Лампочка | Кирилл Егоров

Кирилл Егоров.

параллельно главам
«Бесишь» и «Кирюша».

Все произошло слишком быстро, слишком сумбурно, словно кто-то перемотал пленку с моей жизнью на ускоренной перемотке.

Я помнил гнев — выплескивающийся из меня.

Слова — которые разрывали воздух.

Помнил её взгляд — полный разочарования.

Но детали ускользали, оставляя за собой лишь мутную пелену непонимания — словно это случилась в каком-то другом измерении, и я до сих пор не мог понять, что именно произошло и почему.

Вернулся в бар — потому что это было единственное место, куда я вообще мог сейчас пойти — и, где обычно чувствовал себя более-менее нормально. Однако сейчас, даже привычная музыка и шум не могли заглушить это неприятное ощущение пустоты.

Занимаю место за барной стойкой, заказываю виски и делаю большой глоток. Отчаянно надеясь, что алкоголь поможет прояснить хоть что-то. Вокруг меня люди веселились, смеялись и флиртовали, но я воспринимал их словно сквозь толстое стекло.

Снова и снова прокручивал в голове последние обрывки разговора с Метельской, но ничего не получалось — словно кто-то выдернул важные куски из пазла, оставив зияющие пустоты.

Взяв телефон, открыл чат с Крис. Хотелось ей написать, но я понимал, что сейчас это было бы неправильно.

Да, и что я мог ей сказать? — сорян, не знаю, что на меня нашло?

Слишком тупо.

Снова глотнул виски и откинулся на спинку стула, уставившись в потолок, потому что чувствовал себя выжатым, как лимон — и пока не представлял, как жить дальше с этим туманом в голове.

И вот, когда я уже начинаю думать, что на дне стакана найдется хоть какой-то ответ — замечаю знакомые лица, сидящие за одним из столиков в углу.

Они что, все еще здесь?

Вспоминаю, как перед ссорой гордо заявил им, что ухожу с Крис, чтобы сейчас выставить себя полным идиотом.

И тут мой взгляд встречается со взглядом Димана. Его глаза хитро прищурились. Он толкнул локтем Владоса, и тот, проследив за траекторией его взгляда, тоже повернулся в мою сторону. Кеп оскалился, и тут же вся команда уставилась на меня, словно стая гиен, учуявших добычу.

Не проходит и минуты, как ко мне, обгоняя друг друга, направляются Крепчук и Федорцов, а за ними плетется вся остальная команда.

Мысленно застонал, понимая, что сейчас начнется «допрос с пристрастием».

— Что, голубки уже расстались? — с нескрываемой усмешкой поинтересовался Федорцов, останавливаясь напротив меня.

Нет, он реально сегодня нарывается отхватить по морде.

— Чет ты быстро, Казанова, — подхватывает Самсонов. — Неужели фанатка оказалась недовольна?

— Ты о чем? — недовольно хмурюсь, пытаясь скрыть раздражение.

— Всмы-ы-ысле? Ты думаешь мы забыли этот твой страстный поцелуй с шайбой? — Диман с притворным ужасом схватился за сердце. — Чуть не расплакался от умиления.

— А вы все тут только и сидите, что на меня слюни пускаете, да? Завидуете?

— Ага, завидуем, — хмыкает Самсонов. — Особенно, когда ты сердечки пальцами лепишь. Или это теперь новый вид тактического приема — «Срази наповал любовью»?

— Братан, ты че? Не знал, что на наших глазах там разыгралась настоящая трагедия? — вставляет Диман с притворным ужасом. — Разлученные влюбленные... на разных концах стадиона. Тро-о-огательно. Настолько, что после сразу морды пошел сносить.

— Может, он просто решил, что после таких нежностей надо мужественность показать? — предположил Захар. — Типа, смотрите, я не только шайбы целую, но и челюсти ломаю.

— Или, может, тот мужик слишком долго на Крис с трибун смотрел? — Игорь подлил масла в огонь, и вся компания залилась хохотом.

Я чувствовал, как внутри меня поднимается волна раздражения. Их шутки начинали напрягать, и чем дольше они продолжали фонтанировать своим «искрометным юмором», тем сильнее становилось мое желание уйти отсюда нахрен.

Делаю глубокий вдох, стараясь сохранить спокойствие, но с каждой минутой эта задача становилась сложнее. Парни смотрели на меня, а я знал, что если сейчас хоть что-то скажу, то обязательно сорвусь — и тогда, с вероятностью в двести процентов, все это закончится чьей-то очередной разбитой рожей.

В голову так вовремя врезаются воспоминания, что я сегодня итак едва трижды не заехал Грому по морде, благо в последний раз нас разделяло стекло и все закончилось моей очередной брошенной фразой о том, что все пиздаболы хороши только в словесном поединке.

Правда, следом в меня полетела бутылка, но не суть.

Снова глотнул виски, стараясь сдержать свои эмоции. В горле пересохло, а голова гудело от шума и их постоянного сарказма.

Кидаю взгляд на ухмыляющегося Крепчука и чувствую, как во мне закипает ярость. Особенно, когда вспоминаю, что он «бывший Крис».

Кстати об этом. Мы так и не поговорили, какого хрена ему сегодня надо было от моей девушки — при Метельской не стал начинать, а потом все так завертелось, что банально не было возможности — но сейчас, сам Бог велел, указать ему направление, куда следует пойти, когда захочется пощебетать с блондинкой.

— Гар, — цежу сквозь зубы, стараясь говорить как можно спокойнее. — Выйдем?

Крепчук, не меняясь в лице, кивнул и вышел следом за мной, оставив за собой недоумевающие взгляды наших товарищей.

На улице прохладный вечерний воздух немного отрезвил меня, но гнев внутри никуда не делся.

— Какого хрена ты сегодня хотел от Крис? — спрашиваю прямо в лоб, не видя смысла растягивать эту полемику.

Хочется тупо закрыть эту тему и наконец успокоиться.

— Воу, братан, полегче. Я ж без претензий. Мне просто ее помощь была нужна.

— С чем?

Крепчук хмыкает и так спокойно смотрит в ответ, словно я задал самый обычный вопрос.

— Ебать, ты параноик, — отвечает наконец, закатывая глаза. — Она же модель, забыл? Хотел, чтобы она со мной сфотографировалась. Нужно было быстро решить, а больше некого было попросить. Вообще, какого хрена я перед тобой оправдываюсь? Выдыхай, Ромео хренов.

— Ага, щас прям поверил. Еще скажи, что у вас ничего не было.

— Ну, было. Сто лет назад. И че теперь? — Игорь закатывает глаза, всем своим видом показывая, как я ему надоел. — Кирюх, я ж не могу ее разтрахать. Было и было. Мне реально щас была нужна только помощь по работе. Крис, конечно, нормальная девчонка, но не для меня. Я че, по-твоему, совсем отбитый к чужой девчонке подкатывать?!

— «Нормальная девчонка, но не для меня», — передразниваю его с издевкой. — И че я сейчас должен был ответить? «О, ты так великодушен, что не хочешь трахнуть мою девушку?» или «братан, спасибо тебе огромное, а то я уж было подумал, что ты забыл, что у нас с ней отношения»?

— Ты реально дебил, Егоров, — говорит, качая головой. — Я сказал как есть. Ты реально думаешь, что я до сих пор по ней сохну? Она классная, но это было в прошлом. И она тоже так считает.

— Ах, ты еще и за нее решил, что она считает? — усмехаюсь. — Или вы обсудили это за той фотосессией? Хотя, я, конечно, не знаю, как вы там «работали».

— Егоров, ты заебал со своей паранойей! Внатуре, сам себе проблемы ищешь. Давай еще мне морду набей, че нет-то? Ведешь себя, как ревнивый придурок, а потом обижаешься, когда тебе правду говорят.

— Правду? — усмехаюсь, делая шаг к нему. — Ты называешь правдой то, что ты крутишься рядом с моей девчонкой, прикрываясь «работой»?

— А во что ты хочешь верить? Что я до сих пор бегаю за Крис и пытаюсь ее у тебя отбить? — психует, закатывая глаза. — Или, может, мне сначала твоего разрешения нужно было спросить прежде, чем подойти к ней?

— Да, блять, — цежу сквозь зубы, сокращая расстояние. — Может, в следующий раз ты так и сделаешь?

