Глава 12
Алекс спала, уткнувшись лбом в прохладное стекло окна. Веки дрожали, дыхание было поверхностным, даже во сне ей тяжело — слишком тяжело дышать свободно. Джоэл вел машину медленно, как мог мягче объезжал каждую яму, каждую трещину на асфальте. Не потому что жалел подвеску. Потому что рядом была она.
Он слишком часто бросал на неё взгляды, так что сам это уже начал замечать. "Почему ты такая упрямая," — снова и снова думал он, глядя, как Алекс сжимает кулаки даже во сне. Он видел это — её тонкие пальцы судорожно дергались, ногти впивались в ладони. Даже во сне она не позволяла себе стонать от боли. Не позволяла быть слабой.
Солнце медленно уходило за горизонт. Тени вытягивались, дорога становилась темнее. Джоэл чувствовал, как тело начинает уставать — он был за рулём весь день. Спина ныли глухо, но упорно, ноги онемели, а правая рука уже едва чувствовала руль.
Он остановил машину у обочины — медленно, аккуратно, будто боялся её разбудить.
Протянул руку назад, стараясь не зацепить лишнего, взял карту, что лежала на сиденье. Развернул. Присмотрелся. Пальцы двигались по бумаге. Ничего… По близости не было ни станции, ни заправки, ни убежища. Только пустота. Лес через пару миль, пара заброшенных дорог, старое шоссе, которое, по его памяти, давно уже никто не расчищал.
Он прищурился, вглядываясь в мелкий текст, когда услышал:
— Джоэл...
Тихо. Почти как ветер. Почти неразличимо.
Он резко обернулся — сердце дрогнуло. Но Алекс не проснулась. Лицо всё ещё уткнуто в стекло. Брови слегка нахмурены. А губы… губы шептали его имя, будто это было единственное слово, которое она могла вымолвить, даже во сне.
Джоэл смотрел на неё, и что-то внутри медленно сжималось.
"Почему ты зовёшь меня во сне… "— подумал он. — "Что тебе снится? Я надеюсь, чёрт возьми, что это не кошмар. Я надеюсь, что я в твоем сне — тот, кто рядом. А не тот, кто причиняет боль."
Он отвернулся. Вернулся к карте. Но пальцы больше не двигались. Только зубы он сжал сильнее. Потому что за долгое время ему было страшно. Не за себя. За неё. Джоэл не спешил заводить мотор. Он чувствовал, как ноги затекли, спина гудела тупой, постоянной болью. Надо было хоть немного размяться. Он вышел из машины, подтянул плечи, покрутил шею, прошёлся в одну сторону от дороги, потом в другую, размягчая затекшие мышцы. Вдохнул прохладный воздух — вечернее небо начинало синеть, солнце уходило окончательно.
И тут он услышал шарканье.
Из леса, шаг за шагом, вышли трое. Мертвецы. Рваные, гниющие, с проваленными глазами и уродливо искривлёнными телами. Один из них шаркал особенно громко — нога тащилась по земле сломанной костью. Джоэл кинул на них взгляд, но не встревожился. Они были далеко. Он знал — успеет. Он просто ещё раз потянулся, раскрыл плечи и только тогда вернулся к машине.
Сел. Вставил ключ в замок зажигания. Бросил мимолётный взгляд на Алекс — и нахмурился.
Её бинты. Кровь. Он видел её. Не свежая — она уже пропитала часть ткани, капнула на бедро, и в этот момент — он видел это совершенно отчётливо — сверху на бинт упала ещё одна алая капля. Он поднял взгляд.
Нос. У неё шла кровь из носа. Тонкой струйкой она стекала по губам оставляя красную дорожку, капая на бинты на руках. А Алекс… не двигалась.
Не открывала глаз.
— Алекс, — позвал он, мягко, почти шёпотом, чтобы не пугать.
Никакой реакции.
— Алекс, — уже громче, голос дрогнул.
