотками зарожденной надежды она косилась на дверь в немом ожидании визита.

Раздался стук.

Яна вскочила со стула, подлетела к зеркалу и торопливо поправила прическу, а затем уже с выражением дикого восторга на лице подбежала к двери и спешно открыла ее.

О Яне не забыли! К ней пришли! Это же чудесно!

Девушка взглягула на гостя и оторопела.

- Вы? - изумленно спросила она, чуть нахмурившись.

- Не рада? - едва заметная улыбка затронула губы пришельца.

- Почему же? - мигом изменилась в лице Яна. - Очень даже рада! Удивилась просто! Вы же раньше никогда ко мне не приходили! Вот, разувайтесь... А откуда вы узнали, что у меня день рождения?

- А у тебя день рождения? - брови гостя сдвинулись.

- Ой, да! А вы не знали? Самый настоящий, представляете? И тортик есть, и еда... Проходите! Вот, какой у меня стол. Снимайте свое пальто, перчатки...

Однако пришелец так и остался стоять в верхней одежде.

- Ну, что же вы? - негодовала Яна. - Вы не хотите покушать торт? Ну, да, вы же привыкли все редкое есть, а он обычный. Зато вкусный! "Камелия" называется!

Гость помолчал, осторожно прикрыв за собой дверь. Торопливо оглянувшись по сторонам, он спросил:

- Как это ты осмелилась впустить незнакомого человека в дом? А если я, скажем... Черный Ворон?

- Что? Вы? - поперхнулась Яна и весело рассмеялась. - Напрасно я считала, что у вас нет чувства юмора... Да я ж вас сто лет знаю!

- Это ничего не означает, - тихо предупредил гость, подойдя чуть ближе к девушке.

- Да бросьте вы! Какой из вас Черный Ворон! Вы совсем на него не похожи! И еще вы добрые... хотя кричите иногда, но на бандита совершенно не тянете. А зачем вы спрашиваете?

Ответом было молчание.

Вздохнув, гость спросил:

- Ладно уж. Хочу торт твой попробовать. Отрежь мне, пожалуйста, кусочек.

- Конечно! - встрепенулась Яна и кинулась на кухню. - Только вы в дверях не стойте, проходите.

- Непременно, - кивнул пришелец, окинув девушку долгим взглядом и последовав за ней.

- Пальто сняли? - щебетала Яна, кромсая торт. - Молодцы! Ой, а вы что, в перчатках будете кушать? Вы их не снимете?

- На руках болезнь, - пояснил гость, подходя к имениннице. - Заразная. Если перчатки сниму, у тебя все ладони волдырями покроются.

- Ой! - испугалась Яна. - Тогда не надо! У меня вот руки такие гладенькие, я их кремами мажу... Руки у девушек красивыми должны быть. Особенно у меня. Мне вот один мужчина понравился...

- Это Николай, что ли? - с усмешкой перебил пришелец. - Должно быть... ты ему тоже?

Яна поскучнела и пожала плечами.

- Не знаю. Он не любит со мной разговаривать.

- Несправедливость, - поддержал девушку гость и вдруг резко посерьезнел. - А ведь Костю убили точно так же. Пошел, впустил в дом малознакомого человека...

- Что-о?! - закричала Яна, выронив из рук нож, который с тихим звоном ударился о пол. - Костю убили?! Вы шутите?! У него ведь просто отпуск, но...

- Именно поэтому тебе никто и не сказал о его смерти. У тебя слишком длинный язык, Яна. Слишком. Меня удивляет, почему полиция не допросила тебя о садовнике. Хотя... там сейчас такие люди работают... Вот что действительно меня поражает, так это то, что главная сплетница до сих пор не в курсе об убийстве Кости. У тебя будто бы на время отключились уши, когда все в доме только и судачили о парне.

Деревья за окном яростно долбились в стекла. Крупные капли дождя резко били в окно. Холодный ветер заставлял стекло дребезжать.

Лицо Яны слилось с белоснежной стеной. На ее носу выступили капельки пота. Едва слышно она выдавила:

- А... но... а... а как вы узнали, что... ну, что Костю... что Костя...

- Что Костя пострадал от своей же неосторожности? О, поверь мне, я знаю.

Гость задумчиво поднял с пола упавший нож и сказал, адресуя будто бы себе:

- Мне все это надоело. Правда. Но по-другому я не могу. Уже не могу. Это ведь как с табаком. Кажется, что можешь бросить в любой момент, но на самом деле...

- Черный Ворон... - просипела Яна, и ее ладони посинели.