— Слушай, ну ты как баба, ей богу, — Крепчук, кажется, уже окончательно потерял терпение. — Я что, должен у тебя на каждый чих разрешение спрашивать? Или тебе нужно, чтобы все мужики, с которыми она хоть раз в жизни пересеклась, перед тобой отчитывались? Кирюх, если уж на то пошло, тебя это вообще не касается.

О, они еще и отвечают почти одинаково. Мило, че.

Блять, надо тормозить...

— Ты мог попросить кого угодно, — бубню себе под нос, но злость все еще не отступает. — Почему именно ее?

— Потому что она подвернулась под руку, — резко отвечает. — Слушай, Кирюх, я конечно понимаю, что ты ревнуешь, но это уже перебор.

— Ладно, — выдыхаю, чувствуя, как напряжение немного отступает. — Поверил.

— Поверил? Вот так просто? И че, всё? Успокоился?

— Нет, блин, могу тебе внатуре морду набить, надо? — фыркаю. — В следующий раз, имей в виду, что у нее есть парень, окей?

— Да понял я, понял, — машет он рукой, как будто отмахивается от назойливой мухи. — Ты уже раз десять это повторил.

— Надеюсь, — бурчу себе под нос.

— Ну, вот и отлично, — парень хлопает меня по плечу, пытаясь, наверное, как-то разрядить обстановку. — Можем теперь поговорить, как нормальные мужики, или ты еще будешь дуться, как баба?

— О чем? — спрашиваю, скрещивая руки на груди. — Про твои рабочие отношения с моей девушкой?

— Ой, завали, а, — закатывает глаза и, махнув рукой, направляется обратно в бар. — Пойду лучше нормальных людей послушаю, а не твою паранойю.

Остаюсь стоять на улице, провожая его взглядом. Гар заходит внутрь, и через стеклянную дверь я вижу, как он снова смеется и что-то оживленно рассказывает Диману.

Как будто ничего и не было.

Вытаскиваю из кармана пачку сигарет, прикуриваю и делаю глубокую затяжку. Дым обжигает легкие, но это, как ни странно, немного успокаивает. Смотрю наверх, на темное небо, усыпанное редкими звездами, и пытаюсь прийти в себя.

Затяжка за затяжкой, и горечь во рту будто немного успокаивает, но внутри все равно скребет — не из-за Крепчука — а из-за того, что я, как последний придурок вел себя с Крис.

Слишком ревновал, слишком давил, слишком... слишком тупил. Прямо сейчас — глядя в это долбанное небо — я вдруг осознаю это... Чувствуя, что-то сродне удару под дых.

Это не ревность — даже не собственничество — это другое, какое-то... странное чувство. То самое, которое я так тщательно пытался в себе задушить, уверя себя в том, что нам с ней не по пути и она просто эскортница, с которой у меня не может быть ничего серьезного.

Ухмыляюсь собственной глупости.

Как я мог считать, что у меня с ней ничего не может быть, когда у меня все мысли только о ней?

Как я мог не замечать, что уже давно не просто играю роль ее парня — я чувствую себя им.

Блять.

Потому что знаю, что запорол все, что только мог. Я вел себя, как какой-то собственник, не давая ей дышать, а теперь... теперь понимаю, что просто боялся признаться себе в том, что она для меня не просто очередное увлечение.

И что теперь? Подойти к ней и сказать: «Крис, прости меня, я был идиотом, но я, кажется, в тебя влюбился»?

Ага, держи карман шире.

Она, скорее всего, просто посмотрит на меня, как на полного придурка и пошлет куда подальше — и будет абсолютно права.

Какая разница, что я чувствую, если я сам сделал все, чтобы она меня возненавидела?

Отбрасываю окурок, гася его об асфальт.

Зачем я вообще все это начал?

Возвращаться в бар нет никакого желания. Я не знаю, что делать дальше, и самое страшное — боюсь в этом признаться даже самому себе — и Крис тоже не знаю, что сказать.

Что я, как последний трус, испугался своих чувств и решил их похоронить под тоннами идиотских поступков?

Снова тянусь за пачкой, но тут же одергиваю себя. Не поможет.

Нужно что-то делать. Просто стоять и тупить — не вариант. Но, что?

В итоге, пальцы, будто сами по себе, набирают эти два слова:

«Ты как?»

И только сообщение уходит, понимаю, какой же это идиотизм. Я, как полный придурок, пишу ей это банальное — «ты как?», вместо того, чтобы извиниться за все — или вообще молчать — но теперь уже поздно.

Дальнейшие события, помню словно в тумане, как будто кто-то ускорил пленку моей жизни, оставив лишь отрывки.

Вот — я стою перед ее дверью, и вот — мы уже на её диване, целуемся так, словно от этого зависит наша жизнь.

Вот — руки Крис сжимают мои плечи, и вот — я прижимаю её к себе, и готов кончить только лишь от того, что Крис позволяла себе чувствовать.

Вот появляется Тим, и вот — Крис снова отдаляется, как будто ничего и не было.

В голове такая каша, что даже нет сил спорить — просто киваю, соглашаясь со всеми ее словами.

После того, как у меня почти сорвало резьбу — а Крис ушла, хлопнув дверью на кухню, оставляя меня наедине с ее ехидным братцем — я чувствовал себя полным идиотом.

Честно говоря, сам не ожидал от себя такого напора — обычно я не кидаюсь на девчонок с порога, но сегодня что-то во мне словно сорвало предохранитель.

— Ну, — протянул парень, нарушая неловкую тишину. — Раз уж принцесса у нас на кухне готовит себе моральную поддержку в виде чая, может, пока в плойку зарубимся? А то, знаешь, всякие эти... неловкие паузы для душнил, а мы с тобой, вроде как, почти друзья, не?

Он, конечно, издевался. Видел по его ехидной ухмылке, что ему доставляет удовольствие мое замешательство и то, что моя ночь пошла по совсем не запланированному сценарию.

— Ты серьезно? — выдаю, стараясь сохранять хоть какое-то подобие спокойствия.

— Ну, а что, в молчанку будем играть? — пожал плечами брат Метельской, не особо обеспокоенный моей растерянностью. — Я ж тебя не в заложники беру, а время чем-то занять надо. Тем более, ты же вроде как «брутальности» хотел поднабраться, так вот и прокачаешь свой скилл, пока Крис тут на кухне зализывает душевные раны. У меня там Mortal Kombat последний, если что.

Он говорит это так, как будто только что не спустил все мои планы на дно унитаза — лицо невинное, глаза бегают — от его слов хотелось вломить ему чем-то тяжелым.

Ироничный засранец.

Я все еще чувствовал себя дебилом из-за своей импульсивности, а он еще и подливал масла в огонь.

— Ладно, — соглашаюсь, прикрыв глаза, чтобы скрыть раздражение. — Только, если я выиграю, ты выкидываешь свои дурацкие комментарии про мою «не-парность» в мусорку, договорились?

Глаза парня загораются азартом.

— Договорились, «не-парень», ой, то есть... — нарочито прикрывает рот рукой. — Сорян. Ну, пошли, что-ли, посмотрим, как твоя брутальность в файтингах проявляется.

Он ухмыляется и ведет меня в свою комнату, где на огромном экране гостеприимно светится меню игры. Мда, действительно, жизнь — непредсказуемая штука.

И вот, я, вместо того, чтобы наслаждаться в постели с Крис, сижу с её братом и собираюсь выбивать зубы его персонажу в файтинге — оставалось надеяться, что блондинка скоро закончит свое внутреннее совещание и, может быть, вернется уже не такой раздраженной.

Кнопки геймпада клацали под пальцами, персонажи на экране с диким остервенением выбивали из друга друга виртуальную дурь — но, честно говоря, ни битва на экране, ни ехидные комментарии мелкого, не могли отвлечь меня от мыслей о Крис, которая заперлась на кухне.

— Слушай, — вдруг выдает пацан, отвлекая меня от сокрушительного комбо. — А ты вообще, это... сильно на Крис запал?

Его тон был таким, будто он спрашивал про погоду, но взгляд, которым он на меня смотрел, выдавал охотника, выслеживающего дичь.

— А тебе-то какое дело? — парирую, не отрывая взгляда от экрана.

— Ну, чисто интересуюсь, — пожимает плечами, но не сводит с меня глаз. — Ты же понимаешь, что если ты ей разобьешь сердце, то я тебе эти геймпады в задницу засуну?

