Одиночество
Что для человека одиночество? Чувство полного опустошения и поблёкшие стены квартиры? Может быть, бутылка дешёвого алкоголя и компания в виде отражения в зеркале? Может, недокуренный бычок на балконе и старый потёртый халат? А может, дом, полный народу, где на столе стынут только что испечённые пирожки, а повсюду слышен запах хвои, что заставляет кожу покрыться мурашками от предвкушения рождественского празднования. Томас сидел в гостиной и ждал, пока жена нарядит дочерей в красивые платья. Вот-вот зазвенит дверной звонок, и в гости придут самые близкие люди: родители, лучшие друзья, боевые товарищи. Все они сегодня будут здесь. Вот малышки Энни и Клерис входят в комнату, а за ними его прекрасная Меган. Светлые одежды на них, точно сотканные небесами, переливались в свете лампы, ничуть не скрывающей их истинной красоты. Томас, право, чувствовал себя самым счастливым человеком. Если бы спокойствие было осязаемо, в этот момент оно бы окружило эту квартиру, заполняя каждый уголок, каждую складочку в диване. Всё было бы покрыто им. Снизу доверху. Притом настолько плотным слоем, что ни одно живое существо не в состоянии было бы его сломать, разбить, разорвать. Никто. Весь мир только для них.
Вдруг в это мгновенье, как перед смертью, лучшие моменты жизни пронеслись перед глазами Томаса: учёба в архитектурном институте, знакомство с Меган, первое свидание, мамин юбилей, свадьба, рождение дочерей. Всё, что он видел, заставляло его сердце биться, как загнанного в клетку соловья. С новым воспоминанием всё сильнее, всё чаще, всё быстрее. Мир вдруг из громадного шара сузился до одной комнаты в несколько метров. Моря и океаны заменил этот широкий диван, аккуратно накрытый шерстяным пледом, горы и равнины заменил камин, где тихо потрескивали подгоревшие поленья, а леса и пустыни померкли на фоне круглого стола из дубовой древесины.
Однако почему в его груди такой ледник? Почему по лицу стекает холодный пот, а руки лихорадочно дрожат? Почему парад воспоминаний завершился, а сердце всё не перестает загнанно биться? Томас совсем потерялся. Он хотел встать с дивана, но ноги, увязшие в длинном ворсе ковра, не сдвигались ни на миллиметр. В эту секунду жена подошла к нему и мягко погладила по щеке. Но радости не было, была пустота, бездонная дыра в душе, ведь мужчина совсем не почувствовал ни тепла её руки, ни света в её голубых глазах, ни шороха её одежд. Ничего. Промозглый ветер пронизал каждую клеточку его тела, пройдясь по закоулкам несчастной души. От волнения Томас начал задыхаться, перед глазами потемнело, а картинка счастливого вечера начала расплываться, уступая чёрной вуали забвения. А дети всё смеялись.
Очнулся Том отнюдь не дома, отнюдь не на диване, отнюдь не в кругу близких людей. Теперь его окружали слегка плесневелые, изжелта-зелёные стены больницы, а вместо смеха — пренебрежительное ворчание медсестры. Мужчина совсем не понимал, что он здесь делает. Его возмущению и страху не было предела. Вскочив с койки, он небрежно толкнул женщину средних лет, пытавшуюся поставить ему капельницу. Не успев толком извиниться, вылетел в коридор и замер. Повсюду, словно в фильме, люди, потерявшие всякий смысл жизни, в попытках найти грань между выдуманным и реальным. Все в одинаковой одежде, с одинаковым выражением лица и... порядковым номером. Томасу хотелось рвать на себе волосы от истерики, с каждой секундой накатывающей всё сильнее. Это сон! Просто дурацкий сон! Пьяный бред, не более. Эмоции выплёскивались через край, и единственным вменяемым, хотя бы внешне, человеком показалась всё та же медсестра. К сожалею, Тому не удалось даже подойти к ней, напуганная его разъярённым и отчаянным взглядом, та нажала на кнопку возле койки, и к нему тут же подлетела толпа санитаров, насильно уложивших на кровать и накачавших какими-то препаратами. Глаза слипались, медленно веки тяжелели. Последним, что видел Том, были железные решётки на окнах.
И снова он проснулся дома. Возле того же самого камина, на том же самом диване. Это было счастьем, ведь, как он и полагал, всё оказалось сном. Но что-то было не так. Слишком тихо, пусто и пахнет железом. Этот запах был настолько сильным, что перекрывал любые другие. Мужчина решительно поднялся с дивана, чтобы выяснить, откуда так пахнет. От резкого движения что-то захлюпало под ногами. Опустив голову вниз, Томас пришёл в ужас. Кровь. Весь пол, весь мягкий ворс ковра пропитан вязкой красной жидкостью. Оглядевшись, стало заметно, что всё, начиная от книжных полок до макушки ёлки, — всё было в кровавых брызгах. За столом, будто в кошмаре, сидели дорогие гости, товарищи, друзья, родители — все. Все мертвы. Рванув с места, мужчина принялся в панике искать свою семью, но нашёл лишь остывшие тела с пустыми глазницами, будто кто-то старательно выковыривал прекрасные глаза его жены и детей. Стало дурно, совсем. Невыносимо. Томас упал на колени прямо в лужу натекшей свежей крови и закричал истошно, дико. Вот чем для него было одиночество. В хлюпающем звуке крови, в отголосках эха от собственных криков, в темноте. Тогда он понял, что хуже этого не может быть ничего на свете. Отчаяние и боль захватили его измученное сознание. Больше Том не просыпался.
«Перейдём к следующей новости, в ночь с 31 октября на 1 ноября в психиатрической больнице вследствие припадка скончался Томас Сандерс, ранее приговорённый к 13 убийствам...»