- Да. Может быть. Неважно. Забудь. Я... Меня посетило утомление. Роль, которую я играю... Она выматывает мои силы. Хотя, а что есть роль? То, кем видят меня люди каждый день или все же маска Ворона?

Яна замерла, глядя пришельцу в бездушные холодные глаза, будто созданные из хрусталя, покрытого шоколадной пленкой.

Лицо гостя было абсолютно безэмоционально. Ни страха, ни веселья, ни сомнения, ни сожаления... Ровно ничего. Никаких эмоций.

И эта пустота пугала.

- Меня все чаще посещает усталость, - вздохнул пришелец, проводя большим пальцем по лезвию ножа. - Мне очень жаль, Яна. Такие, как ты, не живут долго. Ты должна понять эту истину. Может быть, они нужны, но... не здесь. Не в этом мире. Возможно, в райском саду Эдем, где есть место всем? Или на холсте известного художника? Мне искренне жаль, что это случилось именно в твой день рождения...

Бездыханное тело девушки лежало на полу. Остекленевшие глаза Яны с животным ужасом смотрели на что-то неясное. На ее белой спине рукой мастера была выгравирована рубиновая птица, широко расправившая крылья в ощущении неземного полета.

***

- Так, чего вы стоите и мух считаете?! Дактилоскопию провели?

- Да, отпечатки пальцев трупа совпадают с теми, что и на ноже, но вот посторонних нет. Либо убийца действовал в перчатках, либо...

Криминалист выжидательно замолчал.

Громов поджал губы, пыхнул сигаретой и задумчиво сказал:

- Думаешь, самоубийство?

- Вы о чем, майор? - вмешался Николай, рассматривая убитую. - Как она сама себе на спине птицу вырезала? Это явно кто-то постарался...

- Без тебя знаю! - окрысился майор. - Умник тут нашелся! Чего вообще приперся?! Сядь и молчи!

Воронцов махнул рукой и сосредоточенно взглянул на труп.

До чего же устрашала его изображенная птица! Ворон был вырезан настолько реалистично! Казалось, что убийца с невероятной любовью вырисовывал каждое перышко, каждое крылышко... и от этого пробивала дрожь. От лужи багровой крови, которая залила созданный рисунок и холодными молчаливыми ручейками стекала в кровавое озеро. А глаза девушки... они выражали такой ужас, что Николай не выдержал и отвел от лица Яны взгляд.

Стол выглядел, как будто на нем в красивой сервировке находилась не еда, а искусно сделанные муляжи, которые нельзя было съесть. Или создавалось впечатление, будто ты находишься в музее и взираешь на экспонаты: "Смотри, но не трогай". Потому как пища выглядела весьма аппетитной, но такой холодной и такой неживой, что вряд ли кто-нибудь захотел бы ее отведать. Салаты, бокал с вином, два отрезанных кусочка торта...

Один бокал с вином и два отрезанных кусочка...

Яна была настолько хорошо знакома с убийцей, что впустила его в дом и даже отрезала ему торт, не успев налить вина?

Так вот откуда ее отпечатки. Но зачем маньяк выжидал, пока девушка закончит кромсать пирог? Зачем ему нужно было, чтобы Яна коснулась ножа, если самоубийство подстраивать он не собирался?

- Фигово получается, - вдруг грустно вздохнул Дмитрий Григорьевич. - Бандит не пойман и продолжает убивать. За короткий промежуток времени убиты двое людей, а мы ни на шаг не приблизились к этому... Черному Ворону. Я ума не приложу, что делать...

- Товарищ Громов, - неловко начал Николай. - Предлагаю допросить семью Ягужинских. На мой взгляд, они - главные подозреваемые. Посмотрите, эти два человека были у них в прислуге. Сначала Костя, потом Яна...

- Потом ты, - подытожил Дмитрий Григорьевич и, закинув руки за голову, потянулся. - Допрашивал я их уже, когда Костю убили. Дело беспонтовое, ничего они не знают.

Воронцов вскочил и закричал:

- Дмитрий Григорьевич! Да что с вами?! Я вас не узнаю! Еще недавно вы придирались к каждому встречному, чуть что - задержание. Вы не верили абсолютно никому! Что с вами случилось?! Где ваша бдительность?!

- Замолчи, - неожиданно спокойно отозвался Громов. - Будет он меня еще учить. Я прекрасно знаю, что делаю. К Ягужинским пока прошу не лезть, и это не лень и не прихоть. Я бы тебе рассказал о своих планах, да мне твоя морда не нравится.

Николай закашлялся. С этого дня он понял, что доворять или не доверять человеку можно лишь, исходя от его внешности. И Яна говорила, что, мол, вы красивый, вам секрет открыть можно.

Яна... Яна... Что-то беспокоило Николая в ее убийстве, что-то неясное...