Вот и началось. Маленький «цербер» перешел к допросу.

— А ты не думаешь, что я, может, не собираюсь ей ничего разбивать?

— Ну, ты же вроде как «не её хахаль», — ехидно тянет. — Так что, кто знает, что у вас там на уме. Сегодня вы «ничегонеделаете», завтра ты уже с другой будешь залипать.

— А ты такой специалист по отношениям, что-ли? — фыркаю, наконец отрываясь от игры.

— Я просто хочу, чтобы моя сеструха была счастлива. И, если честно, пока ты мне не очень нравишься.

— Отлично, — отвечаю, вновь возвращаясь к битве на экране. — Я тут не на конкурс обаяния пришел.

— Она, знаешь ли, очень ранимая натура, — вдруг выдает, меняя тон.

Ранимая натура? Да Крис, кажется, способна переломать кости кому угодно, если захочет. Настолько, что казалось будто моя щека до сих пор помнит отголоски той боли — словно Метельская и впрямь в свое время занималась не чиром, а ходила на рукопашку, в которую меня когда-то старался запихнуть отец.

— Ты просто ее не знаешь. На самом деле она очень чувствительная и сентиментальная. Крис просто хорошо это скрывает, — слегка склоняет лохматую голову, и его взгляд становится каким-то цепким. — И, если ты собираешься просто играть ее чувствами, то лучше сразу скажи. Я тебе, как брат, советую. Иначе я...

Он замолчал и посмотрел на меня так, словно хотел пронзить взглядом и залезть прямо в душу.

— Иначе что?

— Иначе я буду очень расстроен, — с наигранной печалью закончил Тим. — И, поверь мне, ты не захочешь меня расстраивать. Потому что твоя же клюшка окажется в тебе так глубоко, что все хирурги офигеют.

Усмехаюсь, понимая, что этот малец мне ничего не сделает, но все же... за сестру заступается, как может. Это было даже... как-то мило, что-ли.

— Ладно, понял, — поднимаю руки в примирительном жесте. — Я не собираюсь причинять ей боль. Так что можешь выдохнуть, «цербер».

— Смотри мне, — ехидно подхватывает парень, снова возвращаясь к игре. — А то я слежу за тобой, «не-парень».

Утром просыпаюсь злой как сто чертей, потому что Кристина всю ночь, словно верховный демон ада, мучила меня своим бездонным взглядом — я просыпался раз двести, но каждый раз досматривал сон с того момента, на котором проснулся. Это было похоже на какую-то изощрённую пытку, придуманную специально для меня за все мои косяки, которые я допустил за всю жизнь — не иначе.

А ещё, мне очень хотелось сделать для себя исключение в плане Крис, хотя бы на один день. И посмотреть, что из этого выйдет — а заодно проверить, что будет, если я решу спустить себя с поводка. При худшем раскладе Метельская просто пошлёт меня нахуй, а я останусь при своём первоначальном мнении — нам с ней не по пути. Но если я все же как-то пойму, что не хочу и не захочу видеть рядом с собой никого кроме неё — я сдохну, но она будет моей во что бы то ни стало. Даже, если мне придётся стать самым ответственным, надежным и серьёзным занудой.

Не знаю как, но я им стану.

По наклонной катишься, принцесса.

Потому что, если нет... это осколки сердца на дне стакана.

А, может, и что похуже.

Трасса гудела под колесами, как разъяренный зверь, вторя моему внутреннему бешенству — за окном мелькали серые деревья, сливаясь в одну бесконечную полосу тоски, точно отражая мое настроение — руки на руле дрожали, не то от скорости, не то от нервов.

Дорога к матери — это всегда бегство от самого себя — попытка найти ответы там, где их быть не может. Но, блин, сегодня у меня нет другого выхода. Кристина, как наваждение, заполнила все мои мысли, и я уже не знаю, где я, а где её тень. А матушка — единственный человек, который, возможно, не пошлет меня с порога со словами — «ты идиот, сынок». Мне нужно было выговориться, даже, если это означало слушать её вечные причитания про «пора бы остепениться» и «где мои внуки?» — и плевать, что мне всего двадцать три.

Мать всегда была моим последним прибежищем в этом балагане под названием жизнь — она, конечно, поворчит, по поводу моего поведения — но потом обязательно подкинет какой-нибудь мудрый совет. Который, возможно, даже сработает.

Въехав во двор ее дома, я заглушил двигатель и пару секунд тупо залипал в лобовое стекло, собираясь с духом. Пора было признаться в своей глупости.

— Что стряслось, чертенок? Выглядишь так, будто с бомжами всю ночь дрался.

— Почти, — пробурчал, проходя в дом. — Только вместо бомжей была Кристина.

Мать удивленно приподняла брови. Она знала про Крис — я как-то ляпнул ей про то, что у меня появилась «девушка» — правда, благополучно опустил подробности о том, что она «фальшивая».

— Опять что-то натворил? — скорее констатация факта, чем вопрос, пока я плюхаюсь на стул.

— Ну, да. Я её, короче, обидел. Конкретно так. Теперь надо как-то... задобрить, что-ли. Или хотя бы не бесить.

Мать тут же уставилась на меня с выражением, которое я обычно видел, когда приносил домой двойку.

— Задобрить, значит? — протянула, прищурив глаза, словно разглядывая меня под микроскопом. — Ты, сынок, что, думаешь, женщины — это собаки, которых можно косточкой приманить и забыть, что ты их до этого пнул?

Ну вот, понеслась. Конечно, «задобрить» — звучало, как полная хрень, но у меня сейчас в голове каша — а она еще и морали читает.

— Да не то, что бы... — попытался оправдаться, но мать, как всегда, перебила меня на полуслове.

— А, что тогда? Букет из одуванчиков ей подаришь? Или стихи сочинишь? — она закатила глаза, и мне показалось, что сейчас она еще и табличку с надписью: «Я идиот» мне на лоб приклеит.

Я, конечно, для приличия помялся — как побитая собака — но потом, как будто на исповеди у самого строгого, но все же любящего священника, вывалил ей почти все. Про эти долбанные ночные кошмары — про раздражение, которое превратилось в какую-то дикую одержимость — про желание сорваться с поводка... И, конечно же, про то, что я как обычно все запорол, сказав или сделав какую-то тупую хрень. Не помню, что именно я нес после бара — видимо, мозг заблокировал травмирующую информацию, стоило Крис упомянуть это гребанное кольцо.

Мать, на удивление, не стала добивать меня язвительными замечаниями — просто смотрела, и я чувствовал себя так, как будто нахожусь под рентгеновским аппаратом.

— А ты чего от меня хочешь, сынок? Чтобы я тебя пожалела? Сказала, что она сама виновата? Или что?

— Не знаю. Просто... блин, просто выговориться надо было. Может, ты хоть какое-то объяснение найдешь всему этому бреду, который в моей голове творится.

Мать, как ни странно, не засмеялась и не послала меня на все четыре стороны — просто вздохнула и, кажется, наконец, приняла мой идиотизм, как неизбежное зло.

— Ладно, чертенок, — откидываясь на спинку кресла. — Ты у меня, конечно, тот еще кадр, но даже ты должен понимать, что, если ты хочешь, чтобы она не послала тебя к чертям собачьим, придется тебе перестать быть идиотом.

Я посмотрел на нее с немым вопросом. Неужели, это был тот самый «мудрый совет», ради которого я сюда приехал?

— Что, непонятно? — она приподняла бровь, глядя на меня, как на умственно отсталого. — Просто заткнись, перестань нести чушь, и, может, у тебя еще будет какой-то шанс. И, да, выкинь из головы эту хрень про «задобрить». Девочки — они ведь не дуры. Им нужно, чтобы ты понял, что на самом деле обидел, и чтобы больше такого не было.

— А, как это показать-то? — я уже итак чувствовал себя полным кретином, но не останавливался. — У меня в голову только цветы и лезут...

— Знаешь, иногда ты ведешь себя точь-в-точь, как твой отец.

Я поморщился от этих слов.

— И я не про тот момент, когда он дарил цветы, а про тот, когда он считал, что мир крутится вокруг него, и все должны прыгать по его указке, даже если у них свои планы, — её слова резали слух, попадая прямо в цель.

— Я знаю, мам, я не...

Начал было оправдываться, но она подняла руку, останавливая меня.

