не его история.
Оторвать взгляд от Казухи для Джеюна было точно вырвать сердце из груди. Это сердце бьётся в руках девушки, что заставляет усиливаться пульс, и теперь она будет держать обладателя органа на поводке, заставляя быть с ней каждую минуту в своих мыслях.
Джеюну было сложно и больно смотреть на закрывающиеся двери отеля, за которыми стояла его любовь всей жизни, которая совсем не должна быть здесь, но видно боги смиловались, что послали ему утешение в этот мир грёз. Джеюну совсем не спалось, все мысли были заняты Казухой, не позволяя закрыть глаза, чтобы всё не оказалось глупым сном.
— Я посижу в саду немного, — предупредил Шим, и не дождавшись ответа, вышел из дома, захватив горевшую свечу. Он направился к мастерской Асахи, рядом с которой стояла лавочка, открывающая вид на чудесной красоты растения, дорогу за забором, сделаным из металлических прутьев.
— «Она здесь, она рядом», — думал парень, смотря в небо, глупо улыбаясь яркой заезде и благодарил её. Он не знал, что ему делать, как выбраться, а сейчас и вовсе потерял стимул, ведь Казуха тоже здесь, и кто знает, может получится построить отношения заново. Но как же любимая работа? Как жа та девочка, что должна сходить в кинотеатр?
Сколько же мыслей заполняли уставшую голову Джеюна. Он совершенно ничего здесь не знал и никого. Ему некому довериться, чтобы излить душу, а держать всё в себе, то же самое, что и наполнять ведро водой, которая в скором будет выливаться через края, и если вовремя не выключить воду, то ведро просто утонет в раковине, в которой копилась та же самая вода без возможности утечь, ведь ведро закрыло сифон. Джеюн не хотел тонуть в глубине своих страданий по дому, он хотел найти выход, но не знал с чего начинать. Это незнание сворачивалось внутри чёрной дырой, что засасывала потихоньку всё, оставляя лишь пустоту, в которой чувствовалась свобода. Но свобода эта была не его, а чужая, будто бы в клетке... В другом теле.
Джеюн рассматривал лепестки плюща под приглушённым светом свечи и вспоминал весёлые вечера, глупо улыбаясь. Но губы растянулись в полоску, едва заметил он боковым зрением силуэт за забором, который внимательно, не двигаясь, наблюдал за ним. Взгляд на теле ощущался почти физически: груз камней повесили на плечи, заставляя сутулиться, прятаться от таких настойчивых глаз.
— «Да что за еренуда?» — Джеюн резко повернул голову, думая, что увидит человека, но тот оставался лишь тенью. Он даже не шелохнулся, когда их взгляды столкнулись. Шим сжал подсвечник и поднялся, направляясь к забору.
Тени от огня бегали по лицу Джеюна. Он щурил глаза, дабы увидеть человека, который казался смутно знакомым. Шиму оставалось пройти три метра, чтобы увидеть лицо, но незнакомец принялся бежать, скрываясь в ночной тьме. Шим ускорился, тем самым затушив свечу, но даже не увидел его вдали домов. Исчез.
— «Кто это, мать твою, и зачем он следил за мной?», — впопыхах Джеюн почти забежал в дом, не желая находиться в саду без освещения. Кто знает, что или кто может там быть. — «Никому нельзя верить и нужно быть осторожным».
Шиму стало не по себе, когда он лёг на кровать, чувствуя себя довольно хорошо. Он поверить не мог, что так быстро привык к этому, хотя этого делать нельзя. Почему он ведёт себя так, будто и не собирается отсюда выбираться? Вместо того, чтобы быть начеку, он привыкает к Минджон и Асахи, ему становится комфортно спать в старой потрёпанной жизнью комнате, а самое ужасное – он заново влюбляется в Казуху. Другую Казуху. Внешность может и похожа, но взгляды на жизнь совсем другие, которых Джеюн не понимал, от этого и растёт интерес к новой личности Накамуры.
Сон туманит рассудок, накрывая мысли мягкой простынёй, заставляя забыться в пелене своих мечтаний.
Открыв глаза, Джеюн понимает, что находится не в кровати, а в зале дома. Что он здесь делает и как оказался? Что-то тянет его подойти к высокому зеркалу, стоящему в самом углу комнаты. Ноги волочатся, будто идут по воде против течения. В своём отражении он снова видит не себя настоящего, а совсем другого человека — Джейка, за которого все его принимают. Смотря не в свои карие глаза, он и не замечает, как позади прорисовывается второй силуэт женщины.