Снаружи — скрежет. Ходячие подошли к машине. Один из них ударился грудью о стекло, оставляя на нём след гнили и крови. Джоэл проигнорировал. Он смотрел только на неё.
Он протянул руку. Медленно, аккуратно, коснулся её плеча. Никакой реакции. Ни дрожи. Ни вздоха. Ни пробуждения.
— Алекс, мать твою… — пробормотал Джоэл, уже с беспокойством. Наклонился ближе, взял её за плечо сильнее, чуть встряхнул. — Алекс! Проснись!
Она была тёплой. Дышала. Но не просыпалась.
Снаружи уже не просто стучали. Один мертвец начал биться лбом о стекло, словно чуя кровь.
— Какого хрена… — прошипел Джоэл, уже лезя к аптечке под сиденьем. Он вытащил из неё бутылку с водой, какой-то из старых бинтов, спирт.
Он не знал, что происходит. "Потеря крови? Шок? Отравление?"
— Алекс, — снова, уже почти отчаянно. — Проснись. Ну давай же.
Он коснулся её щеки тыльной стороной ладони. Потом поднёс руку к её лбу. Жар. Он был невыносимый.
Сердце Джоэла ударило в груди. Он уже не слышал мертвецов за стеклом. Только её дыхание — учащённое, короткое, будто с каждой секундой теряющее силу.
Джоэл откинул сиденье Алекс как можно ниже, подхватывая её под плечи, стараясь сделать это максимально бережно. Она была тяжёлой от обмякшего тела, и он стиснул зубы от напряжения, аккуратно опуская её.
Её лицо побледнело, губы были сухими и потрескавшимися. Кровь продолжала медленно стекать из носа, но уже не так обильно.
Он придержал ей подбородок, мягко, двумя пальцами, наклоняя голову набок, чтобы кровь не стекала в горло. Другой рукой он смочил тряпку из аптечки, выжал и начал аккуратно вытирать кровь с лица — движениями быстрыми, но аккуратными. Когда струйка прекратилась, он ещё несколько секунд смотрел на неё, не отрываясь. Потом осторожно опустил её голову обратно, следя за тем, не начнёт ли кровь идти снова.
Тишина. Только дыхание Алекс — прерывистое, но живое.
Он выдохнул и резко повернулся назад.
Рюкзаки. Их было два — его и её. Он знал, что нужное может быть только в её. В памяти всплывали обрывки: как она перекладывала аптечку, как бурчала себе под нос названия препаратов, как злилась, что жаропонижающее только в уколах. Он потянулся, схватил её рюкзак, затаив дыхание, вытащил его на колени и начал разбирать: маленький флакон с перекисью — в сторону. Антисептик — в сторону. Упаковка с бинтами. Шприцы. И, наконец…
— Есть, — прошептал он.
Он выложил всё на приборную панель, мельком бросив взгляд на стекло: мертвецы снаружи не уходили, но теперь уже просто глухо стучались и рычали, не находя входа. Их лица расплывались за запотевшим стеклом, как в дурном сне.
Он вытянул одну ампулу антибиотика широкого спектра — "цефтриаксон". И рядом — жаропонижающее. Парацетамол в уколах. Упаковка шприцев — и слава Богу, стерильные.
Джоэл вдохнул. Не теряя ни секунды, он заполнил шприц, проверил, выпустил воздух, как учила его Тесс, как он когда-то сам научился. Он посмотрел на Алекс. Её лицо было спокойным, но подёрнуто мертвенной бледностью. Она чуть дёрнулась, словно в слабом сне.
— Извини, девочка, — тихо сказал он. — Это нужно.
Он отогнул рукав её худи, оголив предплечье. Ввёл сначала жаропонижающее. Потом антибиотик. Всё делал быстро, ровно, уверенно.
Когда закончил, выкинул шприц на пол, сжал её руку в своей — и остался так на мгновение.
В машине было тихо, несмотря на то, что снаружи мертвецы всё ещё били по стеклу.