— Не говори, что ты не он. Просто подумай, как ты на нее давишь. Как будто ее мнение не имеет никакого значения, потому что твои чувства — единственные верные. Ты как заведенный бегаешь вокруг своей «правды», не замечая, что она тоже живой человек со своими мыслями и желаниями.

Я молчал, опустив голову, чувствуя себя так, словно меня отчитали за кражу печенья из вазы. И ведь знал, что она права. Каждая её фраза била в самую точку, обнажая мою эгоистичность. Я был настолько поглощен своими переживаниями, что совершенно забыл о том, что Кристина — не кукла для утех, а личность, заслуживающая уважения и понимания.

— Иногда, сынок, нужно не требовать, а прислушиваться. Искренне. Не для галочки, не для того, чтобы потом ввернуть свое, — мама говорила тихо, но в её голосе сквозила сталь. — Тебе надо не задобрить ее, а понять. И если не можешь — то лучше отпустить.

Повисла неловкая пауза, наполненная тяжелым молчанием. Я ковырял пальцем стол, чувствуя себя так, словно меня только что выставили на всеобщее обозрение в виде экспоната — «типичный мужик-идиот».

— Понять?

Звучало, конечно, сложно. Слишком сложно для меня. Но, кажется, другого выхода у меня нет.

— Ты совсем безнадежен, — вздохнула мать, закатывая глаза. — Ладно, давай по порядку. Ты хочешь, чтобы Кристина тебя не посылала на три буквы?

— Именно. Или хотя бы, чтобы посмотрела на меня не как на врага народа.

— Тогда, начни с малого, дурень. Попытайся извиниться. Но не формально, а искренне. И потом... слушай ее. Стань внимательным. Узнай, что ей нравится, а что нет. Прояви уважение, черт тебя дери! — мать сделала глубокий вдох, словно собираясь произнести что-то очень важное. — Тебе нужно не задобрить её подарками, а показать ей, что ты готов меняться. Что ты действительно осознал свои ошибки.

Я нахмурился. Это, блин, было куда сложнее, чем просто купить ей долбанный букет роз и промычать «прости» — теперь нужно не просто извиниться, но и вжиться в роль какого-то долбанного святого, готового искупить все свои грехи.

— Как? — выдохнул, чувствуя, что мозги уже начинают плавятся, как мороженое в июле.

— А может, мне еще и рецепт приворотного зелья тебе дать? — съязвила мать, скрестив руки на груди и глядя на меня с явным сарказмом.

— Ну, мам... Ну, подскажи хоть что-нибудь...

Мать посмотрела на меня с долгим и испытующим взглядом, словно пыталась просканировать мой мозг на наличие хоть каких-то признаков интеллекта. Потом вздохнула, покачала головой и уставилась куда-то в окно.

— Ладно, чертенок. Видимо, не зря говорят, что любовь зла. Слушай меня внимательно, потому что второй раз я повторять не буду. Во-первых, перестань вести себя как баран и начни, наконец, думать своей головой. Во-вторых, забудь о том, что ты такой весь из себя особенный, и что Кристина должна тебя чуть ли не на руках носить после всего, что ты ей наговорил. В-третьих, начни слушать — не только себя любимого. И, в-четвертых, черт возьми, просто будь искренним!

Она снова замолчала, и я сидел, как громом пораженный. Искренним? Это, блин, как? Я никогда не был искренним, особенно с девушками.

— И как же мне это все сделать?

Судя по лицу матери, невольно задал этот вопрос вслух.

— А ты не можешь хотя бы раз в своей жизни сам додуматься?

Ну вот, опять я тупой. Но, если честно, я не обиделся. Я понимал, что она все это говорит, потому что, как бы она меня не ругала, она все равно хочет мне помочь.

— Ладно. Понял. Буду стараться.

— Ну, вот и молодец, — ответила мать. — А теперь пойдем чай пить, а то я чувствую, что ты меня сейчас своими тупыми вопросами доведешь до инфаркта.

Усмехаюсь и иду за ней на кухню. Да, мне предстоит еще долгий путь, но, по крайней мере, теперь я знал, что делать. Оставалось только надеяться, что Крис даст мне хотя бы шанс попробовать.

— Знаешь, а познакомь меня с этой твоей Кристиной? — вдруг выдает мать, пока я плетусь за ней на кухню.

Останавливаюсь, как вкопанный, и смотрю на нее, как на умалишенную. Она это серьезно сейчас?

— Ма, ты угараешь? — выдыхаю, пытаясь понять, не глючит ли меня. — Познакомить тебя с ней? Да она небось меня видеть не хочет!

— А я похожа на клоуна? — приподняла бровь, глядя на меня с усмешкой. — А вдруг она не такая уж и стерва, какой ты ее мне тут описал. И потом, я же должна посмотреть на ту, из-за которой мой сын превратился в ходячее недоразумение.

— Тебе не кажется, что это капец как не лучшее время для знакомства?

— А когда оно будет лучшее? —пожимает плечами, делая глоток чая. — Когда вы поженитесь и я буду на свадьбе сидеть? Я, вообще-то, хочу ее оценить сама, а не слушать твои страдальческие истории. Может, под моим присмотром, ты перестанешь вести себя, как идиот. А там, глядишь, и поймешь, как со своей ненаглядной общаться. Или ты хочешь и дальше бегать вокруг неё, как привязанный, и не понимать, что делаешь не так?

Закатываю глаза. Ну вот, понеслось. Она сейчас еще и лекцию прочитает о том, как нужно вести себя с женщинами — хотя, если быть откровенным, эта лекция мне бы не помешала — как бы прискорбно не было признавать.

— Ну, ма-а-ам.

— Никаких «ма-а-ам». По-моему, это отличный план. Заодно я и на тебя посмотрю со стороны. Может, хоть тогда пойму, что в тебе такого, что девчонки тебя терпят.

— Ты ведь понимаешь, что она может меня послать? — пытаюсь надавить на жалость, но, как обычно, безуспешно.

— Пошлет, значит пошлет, — она пожимает плечами. — Я переживу. А вот ты, сынок, после этого, возможно, наконец поймешь, что иногда стоит слушать не только себя. И не забудь причесаться перед нашей встречей, выглядишь, как будто тебя из мусорки достали.

Я замолк, обдумывая ее слова — это было безумие, конечно — но, в то же время — это был шанс. Шанс, чтобы Кристина увидела меня не только как человека, который ее обижает — но и как человека, который готов меняться. И потом, если она посмотрит на меня по-другому, значит, я не совсем еще пропащий, да и мать, наконец, перестанет ворчать.

— Ладно. Познакомимся. Но ты уж меня поддержи, окей?

— Посмотрим, — хмыкает матушка. — А ты пока думай, как ты будешь уговаривать эту свою «принцессу». Если что уже середина декабря, а у меня еще елка не наряжена. Так что, если эта твоя Кристина такая уж особенная — пусть помогает.

Кажется, моя жизнь превращается в какой-то цирк, где я — главный клоун.

У меня есть Кристина — которую нужно как-то расположить. Мать — которая хочет познакомиться с Крис — и это, блин, напоминает мне сцену из фильма ужасов, где вместо монстра — моя собственная маман. Ненаряженная елка — которая, кажется, смеется надо мной из темного угла кладовки. И я сам — со своими тупыми ошибками, как ходячий сборник идиотских цитат.

Кажется, что моя жизнь сейчас — это какая-то кривая траектория, где я лечу на полной скорости, но не понимаю, куда, и главное, зачем.

Похоже, впереди меня ждет еще одна битва. И на этот раз, судя по всему, это будет битва за любовь и адекватность — а может и за выживание. Потому что, я совсем не представлял, что скажет Метельская, услышав эту авантюру.

Да, она меня, блин, на молекулы разберет — а потом заставит собрать обратно — и не факт, что в правильном порядке.

Чувствую себя одновременно идиотом и героем. Героем — потому что я вроде как решился на перемены. Идиотом — потому что перспектива этих самых перемен казалась такой же пугающей, как хоккейный матч против сборной Канады — где я, естественно, в роли шайбы.

Машина завелась с каким-то недовольным ворчанием, словно понимала мое состояние и знала, куда я еду — в очередной раз наступать на те же грабли. Дорога домой казалась длиннее обычного, возможно, потому что я был занят внутренним диалогом с самим собой — точнее, не диалогом — а скорее шумным балаганом из сомнений, надежд и легкой паники — где каждый голос перебивал другой, а я пытался хоть что-то разобрать.

