Подглядывание
В одном сыром мире, где дожди были частыми, а солнце — редким явлением, молодой на вид юноша сидел в деревянном доме, покрытом мхом и плесенью. Свеча, стоявшая на письменном столе, была единственным источником света. Из-за туч всё вокруг приобрело серые и тёмные оттенки. Неподалёку от дома, на дереве, в гнезде сидела сорока, прижимавшая крыльями своих птенцов, делясь с ними теплом. Капли дождя падали с листьев и травы на землю. Дождь давно закончился, но тучи медлили, словно недописанная фраза, не зная, куда деть свою тяжесть. Чирканье сороки и стрекотание кузнечика были колыбельной и привычной музыкой этого места.
Шатен с горящими глазами, будто в них зажёгся изумрудный свет, смотрел на стеклянный шар, мерцавший перед ним. В них было что-то хищное — словно у дикой кошки, готовой к прыжку. В шаре виднелся миловидный эльф, сидевший на стуле с пуховым сиденьем у комода из берёзы и зеркалом. Его пухлые губы тихо подпевали песню на древнем эльфийском языке, пока он наносил крем на своё и без того нежное лицо. Длинные белые волосы были распущены, и у Эбардо неожиданно мелькнуло желание провести по ним рукой, расчесать их. Он вздрогнул от собственной мысли. Моргнул — и свет в его глазах погас, будто кто-то выключил его.
Сжав челюсти, он швырнул магический шар в стену. Тот разбился вдребезги. Осколки стекла, большие и маленькие, рассыпались по полу, словно осколки его прежних убеждений. В них отражался тёплый свет свечи — будто то, что таилось в его душе. Пламя нового желания.
Шатен провёл рукой по макушке, встряхнул волосы. Кусал губы до крови, но не чувствовал боли. Дыхание участилось, словно он пробежал несколько метров. Он зажмурился, длинные ресницы легли на щёки, отбрасывая тени.
— М-мне просто нужно расслабиться… — прошептал Эбардо дрожащим голосом.
Встав со стула, он, не выходя из дома, телепортировался с зелёным свечением — туда, где, как он надеялся, забудет о странной мысли, пришедшей ему в голову.
На улице грянул гром, и дождь снова полил с неба, а через секунду превратился в град, будто слёзы небес.
Час спустя.
Шатен откинулся на подушку, тяжело дыша через рот. Пот стекал по шее до ключичных впадин. Пустым взглядом он уставился в потолок. Рядом лежала девушка в таком же состоянии, с затуманенными от мимолётного удовольствия глазами. Её щёки пылали, как вишни, тело слегка дрожало от выброса адреналина.
Парень тяжело вздохнул, сел, затем встал. Собрав одежду, он быстро оделся, достал из кармана пять серебряных монет и положил их на тумбочку. Дверь со скрипом закрылась за ним, оставив девушку одну.
Идя по тёмному переулку, он полностью погрузился в мысли. Место было грязным и вонючим во всех смыслах: запах пота, мусора и грязи будто въелся в каменные стены домов. Резкий холодный воздух ударил ему в лицо, выведя из раздумий.
Он вышел на оживлённую улицу, но сейчас была глубокая ночь. Лишь несколько торговцев остались на своих местах — возможно, у них не было семьи или они отчаянно нуждались в деньгах.
Скучающим взглядом шатен осмотрел их товары. Его внимание привлёк стеклянный магический шар — не такой, как у него, с другой подставкой и узорами. В ушах вновь зазвучало пение, которое он сразу узнал. Перед глазами мелькнул образ беловолосого эльфа.
Эбардо тряхнул головой, сжал губы — царапины на них уже зажили — и подошёл к седому старику.
— Сколько стоит магический шар?
— Семь серебряных монет, милок! — обрадовался торговец.
Поморщившись мысленно от этого "милок", шатен достал деньги и протянул их старику. Тот с жадностью принял плату.
Забрав шар, Эбардо без колебаний телепортировался обратно в дождливый мир, оставив после себя зелёные кристаллики. Торговцы даже не удивились — просто продолжили заниматься своими делами.
Вернувшись в деревянный дом, где осколки стекла по-прежнему лежали на полу, а свеча горела ровно, он сел на кровать и произнёс:
— Revela mihi universum.
Шар вспыхнул, и вновь показался Сан-Фран. Но на этот раз эльф спал на мягкой кровати, укрытый фиалковым одеялом. Его дыхание было ровным, грудь плавно поднималась и опускалась. В комнате было темно, но глаза Эбардо видели отчётливо.
В них снова зажёгся изумрудный свет. Мысли путались, обрывались, но неизменно возвращались к одной и той же идее:
Он должен быть моим.