— Ты не имеешь права вот так просто умереть, — выдохнул он, смотря на неё. — Я тебе ещё обещал научить играть на гитаре, помнишь? Чёрт бы тебя побрал. Не смей мне умирать, слышишь?
Он наклонился ближе, сжал её руку крепче.
— Не смей.
Джоэл аккуратно отпустил руку Алекс. Словно не хотел. Словно что-то в нем просило остаться в этом касании ещё хоть на секунду, словно оно удерживало её здесь, рядом, живой.
Но он боялся.
Боялся, что она очнётся — и увидит его руку в своей. И испугается. Или, что хуже, возненавидит его за это. За это лишнее, неуместное, неправильное. За то, что позволил себе быть рядом, быть ближе, чем она позволяла. Он отвернулся, но тут же, как удар, пришла другая мысль. Гораздо хуже.
"А если… если она не очнётся вообще?"
Или — "очнётся, но это уже будет не она."
Джоэл сжал руль. Лицо его стало каменным, будто высеченным из гранита. Он завёл мотор. И рванул с места. Мертвецы остались позади, растерянно брели за машиной, не поспевая за скоростью.
Асфальт мелькал под колёсами, и Джоэл глядел вперёд, но глазами искал по сторонам. Где-нибудь, хоть где-нибудь — дом, сарай, здание, что угодно. Чтобы перенести Алекс, положить на кровать, перевязать, снова проверить. Сделать хоть что-то. Он надеялся, что карта солгала. Что где-то здесь, в этой чёртовой пустоте, где деревья обуглены, а дома провалились в землю — есть хоть одно место, не обозначенное на бумаге.
Он вёл машину быстро, но плавно. Не слишком резко — для неё. Периодически кидал взгляд в зеркало заднего вида — на её лицо. Она не двигалась. Ни звука.
Сердце сжималось каждый раз, когда он не слышал её дыхания.
Джоэл сжал зубы.
— Держись, — сказал он тихо. — Только не выключайся. Мы что-нибудь найдём. Обещаю.
И снова вперёд. Асфальт. Мимо пролетела табличка с ржавым знаком, но названия на ней не было видно. Он свернул туда.
Пусто. Но вдали — силуэт.
Здание. Небольшое. Старая автобусная остановка или, может, сторожка. Но крыша есть. Стены.
— Подойдёт, — пробормотал Джоэл.
Он вдавил педаль сильнее.
Алекс зашевелилась. Еле заметно. Её пальцы дёрнулись.
Он чуть не сломал руль от напряжения.
— Держись. Только держись, слышишь.
Он подъехал. Тормоз. Рывком открыл дверь. Обежал к пассажирской стороне, открыл и посмотрел на неё.
Её глаза всё ещё были закрыты. Но дыхание — чуть ровнее. Лоб — всё такой же горячий.
Он поднял её на руки. Как когда-то, как тогда, много лет назад. Только теперь на руках была другая девочка. С другим грузом.
И он понёс её внутрь, проклиная мир, в котором никто больше не приходил на помощь, кроме него.
Он открыл дверь ногой, резко, на автомате. И только потом, уже сделав шаг внутрь, в голове будто щёлкнуло — а если тут есть мертвецы?
— Твою мать, — процедил он сквозь зубы.
Аккуратно опустил Алекс на землю у порога, не торопясь, чтобы не дёрнуть, не причинить ей ещё больше боли. Она едва заметно вздохнула сквозь беспамятство, и это лишь добавило ему спешки.
Он выпрямился, достал нож, включил фонарик и шагнул в темноту.
Помещение было тесным. Полусгнившая сторожка или какая-то бытовка. Для Алекс — сойдёт, но самому Джоэлу приходилось пригибать голову, проходя под прогнившей балкой.
Но плевать. Сейчас это всё не важно.
Он водил фонариком по углам — бетон, пыль, старая мебель… и вдруг резкий блик на глазах. Мертвец.