— Окей, — говорю сам себе, глядя на мелькающие за окном огни. — Маман сказала «слушать». Искренне. Не для галочки. Блять, что она там говорила про уважение? «Не цветочками и конфетами... покажи, что ты понял... в зеркало на себя посмотри...». Ну, конечно, я ж сам виноват, как обычно.

И что теперь делать? Звонить ей снова? Или лучше сначала погуглить — «как вести себя с девушкой, если ты полный идиот»?

Усмехаюсь сам себе. Нет, Гугл мне тут явно не поможет — это надо как-то самому разрулить — а, как это сделать, я, блин, до сих пор не представляю.

Но, как говорит мать: «надо перестать быть идиотом».

И с чего-то, мать вашу, надо начинать.

Всю дорогу я пытался уложить в голове это долбанное «покажи». Как будто, блин, я участвую в каком-то конкурсе — «покажи свою любовь», где главный приз — это не поцелуй от принцессы, а хотя бы отсутствие очередной оплеухи.

Как показать, что я понял? Как из этого вечно раздраженного, вечно недовольного типа, который всегда ходит с лицом, как будто ему скормили лимон, превратиться в адекватного человека? Мне казалось, что это все равно, что пытаться превратить кактус в ромашку.

Ну, не могу я просто взять и «показать», как будто у меня есть хренов пульт управления и я могу переключить себя в режим «адекватный».

Вернувшись домой, первым делом подошел к зеркалу. Посмотрел на свое отражение так, как будто видел его в первый раз — ну, или, как будто, я только что проснулся после десятилетней комы — взъерошенные волосы, хмурый взгляд... Ну, просто принц на белом коне, ей-богу — скорее, конь с переломанными ногами, которому вообще никуда не хочется.

Бля-я-я, это же надо было додуматься, что бы с таким настроем и таким видом можно кого-то «задобрить». Я был похож на обиженного кота, которого пнули, а он теперь ходит и шипит на весь мир — и при этом еще и ждет, что его будут любить и гладить.

На что я надеялся? Что Крис посмотрит на меня и скажет: «Ах, какой он бедный и несчастный, дай-ка я его обниму и все прощу»?

Ну, да, ну да — пошёл я нахер.

Как будто я главный герой какой-то сопливой мелодрамы, где все вокруг ждут, когда я наконец пойму свою ошибку и стану хорошим.

И тут меня осенило — она же меня не знает — ну, то есть, знает, но только вот этого идиота, которого я сам же и показываю. Она видит только эту маску — вечного раздражения, саркастичного и самовлюбленного придурка.

И ведь я сам, блин, ее надел — как будто, нацепил на себя клоунский грим — а потом удивлялся, почему все смеются.

В конце концов, я уже и так провалился по всем фронтам. Так, может, стоит рискнуть? Что я теряю? Может, стоит попробовать показать ей не «как я понял», а просто «какой я есть»?

Или, хотя бы, каким я хочу быть?

Снова смотрю в зеркало — нет, конечно, я не стал каким-то другим человеком за пару минут — но, может быть, эта маска, которую я так долго носил, начала немного сползать. И, может быть, за ней все-таки есть что-то стоящее?

«Покажи, что ты не такой, каким себя выставил.»

Может, это и есть ответ? Не пытаться стать тем, кем я не являюсь, а перестать притворяться тем, кем я не хочу быть.

Впрочем, не было времени разбираться в хитросплетениях маминой логики. Нужно было сосредоточиться на главной задаче: убедить Кристину пойти на встречу — и, как назло, в голову не приходило ни одной нормальной идеи, кроме банального — «Слушай, Крис, тут моя мать хочет с тобой познакомиться».

Ага, тут бы узнать захочет ли Крис вообще со мной разговаривать...

Вдохнув поглубже, достал телефон.

Так и смотрел на имя Метельской на экране, словно это был портал в неизведанное измерение.

Не стал набирать обычный номер, вместо этого — нажал на значок видеозвонка. Мне почему-то казалось, что сейчас, как никогда, важно, чтобы она видела мое лицо — видела, что я говорю правду.

И как только я подумал, что она не возьмёт трубку, телефон пиликнул, и на экране появилось изображение Крис. Она выглядела уставшей, но не раздраженной, и это уже было неплохо. Ее волосы были собраны в небрежный пучок, а на лице не было ни грамма макияжа — и, честно говоря — она выглядела еще более красивой, чем обычно.

В голове клубился миллион мыслей, но я старался от них отмахнуться — сейчас важно только одно — услышать ее голос. И, блин, очень не хочется услышать в ответ что-то вроде — «пошел нахуй».

— Чего тебе?

Чувствую, как внутри меня все сжимается в тугой комок. Это не просто голос, это какой-то долбанный триггер, который включает во мне режим полного идиота.

— Привет, — отвечаю, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно более спокойно. Но, блять, кажется, у меня это плохо получается, потому что мой тон похож на голос умирающего котенка.

Так, теперь надо было сделать все правильно и не облажаться. Снова.

— Я знаю, что я повёл себя как мудак, — начал, стараясь вложить в эти слова всю искренность, на которую был способен. — И я понимаю, что, возможно, ты больше не захочешь иметь со мной ничего общего. Но я хотел, чтобы ты знала: я был не прав.

На экране повисла тишина, на этот раз еще более тяжелая, чем в прошлый раз. Я видел, как она смотрит на меня, но я не мог прочитать ее мысли.

— Ох, ну, вот это уже интересно, — и в ее голосе послышались нотки недоверия, а может, и какой-то едва уловимой иронии. — Сам Егоров второй день признаёт свои ошибки. Прямо-таки перевоплощение. Что, теперь вместо мудака ты будешь примерным мальчиком?

— Я буду адекватным человеком, — парирую, закатывая глаза, но на губах растягивается легкая улыбка.

— Ладно. Посмотрим, как у тебя это получится. В понедельник увидимся.

В её глазах мелькнул какой-то непонятный огонек — как будто она задумалась на секунду, а потом решила дать мне еще один шанс — или, может, она просто решила посмотреть, как долго я продержусь в режиме адекватного человека.

— Хорошо, Крис, а теперь... что на тебе надето?

И я, конечно же, ляпнул именно это... Что я там говорил про триггер?

Мой язык, кажется, живет своей собственной жизнью и постоянно меня подводит — я ведь только что вроде бы начал вести себя адекватно — и вот опять, как будто специально хочу все испортить.

Вижу, как выражение лица Метельской меняется — сначала удивление, потом возмущение, а следом... её губы слегка приоткрылись, и я не сомневался, что сейчас она взорвётся, пошлет меня куда подальше и добавит мой номер в чёрный список. Но...

— Ты... ах-ха-ха...ты вообще идиот, Егоров?

Воу, а я уж было подумал, что сейчас меня убьют. Но, нет.

Блондинка взорвалась от хохота, как будто внутри нее лопнул какой-то воздушный шар.

Изображение на экране начало рябить, а ее смех, хриплый и немного истеричный, заполнил комнату, как будто я включил музыку на полную громкость.

— Ну, а вдруг? — пожал плечами, стараясь сделать как можно более невинное лицо. — Может, ты в шелковой пижаме, а я тут всю ночь спать не буду, представляя.

— Да, пошел ты, придурок! — выдавила, заливаясь смехом.

Экран снова задрожал, и теперь я видел, как она пытается справиться со своим смехом, вытирая слезы с глаз.

— Ты же только что пытался быть адекватным. И почему я не удивлена?

— Я старался.

— Ты меня добиваешь, Егоров, — пробормотала, сквозь смех.

— Может, поэтому ты меня и терпишь? — отвечаю, ухмыляясь.

— Ой, не обольщайся, — Крис снова принимает более серьезный тон, но в глазах все еще плясали огоньки. — Это еще ничего не значит. И лучше, блин, будь адекватным, иначе...

Она не закончила фразу, а просто посмотрела на меня, и от этого взгляда по телу пробежала легкая волна мурашек.

— Понял, Кристин, — отвечаю, стараясь сделать голос как можно более серьезным. — Буду адекватным, как никогда. И, если я опять ляпну что-то не то, то можешь одолжить у брата клюшку. Он поймёт, — добавляю, замечая, как Крис недоуменно хмурится.

— Ну-ну, посмотрим.

Я снова выдохнул, на этот раз с улыбкой до ушей. Кажется, все было не так уж и плохо.

