Старый родительский дом. (18+) [ЗАВЕРШЁН]

Мгновение спустя он оказывается у окна и, прищурившись, осматривает залитый солнцем двор. Кровлю веранды, устланную чешуйчатым рубероидом, плоскую смоляную крышу мастерской, дорожку от неё до дома и проплешину на газоне у обочины. Лёгкий ветерок посвистывает в обшарпанной раме.

Габриэль жадно приникает лбом к стеклу, как если бы отвоёванные у пространства дюймы позволили ему запечатлеть картинку чётче и полнее. Картинку, в которой нет и намёка на трагедию.

И тут плотный чёрный сгусток рассекает воздух перед самым его носом. Слышится истошный вопль, похожий на человеческий: птица, напоминающая ворону, пулей проносится мимо.

А солдату чудится, что она выкрикивает его имя:

- Габ - риии - эль!

Он пятится.

В оконном проёме мелькают острые тени - теперь не одна пернатая налётчица, а несколько бьются в стекло, намереваясь разнести его вдребезги:

- Габ - риии - эль, Габ - риии - эль!..

Их карканье оглушает, перерождаясь то ли в плач, то ли в лай.

Гарри отворачивается, зажимает уши ладонями - всё это не к добру. Нужно поскорее выбираться отсюда.

Но путь ему преграждает комод. Большое, сродни вездесущему оку, зеркало, что парит над столешницей, мрачнеет. Едкий дым затягивает блестящую поверхность изнутри - клубится грозовой тучей, вырисовывает странные образы, живые узоры.

- Габриэль, - кто-то шепчет сквозь кипящую пелену.

Солдат прикрывает веки, хочет расслышать голос, кажущийся знакомым.

А шёпот становится отчётливее, проникает в каждую клеточку его мозга:

- Габриэль!

Он решается распахнуть глаза.

Сизый смог улетучивается. Но зеркало, обретшее свой первозданный лоск, отражает совсем не то, что Габриэль ожидал увидеть: со ртутной глади на него в упор смотрит женщина!

- Мистер Габриэль, - нахально улыбается она и протягивает к нему руки, - вы получили моё письмо?

Габриэль уворачивается, теряет равновесие и падает навзничь.

Потолок над ним вспыхивает и тускнеет. Лишь яркие мерцающие точки кружатся во мраке, повинуясь неведомой стихии. А дама в зеркале заливается злым раскатистым смехом.

«Что это? Что, чёрт побери, происходит?!» - пытается сообразить Габриэль.

Холодный цепкий взгляд, прядь тёмных волос, хитрая ухмылка - вот всё, что он успел уловить в безумном отражении. Кого эта женщина напоминает ему?

К горлу поднимается тошнота, шум в ушах нарастает. Свод мансарды окрашивается в чернильно-чёрный и превращается в ночное небо, усеянное звёздами, а сосновый пол родительской комнаты рассыпается песчаной дюной у Габриэль под лопатками.

Хохот, сотрясающий стены, оборачивается настырной автоматной очередью, вдали слышатся крики и рокот вертолёта.

Габриэль пробует встать. Но ноги, проклятые ноги не слушаются!

«Нет, нет... Не в этот раз!».

Спину ему пронзает дикая боль, словно кто-то вонзил в неё огромный коготь. Где-то рядом разрывается снаряд.

Габриэль снова распластан по земле. Рыжая пыль сыпется ему на лицо - колет кожу, набивается в рот.

Сквозь душную взвесь Габриэль различает приближающуюся фигуру командира Смита. Тот срывает с себя запотевшую защитную маску, хватает обмякшего снайпера за грудки, и впивается в него обезумевшими глазами:

- Что это было, Габриэль?! Что ты видел?

* * *

Очнулся Габриэль от ломоты в челюсти. Во рту у него пересохло, а верхнее нёбо отекло и саднило - не иначе, пережитое во сне заставило его с нечеловеческой силой стиснуть зубы.

Его подкосило так, будто он не спал уже несколько суток, но по пробуждении он всё равно чувствовал себя разбитым. Вероятно, это эффект противомигренного препарата, что с некоторых пор он вынужден глотать в удвоенных количествах, решил Габриэль.

Он нащупал в темноте выключатель и зажёг свет в прихожей.

Направляясь к себе, чтобы выпить воды и чем-то подкрепиться, он развернул кресло и тут же замер как вкопанный.