— «А?», — он переводит взгляд вправо, встречаясь с пустыми глазами женщины, что витает в воздухе, просвечивая сквозь себя предметы, находящиеся позади. Джеюн медленно переводит взгляд на шею и ужасается: глубокий горизонтальный порез, из которого сочится кровь. Её пустые глаза выпускают слёзы, еле уловимые в такой темноте, но Джеюн точно чувствовал их на своих щеках. Зал окутывала холодная атмосфера, пробудившая мурашки. Воздух будто цеплялся за ноги щупальцами постепенно поглощая всё тело. Вдруг на лице её отразилась улыбка. Такая милая, искренняя, прям как у пациентов, которые благодарили Джеюна после операции. Ему стало приятно. От тепла, разлившемуся по телу, он прикрыл глаза, а открыл уже находясь в той самой, будто заброшенной, комнате, к которой стал привыкать.
Капельки холодного пота покатились по лицу, когда Шим встал, чтобы переодеться. Он вытер тыльной стороной ладони лоб, потёр лицо. Еле уловимый запах завтрака его взбодрил. Он быстро переоделся и бегом направился в зал, думая над тем, что ему приснилось и к чему это было.
— «Призрак женщины с разрезанным горлом. Интересно».
Минджон только садилась за стол, Асахи уже завтракал. Джеюн виновато кивнул и присоединился к трапезе. Ему было неловко, что он работает здесь слугой, но ничего не делает, а ему прощают. Но ему было интересно почему мужчина - слуга.
— Прошу прощения, что снова начинаю такие темы за завтраком, — Шим столкнулся с недовольным взглядом Асахи, но всё равно продолжил, только медленней. — Но как мужчина стал слугой? Разве такое бывает?
— Нет, но... — Минджон перебил Хамада, демонстративно отодвигая тарелку от себя:
— Хочешь узнать историю как стал слугой? — парень в открытую испепелял Джеюна своими глазами, выражавшими раздражение. Шим кивнул. — Тебе не понравится эта история. Но раз хочешь, то слушай.
Джеюн положил вилку в тарелку и облокотился на руку, готовясь внимательно слушать.
— Твоя мать была служанкой в нашем доме. Моя матушка очень её любила, ведь она хорошо выполняла свою работу и была единственной настоящей подругой для неё. Они много времени проводили вместе. Я даже помню момент, когда отец злился из-за этого и высказывал всё мне, — улыбнулся Асахи. — Конечно он не злился на матушку, он понимал, что ей нужна женщина, которая её поймёт, ведь у них там свои женские штучки. В свой выходной твоя мать пошла прогуляться, а вернулась вся измазанная и в слезах. Как сейчас помню: матушка подбегает, падает на колени и обнимает её, спрашивая, что произошло. Отец в это время пытается их поднять, а я стою в сторонке, выглядывая из-за стены. Как оказалось, её изнасиловал какой-то господин. Сейчас он мёртв, пропал. Позже узнали, что служанка беременна. Матушка не бросила свою подругу и ухаживала за ней, помогала со всем. Они надеялись, что родится девочка, но родился ты, — Джеюн свёл брови в негодовании. Асахи будто винил его, говоря это. — Моя матушка не придумала ничего лучше, чем сделать из тебя слугу, чтобы не бросать на улице. Так ты и вырос. А мать твоя умерла от старости.
Джеюн понимал, что это совсем не его история. Его родители живы и здоровы, находятся в ожидании свадьбы с Казухой.
— «Почему я думаю об этой истории, как о своей?», — тело помнило, отзывалось, а Джеюн не хотел этого.
— А что сейчас с твоими родителями?
— Они умерли, — процедил Асахи. Тихо, почти прошептал на выдохе.
— Соболезную.
— Не стоит. В какой-то степени я рад, ведь это горе свело меня с Минджон, — их взгляды столкнулись, излучая свет, который грел обоих и освещал им один путь. — Родители Минджон пропали. Мы встретились на кладбище. Она плакала, а я не мог пройти мимо, не пожалев ее. В тот день я дал обещание в первую очередь самому себе, что больше никогда на её лице не будет слёз.
Ким не сдержала улыбки, слушая пленительные речи своего возлюбленного. Внутри Джеюна зародилась некая ностальгия и даже отголоски зависти... Он тоже хотел сказать, что-то такое Казухе, но не мог. Их разделяло время, расстояние и кто знает, может даже миры...