Бросаю телефон на диван, и прохожусь по комнате, как заведенный. Комната казалась какой-то слишком маленькой для всего того дерьма, которое происходило в моей голове.

«Адекватным человеком», — хмыкаю про себя.

Да, с таким-то успехом я скоро буду лаять как собака — а не то, что адекватным.

Но, вашу мать, есть в ней есть что-то такое, что не дает мне от неё отступиться. Зацепила, как крючком, и теперь тащит, куда ей вздумается. И, что самое паршивое — я сам этому рад.

Ну что ж, Метельская, ты, конечно, можешь меня подкалывать и сыпать сарказмом, но этот бой ты проиграла еще до начала — потому что я знаю, что ты тоже не равнодушна — я еще покажу тебе, что такое «адекватный человек».

С этими мыслями, пошел на кухню, решив сварить себе кофе. Кофе — это, конечно, не панацея, но сейчас это был мой единственный союзник — и что самое главное, кофе не задает лишних вопросов и не сыпет сарказмом. Вот оно, счастье.

Залпом выпив обжигающий напиток, посмотрел на часы.

Твою ж... уже половина седьмого!

Надо было собираться на тренировку.

До спорткомплекса добрался на одном дыхании. По пути в голове мелькали обрывки разговора с Крис, и я не мог удержаться от глупой улыбки.

«Адекватный», — снова хмыкаю про себя.

Да, если меня сейчас кто увидит, то точно решит, что я псих.

Раздевалка встретила меня гулом голосов — парни, как обычно, перебрасывались шутками и готовились к тренировке — Диман, как всегда, громче всех, рассказывал очередную хрень, которую вычитал где-то в инете. Я кивнул всем, но как-то не по-настоящему — сейчас мне хотелось поскорее выйти на лед и выплеснуть все эмоции на шайбу.

Андрей Викторович появился в раздевалке, словно черт из табакерки. Посмотрел на всех нас своим пронзительным взглядом и, кажется, пришел не в самом лучшем расположении духа.

— Так, парни... — начал, перебивая Димана на полуслове.

Обычно коуч начинает с тренировки, а потом, если что, отчитывает, а тут... что-то явно шло не по плану, и вот, уже как пятнадцать минут, нас тыкают носом в собственное дерьмо, как нашкодивших котят.

— Так вот, ребята, к чему я веду... — Андрей Викторович тяжело вдохнул, как будто собираясь с мыслями.

Он обвел взглядом притихшую команду, и я почувствовал, как меня одновременно охватывает и стыд, и злость. Стыд за то, что мы позволили эмоциям взять верх, и злость на тех уродов, которые все это спровоцировали.

— Я понимаю, страсти кипят, адреналин зашкаливает, но это не значит, что мы можем превращаться в стадо дикарей и махать кулаками. Я слышал, что там произошло. И, Кирилл, я прекрасно понимаю твой порыв защитить свою девушку...

Он снова помолчал, позволяя его словам проникнуть в наше сознание.

— И как мужчина, я не могу тебя за это осуждать. Но как тренер, я обязан напомнить всем вам, что вы должны думать не только о своих эмоциях, но и о том, что своими действиями вы подставляете всю команду, весь университет. Мы — команда. И мы должны действовать как команда, даже когда нас провоцируют. Драка — это не решение проблемы — это ее усугубление. Все поняли?

Молча кивнул. Стыд и злость потихоньку перерастали в какое-то непонятное спокойствие. Кисляк был прав. Необходимо учиться контролировать эмоции.

— Хорошо, — продолжил тренер, его голос стал немного спокойнее, но все еще требовательным. — Сегодня работаем в полную силу. Никаких поблажек. Понятно?

С этими словами он повернулся и вышел из раздевалки, оставив нас наедине со своими мыслями.

Я чувствовал себя немного виноватым из-за вчерашней драки, и поэтому не стал возражать. Сегодня нужно было выложиться на все сто. И не только ради тренера, но и ради себя. Чтобы доказать, что я могу быть не только придурком, но и, мать вашу, адекватным человеком.

Выйдя на лед, сразу почувствовал прилив сил — словно сбросил с плеч тяжелый груз. Забыв о вчерашнем, сосредоточился на тренировке, стараясь выкладываться на каждом упражнении. Но, как назло, не все было так просто — как будто какая-то тварь специально решила помешать мне в моем стремлении к адекватности.

— Ну спасибо, Кирюх, удружил, — пробурчал Диман. — Теперь неделю будем подыхать...

Я честно старался не обращать внимания — как будто я сейчас какой-то монах, который пытается достичь просветления — но эта фраза, брошенная, как будто невзначай, задела.

— Ага, — подхватил Владос, подъезжая ко мне. — Теперь из-за тебя и шайбу нормально не попинать, бегаем как лошади.

Сжал зубы, стараясь не сорваться. Знал, что они не со зла, но все равно было неприятно.

— Да, я вас, блин, вообще не просил за меня вписываться!

— Да кто бы сомневался, — усмехнулся Валенцов, подъезжая к нам.

— Сами полезли, а теперь выё... — резко останавливаюсь, понимая, что снова срываюсь.

— Да, расслабься ты, — Самсонов хлопнул меня по плечу, и на этот раз в его глазах читалось скорее сочувствие. — Угараем мы.

Выдохнул, стараясь успокоиться. Они, конечно, те еще придурки, но они моя команда.

— Лан, погнали лучше работать, а то Кислый еще больше взбесится, — отвернулся и помчался к воротам, стараясь выплеснуть всю свою злость на шайбу.

«Адекватным», — снова пронеслось в голове.

Вот дерьмо, как же это сложно.

Уперся в шайбу и со всей силы ударил по ней клюшкой. Шайба со свистом полетела в ворота, пробив сетку насквозь, и с глухим стуком ударилась о стену за воротами. От силы удара по телу пробежала теплая волна, немного успокаивая взбешенные нервы.

— Эу, Егоров, полегче! — крикнул Диман с другого конца площадки. — Ты тут ворота разнесешь к чертям собачьим.

— Да пошел ты.

Я остановился, стараясь перевести дыхание, чувствуя, как в груди от адреналина бешено бьется сердце. Однако, в голосе уже не было злости, скорее усталость и легкая усмешка.

— Ну-ну, — Диман подъехал ко мне, ухмыляясь. — Не злись, Кирюх. Ты же у нас теперь почти адекватный.

— А что, завидно? — закатил глаза, но не мог сдержать улыбку.

— Господи, да, кому ты нужен, — парировал Диман.

— Завали, а, — отвечаю, подталкивая его клюшкой. — Погнали лучше в пасс играть.

Диман заржал, но отъехал назад, давая мне пространство.

— Ладно, мастер Шифу, показывай класс, — крикнул он, забирая шайбу.

Ухмыляюсь, занимая позицию. Диман сделал резкий пас, шайба пролетела между нашими коньками и клюшками — принимаю ее на лезвие и тут же отдаю обратно.

В этот момент все остальное перестало существовать — только лед, шайба, и адреналин.

— Неплохо, — бросил Диман, когда мы закончили упражнение.

— Стараюсь.

— Не перенапрягайся, а то твой адекватный образ треснет.

— Заткнись, — отвечаю, толкнув его плечом.

Тренировка продолжалась еще около часа. Мы отрабатывали различные комбинации, делали упражнения на скорость и на точность бросков. Я чувствовал, как пот стекает по спине, как гудят мышцы, но не останавливался, стараясь выкладываться на все сто процентов.

Когда Кисляк наконец-то дал отбой, я чувствовал себя совершенно вымотанным, но при этом было какое-то странное удовлетворение.

Ну что ж, первая попытка стать адекватным человеком вроде не провалилась.

По пути домой, стоя на очередном светофоре, достаю телефон и открываю чат с Крис — сам не знаю, что собираюсь ей написать — так и продолжал задумчиво смотреть на экран, перебирая в голове возможные варианты.

Спросить, чем занимается? Скинуть какой-нибудь тупорылый мем с подписью — «мы»? Что-то еще?

Зеленый свет моргнул, и машины рядом с нами начали трогаться, но я все еще сидел, словно вкопанный, так и не решившись написать. Прибавил громкость музыки, стараясь заглушить навязчивые мысли — и пока из сабвуфера на всю громкость гремел очередной трек Окси — резко нажал на газ.