- Кстати, Воронцов, - ехидно начал Дмитрий Григорьевич. - Ты ж мне обещал про Ворона рассказать, помнишь? Ну, как ты что-то там нарыл...

Николай вздрогнул, уставился на Громова и задумчиво кивнул:

- Да... Нарыл. Но не столько про Ворона, сколько про семью Ягужинских.

Майор вдруг посерьезнел, нахмурился и, дав четкие указания сотрудникам внутренних органов, окруживших труп, приказал:

- Пошли.

***

Снег растаял почти везде. Тротуары были сухими и чистыми, лишь под деревьями безлюдного парка чернели небольшие кучки снега.

Немного раздражающим был пронзительный крик воронов, слетевшихся поглазеть на столь редких гостей данного парка - на людей.

Мужчины сидели на полуразвалившейся скамейке и вполголоса обсуждали какие-то дела. Птицам было бы очень интересно узнать, о чем же они беседуют с таким интересом, но было одно но... Вороны не понимали человеческий язык.

- А у Людмилы, - говорил Воронцов, энергично жестикулируя, - шрам на шее. Ее мать сказала, что Люся, познав несчастную любовь, решила свести концы с жизнью и повеситься, но...

- Что? - нахмурился Громов. - Тебя что-то смущает?

- Да. Знаете... Я понятия не имею, как это - повеситься на ремне и возможно ли это вообще. Но, даже если и допустить возможность сего, то тогда шрам не был бы ровным, а уходил бы вверх, ведь петля именно так и расположена на шее. Но шрам ровный. Он просто обвивает горло Людмилы, нигде не уходя вниз или вверх. Это больше похоже... на какой-то ошейник, что ли...

- Ошейник? - поперхнулся Громов, пораженно взглянув на Николая. - Стягивающий горло? Считаешь, мать Людмилы тебя обманула?

- Я... я не знаю. Она с таким волнением спрашивала, верю ли я ей... Причем несколько раз. Говорящий правду так вести себя не будет.

- Значит, врет, - уверенно сказал Громов, вставив в зубы сигарету. - Но какой смысл ей врать?

- Смысла никакого, если только она сама не причастна к появлению шрама на шее дочери... Я об этом очень долго думал, но доказательств, оправдывающих Елену или же напротив - говорящих о ее виновности у меня пока нет, а потому обвинять ее нельзя, но и доверять ей не следует. А еще... возможно, это не столь важно, но сын Елены - Виктор, ведет себя несколько странно. Нет, дело даже не в том, что он направо и налево кидается крутыми словечками, а в том, что он иногда о них забывает. Когда мы играли с ним в шахматы, меня удивляла его богатая оборотами речь, его спокойствие, терпение и ум. Создается впечатление, что он просто играет роль... только вот неясно, зачем.

- Если я не ошибаюсь, - затянувшись сигаретой, проговорил Дмитрий Григорьевич, - сын Ягужинских - редкостный хулиган, пофигист и эгоист. И вот поверь, я еще ни разу не встречал хулиганов, блестяще играющих в такую интеллектуальную игру, как шахматы.

- В том-то и дело! Это меня и удивило! А о Люсе я вообще молчу. Странная она очень. Вначале с криками на меня кидается, а потом обнимает и просит не уезжать. Если Елена меня не обманула, то характер Люси сполна объясняется ее психическим отклонением вследствие неудавшегося самоубийства. Но если хозяйка соврала... Тогда возникает вопрос: а что же на самом деле случилось с девушкой и почему она столь странно себя ведет?

Громов молчал, туманным взором смотря на узоры табачного дыма. Потушив сигарету и сплюнув под ноги, майор неспешно сказал:

- А ведь верно... котелок-то у тебя варит. Не то что у Васьки или Норикова. Тьфу на них! Я рад, что мы теперь работаем с тобой на пару.

Воронцов просветлел. И от небрежного доброго слова от мрачного Громова, и от осознания того, что майор наконец-то согласился вести с ним расследование. Ведь Дмитрий Григорьевич, он хоть и гад, но мент матерый, опытный, помощь которого никогда не будет лишней.

А еще Николай был рад, оттого, что теперь Громов не будет путаться под ногами, и не будет никаких подозрений, слежок...

А может, будут?

Воронцов глубоко надеялся, что майор подозрителен не настолько.

***

Его грудь жгло, будто бы миллионы крошечных раскаленных иголок вонзались в тело, мучительно царапая его. Этот пожар в сердце вызывал легкое отрезвление от слишком большой порции спиртного.

Перед глазами все плыло. Знакомые ранее предметы искажались, меняли цвета и растекались в прочие краски мира.