Он лежал под упавшей полкой, но, засветив ему в лицо, Джоэл сразу понял — ещё "живой". Зашевелился, заскрёб, захрипел. Слепо тянул руку в сторону света, в сторону Джоэла, издавая рваное дыхание через сгнившее горло.
Один шаг. Один выверенный удар.
Нож вошёл в глазницу мягко, почти без звука.
Всё. Тишина.
Джоэл встал, с тяжёлым вдохом. Потом ухватился за полку, приподнял её, освободил тело, потащил за руки наружу. Оно не сопротивлялось — просто волочилось, как тряпичная кукла, оставляя за собой следы.
Он отбросил тело подальше от входа. Развернулся — и только тогда заметил, как его ладони перепачканы кровью и гнилью. Мерзко. Омерзительно.
Сжал зубы и начал вытирать руки об свои штаны, резкими движениями, сдирал с себя не только грязь, а что-то ещё — чувство, страх, всё сразу.
Он не хотел прикасаться к ней такими руками.
Пусть она даже не очнётся прямо сейчас. Он не мог позволить себе быть грязным рядом с ней. Он вернулся к Алекс. Она всё так же лежала у входа, тихо, беззвучно, будто сама ночь впитала её.
Он аккуратно поднял её снова на руки. И от этого, казалось, стало легче.
— Сейчас, милая. Сейчас всё будет, — пробормотал он.
И занёс её внутрь.
Закрыл за собой дверь.
И начал устраивать убежище, пусть даже на одну ночь. Он уложил Алекс на узкую железную койку, если это вообще можно было назвать кроватью. Проржавевшие пружины под её телом жалобно скрипнули, а старый матрас будто выдохнул пыль.
Но выбирать не приходилось.
Это было лучше, чем ничто.
Он встал — быстро, резко. Вышел наружу, к машине. Взял рюкзаки. Взял оружие.
И вернулся, захлопнув за собой дверь.
Засунул полку под ручку, придвинул стол — импровизированная преграда.
Если и проберутся, то не сразу.
Он обернулся. Всё было в тени.
Вытащил бутылку с водой, поставил её на стол, фонарик положил за ней.
Мягкий рассеянный свет наполнил комнату, отбрасывая круглые блики на стены.
Он выпрямился — слишком резко. Глухо ударился головой о деревянную балку.
— Твою... мать... — пробормотал и выругался себе под нос.
Пошарил в рюкзаках. Вытащил антисептик, бинты, вату, перекись. Вернулся к кровати.
Один шаг — и он уже возле неё.
Она лежала на спине, лицо бледное, губы чуть приоткрыты, дыхание неглубокое.
Он опустился рядом и начал обрабатывать раны.
Быстро, уверенно. Без суеты. Руки двигались почти машинально, хоть внутри — всё гудело.
Поднял её кофту почти до груди, отводя взгляд, стараясь быть нейтральным, сдержанным, но даже не глядя, он видел каждый синяк, каждую тень боли под кожей.
Пальцами, натренированными на оружии, а не на людях, начал аккуратно прощупывать её рёбра.
Справа — вроде целы. Слева — один синяк огромный, но кость, кажется, не двигается.
Он не был врачом. Он вообще не знал, что искать.
"Но чёрт возьми, если бы там что-то было смертельное — она бы уже не дышала."
Он двинулся ниже. Осторожно ощупал живот — твёрдый, но не вздутый. Бока — один синяк, ещё один, ссадина. Спина — пульсировала фиолетово-синими пятнами. Бёдра — сильные, напряжённые, но крови не было.
Он отстранился.
Вздохнул.
Тяжело.
Он не понимал, целы ли органы. Он не знал, должен ли быть такой живот.
Он не знал, что делать, если всё-таки внутри что-то разрывается.
Но...
Она дышала.
Она была тёплой.
Она звала его по имени во сне.
Этого хватало, чтобы продолжать.