Окей, как-нибудь потом. Сейчас нужно доехать до дома и отдохнуть. А пока — пусть хоть светофор дождется, пока я не дам заднюю.

Но мысль о Крис не отпускала. Она словно поселилась у меня в голове, и я понимал, что игнорировать её дальше не получится.

Остановившись на следующем светофоре, снова достал телефон. На этот раз не было времени на раздумья, и я просто начал набирать текст.

«У тебя было чувство, что хочется сдохнуть после тренировки?»

Перечитал. Поморщился. Ну, и херня, Егоров.

Слишком просто, слишком нытье, никакого креатива.

Телефон завибрировал почти мгновенно. Я уставился на экран, стараясь сохранить спокойствие. Уведомление: «Крис» и сердце пропустило удар.

«Оно появляется всякий раз после встречи с тобой :)» — следом за ним пришло еще одно — «А если серьезно, то да, такое чувство бывает частенько после съемок. А что, ты сегодня особенно выложился?»

«Ну, типа того. Пытался стать адекватным, но что-то пошло не по плану»

«Забавно. И как?» — пришло от нее. — «Сильно страдал от этой своей адекватности?»

Хмыкнул, представляя, как она наверняка закатывает глаза, печатая это сообщение.

«Страдал — не то слово. Чуть коньки не отбросил от тоски. Так что, может, ну ее нафиг, эту адекватность?»

«Смотри сам», — тут же пришло от Крис. — «Но, если начнешь снова кидаться на людей, то я умываю руки».

«Да, куда я кинусь? Ты же не дашь мне расслабиться :) А, если серьезно, то не буду ни на кого кидаться. Я же теперь почти адекватный человек. Обещаю»

«Ну-ну, посмотрим», — готов поклясться, что Метельская вновь закатила глаза, когда печатала это. — «А пока, иди отдыхай, а то завтра совсем развалишься»

«Может, это ты меня так вдохновляешь на спортивные подвиги, что аж хочется помирать?» — набираю, поймав себя на том, что улыбаюсь, как идиот.

«Вдохновляю, говоришь?» — прилетело от Крис. — «Ну, тогда будь благодарен своей мучительнице :) А если серьезно, то может, тебе просто нужен хороший массаж?»

— Это намек? — подношу мобильный к губам, зажимая значок микрофона.

Не успел свернуть переписку, как телефон завибрировал, и в чате появилась иконка голосового сообщения от Крис.

— Ну, знаешь, если ты не против, конечно, — на весь салон раздается её голос, такой знакомый и одновременно какой-то новый — чуть более хриплый, чем обычно, и с легкой усмешкой. — А то вдруг твое «королевское величие» не позволяет принимать такую помощь от простой смертной.

Широко улыбнулся, слушая её голос, и только я настраиваюсь на горячее продолжение, и уже готов набрать ответ, как приходит еще одно сообщение.

Контакт: «Тайский Массаж».

Вот же с... терва.

Покачал головой, не в силах сдержать улыбку. Сначала эта игривая ирония, потом этот намек с массажем, и тут же — контакты салона.

Метельская явно умеет держать меня в тонусе.

На этот раз я решил не залипать на экран, а доехать домой и, наконец, расслабиться.

Я понял, что чем дольше я её знаю, тем больше она меня удивляет. И эта непредсказуемость меня затягивала, словно в омут.

После знакомства Крис с моей матерью, во мне что-то перевернулось, как будто кто-то вновь переключил тумблер. Мама — эта вечная любительница иронии и сарказма, вдруг стала какой-то... фанаткой Крис. «Она такая милая, Кирюш, такая...» — и дальше список бесконечный.

Признаться, меня это одновременно бесило и почему-то грело — как будто я теперь должен соответствовать этому «идеалу», который она себе придумала.

Но самое главное, у меня в голове засела идея с этими дурацкими сережками. Я увидел их еще пару дней назад, в какой-то витрине, и они сразу же напомнили мне Крис.

И мне прям пекло подарить их ей сегодня, но, как назло, я оставил их дома — из этого вытекал закономерный вопрос — как затащить Метельскую к себе домой?

Отрываюсь от дороги и кидаю взгляд блондинку.

Может сказать, что у меня там потоп, и мне нужна помощь? Или что у меня кошка рожает и нужна помощь специалиста, в лице Крис...

Бля-я-я, какой бред.

Но, как говорится, кто не рискует, тот не пьет шампанское.

И вот я стою, как вкопанный, глядя недовольное выражение лица Метельской, и понимаю, что вся моя «гениальная» схема только что провалилась.

Всё, что происходило дальше, можно было списать на очередной приступ моего гребанного мазохизма — потому что логика, здравый смысл и «адекватность» — свалили из моей башки так же стремительно, как крысы с тонущего корабля — в тот самый миг, когда я коснулся её губ.

Все просто смешалось в какой-то странный коктейль из возбуждения, нервозности и какого-то дикого желания доказать ей что-то.

Что именно? Я, блять, сам не понимал.

Руки автоматически рвут ее лифичик, потому что терпения снять его у меня не хватает, а если я им так и не обзаведусь, то скоро вновь придётся обновлять гардероб Метельской.

Но ей нравится — нравится эта игра. Нравится эта гребанная грань между покорностью и протестом — и меня это возбуждает до дрожи — до болезненного озноба, который пронзает меня насквозь, доводя до безумия.

Смотрю на нее, обнаженную, беспомощную, но с горящим вызовом в ярко-голубых глазах — в которых сейчас полыхает адское пламя — такое же, что раздирает меня изнутри. И я не понимаю, чувствовать себя гебанным романтиком — или долбанным дебилом — потому что в голове проносится мысль, что мы, блять, созданы друг для друга.

— Пути назад для тебя уже нет...

Хриплю, осознавая, что это не просто слова.

Это клеймо. Цепи.

Это приговор, который я выношу сам себе — но мне наплевать — я уже давно смирился со своим мазохизмом.

Больше не могу себя контролировать. Врезаюсь в нее, как разъяренный зверь, чувствуя ее крик, рвущийся из горла — и этот крик — как музыка для моих ушей.

Резко. Страстно. До дрожи.

Ее зубы впиваются в мое плечо, оставляя болезненный, но такой желанный след. Боль только усиливает наслаждение, и мы оба тонем в этом хаосе ощущений.

Наше дыхание — словно единый стон. Каждый выдох, каждый толчок — это взрыв, маленький пожар, который сжигает всё на своём пути.

— А как же... прелюдия? — выдыхает мне в губы с хриплым стоном.

— Все наши встречи сплошная прелюдия.

Смотрю в её глаза, в которых пляшут черти, и усмехаюсь, понимая, что она дразнит меня в ответ.

Чувствую, как ее тело извивается подо мной, а ее крики становятся все более отчаянными — и я хочу еще — хочу, чтобы она принадлежала только мне. И это желание рвёт меня на куски.

— Нравится, как ты дрожишь, принцесса? — практически рычу, перехватывая её запястья так, что кожа под ремнем наливается белизной.

Она извивается, словно змея, но её попытки вырваться только разжигают меня сильнее, словно каждая её попытка сопротивления — только усиливает мою жажду власти над ней.

Девушка молчит, но я чувствую, как её пульс учащается, а зрачки расширяются, когда я начинаю ласкать её шею, оставляя на коже мокрые, горячие следы.

Её очередной громкий стон оглушает и эхом разлетается по комнате — прошивает меня всё новыми импульсами тока, пока я не утрачиваю способность связно мыслить — собирается огненным шаром вдоль позвоночника.

Отрываясь от её губ и провожу рукой по её телу — как одержимый, сжигаемый жаждой изучить каждый миллиметр. Чувствую, как её кожа пылает под моими прикосновениями, а я оставляю на ней лиловые отпечатки своих пальцев — как отметины принадлежности.

Жадно ласкаю её грудь, сжимая пальцами, пока её соски не затвердевают, а из горла не вырываются очередные стоны.

— Сука... — выдыхает она, и это звучит как проклятие, но в то же время как мольба. Которая проникает в меня как наркотик, вызывая зависимость.

— Нравится? — шепчу, впиваясь зубами в мочку её уха, а мои пальцы накрывают её клитор, чувствуя, как она дергается подо мной, как будто её тело пронзают маленькие электрические разряды.

Её тело — это не просто физическая оболочка, это инструмент, с которым я управляюсь, как кукловод, доводя её до предела, наслаждаясь её криками.