Дверь в его покои была распахнута, но признаки взлома отсутствовали. На пороге лежала пустая шахматная доска - словно чайка, пригвождённая штормом к берегу, она раскинула створки-крылья в надежде защититься от неминуемого удара. А на лестнице, ведущей на мансарду, валялись выточенные Габриэлем шахматные фигурки. Пешки, ферзи, кони - все на боку, как после рокового сражения!

Едва сдерживая панику, солдат подкатил кресло к выходу и выглянул на улицу.

Послеобеденный воздух обжёг ему лицо пряным травянистым жаром. Двор заполнила абсолютная тишина, и даже птицы умолкли, спрятавшись от зноя в окрестных зарослях. Габриэль точно помнил, что запирал мастерскую, но сейчас её чернеющий дверной проём с небольшой рампой смахивал на разверзшуюся звериную пасть.

Опешив, Габриэль сунул руку в накладной карман рабочих брюк, отыскал связку ключей и вслепую перебрал их дрожащими пальцами. Вот большой ключ с тремя зубцами от уличной двери, широкий плоский - от его комнаты, гладкий английский - от комнаты на мансарде, самый маленький угловатый ключик - от поржавевшего за ненадобностью почтового ящика, крестовый с большим ушком - от мастерской. Все ключи на месте.

У Дила, разумеется, есть копии. Но не до такой же степени обезумел этот кретин, чтобы все их вручить арендаторше!

Конечно, мерзавка обшарила его, Габриэля, пока он спал, и учинила весь этот разгром.

- Ах, ты ж, разбойница! Только попадись мне.

Солдат неистово сжал кулаки. На лбу у него выступила испарина, а язык прилип к нёбу. Волнение отозвалось в висках резкой болью.

- Мисс Флетчер, я требую, чтобы вы спустились! - взревел Габриэль, отчего стены содрогнулись. Он проверил нагрудный карман футболки, в который помещал лекарство, когда трудился в мастерской, но спасительного пузырька там не обнаружил. - Проклятие...

Соседка же не торопилась себя выдавать.

Вновь притормозив у лестницы, Габриэль вскинул голову.

Его руки, прошедшие закалку сначала армейскими буднями, а затем и жизнью человека на коляске, казались отлитыми из стали. Но старая лестница была слишком узкой и крутой, а его транспортное средство - чересчур громоздким, чтобы подняться в нём наверх.

«Ну почему способность ходить возвращается ко мне лишь во сне?» - с сожалением подумал Габриэль, дотянулся до фигур, что лежали напротив, и переложил их в карман с ключами.

Внезапно он проникся жалостью даже к рядовым пешкам и, подняв с пола шахматную доску, поспешил к себе.

Голова его была готова расколоться. С появлением странной аферистки и без того мучительные приступы мигрени сделались невыносимыми.

Но на кухне Габриэль ожидал очередной неприятный сюрприз. Флакон релпакса, что ещё этим утром был при нём, теперь возвышался на столешнице поверх исписанного листа бумаги.

Габриэль отодвинул лекарство в сторону и, озираясь по углам, стянул со стола послание.

Его взгляд наконец упёрся в строки, выведенные знакомыми острыми буквами. Однако от прежней нарочитой любезности их отправительницы нынче не было и следа - эти её слова кололи упрёками и жалили угрозами:

«Мистер Габриэль, не понимаю, почему я должна перед вами отчитываться. У меня есть такое же право жить здесь, как и у вас. А если учитывать теплоту ваших отношений с братом и его мнение по поводу этого дома, то, возможно, я окажусь даже в лучшем положении, чем вы. Да, извините за кавардак, собака растащила ваши поделки. Ещё немного - она бы и за обезболивающие ваши принялась.

Внушительного размера пёс вот уже второй день крутится у меня под дверью - то появляется, то исчезает. Надеюсь, мы с ним поладим. Я так и назову его - Пёс. Всегда мечтала о питомце! В моей комнате для него как раз образовалось свободное место. Барбара».

Питомец - надо же! Какая чушь! Откуда тут взяться собаке?

Габриэль нервно усмехнулся, отбросил в сторону нелепое письмо и поторопился извлечь из кармана найденные шахматные фигуры.

В полумраке прихожей он не осмотрел их, но сейчас, в ярком дневном свете, ему открылась удручающая действительность: сколы и царапины на некрашеных телах были столь очевидными, что заставили Габриэля ужаснуться.