Он опустился рядом с ней на колени, тряпка в руке тяжело повисла, вода с неё капала прямо на пол. Джоэл смотрел на её лицо — бледное, будто сделанное из фарфора, губы пересохли, потрескались, как потрескалась земля после долгой засухи. Он выжал пару капель воды из тряпки прямо на её губы — аккуратно, как будто боялся их разрушить.
Она не шевельнулась. Только ресницы чуть дрогнули. Он замер — но нет, не проснулась. Она лишь дышала, хрипло, тяжело, словно каждый вдох был ей не по силам.
Джоэл провёл мокрой тряпкой по её скулам, убирая пот и грязь, потом — по лбу, по шее, по рукам, стараясь не задевать ссадин и синяков. Почти каждая костяшка пальцев была разбита, кожа под ногтями — в крови, и он не знал, была ли это её кровь, или чужая.
Когда он добрался до живота, то поднял её кофту чуть выше, до ключиц. Ткань мягко натянулась на груди, топ крепко сжимал их, скрывая под собой форму, но не силуэт.
И Джоэл отвёл глаза.
Он чертовски ненавидел себя в этот момент. Ненавидел за то, что его взгляд соскользнул туда, где не должен был быть.
За то, что в голове — даже на секунду — мелькнула мысль, не имеющая права на существование рядом с тем, что она сейчас переживала.
Он сжал зубы, стиснул тряпку сильнее, так, что костяшки побелели, и резко отвернулся.
— Не сейчас… — прошептал сам себе. — Не смей.
Он глубоко вдохнул, вернул взгляд на её тело и начал аккуратно, почти касаясь, обтирать кожу живота. Старался обходить синяки, но их было так много, что это стало почти невозможным. Синие, фиолетовые, буро-жёлтые пятна покрывали почти весь живот, переходили на бока и спину. Где-то она была рассечена, где-то просто сбита до крови. И пока он пытался осторожно очистить кожу, он чувствовал, как всё внутри сжимается от бессилия.
Он не был врачом. Он даже не знал, как точно проверить, целы ли внутренние органы. Он мог только смотреть на неё, надеясь, что с каждым вдохом ей не станет хуже. Он аккуратно провёл тряпкой по ребрам, по бокам, затем коснулся бедра — синяк под пальцами был горячим, почти как огонь.
И вот тогда он понял — температура не падает.
Она горела. Вся.
Он положил тряпку на пол, медленно выпрямился и на секунду зажал лицо ладонями.
Грудная клетка вздымалась рывками.
Сердце стучало в ушах.
Страх.
Не паника, нет. Джоэл слишком давно вышел за пределы паники. Это был страх другой — плотный, вязкий, тяжелый, как мокрое одеяло на плечах.
Он опустился рядом, взял её руку — ледяную, напряжённую — и задержал в своей, чувствуя, как внутри что-то обрывается.
— Алекс… — произнёс он тихо, почти не веря, что она услышит. — Не делай этого. Не смей.
Он смотрел на неё, и всё, чего хотел в этот момент, — чтобы она просто открыла глаза.
Чтобы хоть как-то среагировала.
Чтобы дёрнулась, застонала, что угодно — лишь бы не лежала так.
Он накрыл её одеждой обратно, заправил край кофты под одеяло, укутал так, как смог. Затем поднялся, подошёл к бутылке, сделал пару глотков и снова вернулся к ней. Сел рядом, уставился в стену, потом — на неё.
Фонарик, стоявший за бутылкой, отбрасывал на стены мягкий, тёплый свет. Он делал её лицо спокойным, почти умиротворённым.
Но Джоэл знал, что это — обман.
Что внутри неё бушует огонь.
Он остался сидеть рядом, неотрывно глядя на неё.
Потом положил рядом пистолет.
Опёрся локтями о колени.
Сжал руки.
Закрыл глаза.
И он прошептал:
— Пожалуйста… живи. Только это. Живи.