Замедляюсь, начиная вести пальцем медленнее, останавливаясь, дразня её, наслаждаясь её мучениями, видя, как она задыхается от нетерпения — и чувствуя, как девушка становится всё более влажной, а мой палец буквально тонет в её смазке.

— Пиздец, ты громкая, Крис...

— Ты... — её голос срывается. — Ты можешь... хотя бы сейчас... заткнуться.

И в этот момент я сам же и не выдерживаю — сжимаю её сосок зубами, чувствуя, как она стонет от боли и одновременно от наслаждения. Чувствую, как девушка вырывает свои запястья из стальной хватки, и вцепляется в мои плечи, царапая кожу ногтями — и это только усиливает моё возбуждение.

Ее руки царапают мою спину, оставляя кровавые следы, но я не чувствую боли — только возбуждение.

Никогда и ни одной девчонке не позволял подобного, но с Метельской было абсолютно наплевать.

Начинаю двигаться, толкаясь в неё глубже, чувствуя, как её тело обхватывает меня, как капкан. Каждый мой толчок — как удар грома, и мы оба теряемся в этом водовороте ощущений. Стоны, крики, ругательства — всё смешивается в одну дикую симфонию, и я хочу ещё — пока мы оба не умрём от этого безумия.

— Будешь моей настоящей девушкой? — хриплю, впиваясь зубами в её шею, заставляя её запрокинуть голову, и вижу, как её лицо искажается от напряжения.

Специально замедляюсь, давая ей время — давая ей шанс сдаться. Дразню её, играю с ней, получая от этого садистское удовольствие.

Она молчит, стиснув зубы, но я чувствую, как её дыхание становится всё более прерывистым, и тело извивается подо мной всё отчаяннее. Знаю, что она на пределе, но я жду — хочу услышать её ответ, я жажду, чтобы она признала свою зависимость от меня.

Эта одержимость пугает. Пугает, то чувство, которое жжет меня изнутри, но я не могу остановиться — не хочу останавливаться.

— Никогда... — выдыхает, но я чувствую, как ее тело сжимается вокруг меня.

Она обманывает себя. Слабость, которая проскальзывает в ее голосе, выдает ее с головой, как бы она ни пыталась сопротивляться.

Теперь она может сколько хочет убеждать себя и меня в том, что я ей безразличен, и она ничего ко мне не чувствует, потому что я ей не поверю.

Мой язык скользит по нежной коже, вычерчивая мокрые узоры, и я чувствую, как ее дыхание перехватывает. Кусаю ее снова — на этот раз нежно — и она стонет. Короткий, сдавленный звук, который проникает мне под кожу, разжигая пламя, уже рвущееся наружу.

— Ложь, — шепчу ей на ухо, голос хрипит от желания.

— Не... Нет...

— Будешь? — хриплю, и вновь впиваясь зубами в её шею. Чувствую, как она вздрагивает, словно от электрического разряда. Её кожа под моими губами наливается алым, пульсируя в унисон с моим сердцем.

Смотрю ей в глаза, пытаясь уловить хоть намёк на согласие, но там только бушующая темная бездна.

Ее «нет» звучит слабо — почти как мольба, и это только раззадоривает меня — не останавливаюсь, продолжая дразнить ее кожу, чувствуя, как ее тело содрогается от каждого моего прикосновения.

Провожу языком по ее ключице, оставляя за собой влажный след — отмечая каждый сантиметр влажной кожи — и чувствую, как ее руки сильнее сжимают мои плечи, словно пытаясь удержать себя от падения.

Она хрипит — нет, но ее тело говорит — да.

Мои мысли — хаос из желания и контроля. Я хочу, чтобы она была моей — это не просто желание, это потребность — а может и какая-то неизвестная науке болезнь.

Моя рука вновь скользит по её животу, и я чувствую, как под пальцами напрягается каждая её мышца.

Хочу большего. Сильнее. Хочу впиться в её плоть, оставить свои следы. Хочу, чтобы каждый её вздох, каждый стон был моим.

— Скажи «да», — хриплю, впиваясь пальцами в ее бедра.

Мои губы снова находят её грудь, впиваясь в неё с маниакальной жадностью, и я слышу, как она выдыхает моё имя.

— Ки-и-р...

— Скажи «да», — повторяю, голос дрожит от напряжения. — Крис...

— Да...

Чувствую, как по коже пробегает дрожь от этого слова.

Опускаюсь к её губам, и в этот раз целую медленно и нежно, наслаждаясь каждым мгновением.

Отрываюсь от девушки, и видя, как она собирается что-то возразить — не даю ей этого сделать — ускоряюсь и нас обоих прошивает насквозь разрядом удовольствия, от которого, кажется, ногти Кристины рвут меня на части — и волна наслаждения прокатывается по всему телу, выжигая все на своем пути.

Она кричит, и этот крик — музыка для моих ушей.

Блять, Крис, ты меня убиваешь.

Целую её напоследок так долго, как хватает дыхания и не позволяю отстраниться или отвернуться. Мой молчаливый взгляд должен сказать ей всё, что я хотел: она моя и никуда от меня не денется.

Поднимаю одну руку и убираю прядь волос с ее лица. Блондинка смотрит на меня снизу вверх, и дышит так тяжело, что кажется вот-вот задохнётся от тахикардии.

— Всё хорошо? — спрашиваю, убирая светлую прядь волос с её лица. — Кри-и-с?

— Ты не настолько хорош, чтобы лишить меня дара речи, — она фыркает, но ее глаза выдают ее с головой.

— Не настолько хорош? — повторяю её слова, растягивая губы в усмешке. — Неужели?

— Может, ты меня отпустишь?

Блондинка делает попытку выпутаться из-под меня, но я лишь сильнее сжимаю ее в объятиях.

— А, если я не хочу тебя отпускать?

Девушка поднимает на меня свой злой взгляд, а на меня накатывает какая-то непонятная волна нежности — я просто хочу снова ее поцеловать. Если честно, не понимаю, что со мной происходит, но и не хочу понимать.

Но, я даже и не успеваю понять, что произошло, как Крис уже стоит рядом с кроватью, натягивая на голое тело мою рубашку.

А я, так и остаюсь лежать на кровати.

Со стояком.

Блять.

— Благотворительность закончена.

— О чём ты?

Реально не понял слов девушки — едва не шипит, стягивая волосы в хвост — а затем, скрещивает руки на груди и закатывает глаза.

— Секса больше не будет, разовая акция, — разводит руками в стороны, словно говорит какие-то элементарные вещи. — Ну, знаешь, долгое воздержание вредно и всё такое — дальше справлять будешь сам.

— Мне казалось, что это была обоюдная помощь. И тебе понравилось.

— Ой, Кир, ну что ты как маленький. Про симуляцию ничего не слышал?

Жмёт плечами и кидая лёгкую улыбку, скрывается за дверью ванной — мягко прикрывает за собой дверь, ни следа злости — а я сижу и обтекаю, осознавая услышанное.

Вот с...

Нет, определение «суки» для Метельской не подходит. Стерва — уже ближе. Любящая кусаться и показывать гонор.

«Симулировала» она с полной отдачей и удовольствием, я же видел. Как касалась меня, хваталась. Все руки облапала с таким видом, что член вставал только от этого.

Значит, действительно чем-то обидел. Но чем? А главный вопрос — когда?

Прокручиваю всё, что сказал и сделал — у меня бывает, что могу ляпнуть, а Крис бы обиделась — но, вроде, ничего подобного не делал — наоборот, все мои движения ей очень понравились.

Я просил стать моей настоящей девушкой. На это? Сказал, что она громкая... Или ещё что-то, что взболтнул?

Последняя мысль перед тем, как, под шум воды, пепеступить порог ванной — надо исправлять ситуацию, пока Метельская окончательно не отгородилась...

— Ты там что-то говорила за то, что я не так хорош? — хмыкаю, наблюдая, как капли воды очерчивают её тело. — А ещё, ты, кажется, согласилась быть моей девушкой. Готова отвечать за свои слова?

От Автора.

БУДУ БЛАГОДАРНА ЕСЛИ ПОСЛЕ ПРОЧТЕНИЯ ПОСТАВИТЕ ЗВЕЗДОЧКУ В ЛЕВОМ НИЖНЕМ УГЛУ ЭКРАНА. СПАСИБО! 🫶🏻