Казалось, мужчина на немыслимой скорости кружится сейчас на карусели, а все вокруг пробегает перед глазами.

Павел лежал на кровати и, не моргая, смотрел в одну точку. Если кто-нибудь зашел бы сейчас в комнату и увидел Мамонтова, вошедшему показалось бы, что Паша мертв, настолько он потерял облик любого приличного человека. Хотя... человеком он уже не был, а был лишь ненужным миру существом, живущим без цели и смысла, отравившим свою судьбу алкоголем. Он стал совершенно никем, просто мусором, затерявшимся в одной из московских квартир.

Он просто не мог жить в одиночестве. Алкоголики - это такая порода людей, которые в одиночку не выживают.

Да, как ни странно, но ему была нужна Марина. Сам того не осознавая, он нуждался в ней, как годовалый ребенок нуждается в матери. Павел прекрасно понимал, что потерял Безродных только по своей вине, и от этого на его душе становилось еще гаже.

Скорее всего, девушки уже нет в живых. Она замерзла и навечно уснула под слоем снега, а теперь, когда он растаял, какой-нибудь любопытный бомж найдет ее тело. А, возможно, Марина умерла от голода...

Павел горестно взвыл, словно волк, потерявший любимую. Напрасно Мамонт полагал, что легко сможет справиться без опоры Марины.

Не сможет. Уже не сможет.

Он уже два - или три? - дня лежал на кровати, даже не поднимаясь.

С работы его выгнали. Все деньги пропил. Готовить еду или прибирать дом не умел, а потому лежал оголодавший в окружении гор хлама и мусора.

А еще ему нужна была поддержка. Те моменты, когда Марина рассказывала ему скучный и неинтересный сериал о любви, когда она прижималась к нему и, бормоча о чем-то своем, засыпала... Оказывается, Паша дорожил ими. Оказывается, они помогали ему жить.

А ей... Ей просто была нужна родная душа. Ей просто был нужен человек. Любой. Одиночество для нее было самым страшныи кошмаром, какой только можно себе представить...

В дверь раздался настойчивый стук.

Очень редко в эту дверь вообще кто-то стучит.

Ноги сами принесли Павла в прихожую, а трясущиеся руки - отомкнули замок. Затуманенное сознание Мамонта не могло даже допустить такой исход событий, как ограбление.

Но это было не ограбление. Это была Марина.

Или...

Или кто-то другой?

Павел, как ни старался, не мог сфокусировать взгляд на пришельце, а потому не понимал, кто перед ним.

Но зато он видел худенькую фигурку, черные волосы, джинсы...

- Ты вернулась... - Павел даже не осознавал, о чем говорит, настолько он был пьян. Все было так, словно во сне. - Вернулась. Вернулась... вернулась...

- Вы кто? Где моя подруга?

Голос был не ее. Не Марины. Он был значительно ниже, но отличался торопливостью речи, в то время, когда Безродных говорила тихо и неспешно.

Однако надежда не желала покидать пьяного мужчину.

- Марина... Мариша... Маришечка... Ты вернулась...

- Меня зовут Юлия, - чуть обидевшись, сказала незваная гостья. - Меня подруга из Интернета пригласила к себе домой, написала адрес... Вероятно, ошиблась. Или в данной квартире все же живет Екатерина Орлова?

- А не живет здесь никто-о-о! Раньше Ма...Марина была, но теперь ее не-е-ет! Один я, один! Нет у меня никого-о-о!

- Пить бы бросили, - с неприязнью выдавила Юлия. - Может, тогда и не одни были бы.

Павел пошатнулся и завыл:

- Маринка моя умерла! Это я во всем виноват! Я! Я!

- Так вы... вы просто поминаете жену? - в голосе Юлии вдруг мелькнула нотка сочувствия.

- Не жена она мне... Сестра, можно сказать...

Гостья откашлялась и неловко произнесла:

- Извините, я не знала. Я... я правда очень вам сожалею. Но все в мире смертны, поэтому можно лишь смириться и...

- Нет! Нельзя смириться! Нет у меня больше никого, понимаешь?! Один я! Были родители, но они умерли... Это я виноват, я во всем виноват, крутым хотел стать...

Оперевшись о стену, Павел начал говорить. Говорить о том, что беспокоило его больше всего. О минувшем детстве. О появившейся в его жизни Марине. О иллюзии бандитской крутости...

Любая девушка бы ушла, плюнув на разоткровеннившегося пьяницу, но Юлия чувствовала некую вину перед ним, а потому послушно стояла и слушала сбивчивое повествование о детстве.

А потом она осталась, проникшись жалостью к потерянному человеку...