Откровение

Параллельно событиям, что случились в ковровой комнате, нынче же произошли нижеследующие.
Так сложилось, что у Лили не было родственников: ни братьев, ни сестёр, ни тётей и ни дядей. Единственные, кого она знала, видела и любила, были её родители. Из бабушек и дедушек по сей день у девушки оставалась лишь Вера Алексеевна, мама Лены, остальные, увы, давно покинули этот мир в его безнадёжной агонии.
За неделю до сегодняшнего утра Гаврил просил Лилю сходить к бабушке и помочь ей убраться в комнате, потому что самой ей стало это совсем не под силу, но так как Лиля забыла просьбу отца и отчасти сделала это нарочно, из вредности, они пришли помочь Вере Алексеевне вместе. Папа с дочерью намыли полы, окна и кухню до блеска, и напоследок, выйдя во двор, вытрясли ковры. В награду за плодотворную работу Вера Алексеевна, конечно же, накормила милых тружеников плотным обедом, а после трапезы, зная, что ещё предстоят дела, Зимины не задержались и отправились домой.
- Ну, Гаврюш, спасибо вам, что пришли! - поблагодарила бабушка и потянулась к зятю, чтоб обнять его.
- Бросьте, мам. Зовите ещё, если что-то нужно будет. - не без улыбки ответил Зимин, обнимая тёщу.
С момента потери дочери Вера Алексеевна прониклась Гаврилом и она уже неосознанно обнимала его, как собственного сына, как некогда обнимала Лену. Конечно, всё это потому, что он, Гаврил, и его дочь - последние родные люди, которые у ней только остались.
- И тебе спасибо, Лиля, пока, внучка моя! - Вера Алексеевна с такой же любовью обняла девушку.
- Не за что, бабушка, пока.
Зимины вышли из общежития и с порога их обдал теплом последний луч солнца, окутанного тучами. Он играючи пощекотал им лица, заставил зажмуриться, одарив нежными ощущениями, и тотчас растворился в густо сером небосклоне. Отец и дочь, словно ничего не было, зашагали обратно той же дорогой, что и пришли.
Время изменило обоих. Рассеянно взглянув, про Гаврила можно сказать, что в целом он остался таким же, каким и был три года назад, но так оно было лишь в целом. В сущности же появились детали, которые теперь делают его совсем другим. Лёгкая седина окрасила Гаврилу виски и бороду. Его фигура, его красивые широкие плечи высохли, и одежда на нём, что некогда сидела в пору, сейчас висела. Из-за этого у мужчины начали вычерчиваться первые морщинки - на лбу и в уголках глаз, несмотря на это, лицо его не изменилось, оно было всё таким же грубоватым, где-то нежным, да, подсохшим, но лёгким и не осунувшимся. Самой же главной и пугающей переменой в образе Гаврила стали его глаза. Они будто бы замерли и навечно застыли в одном движении, и словно больше ничто не могло изменить этого движения. Их выражение полно безжизненности, навсегда пробравшейся в минуту утраты, и всё это утро и всю жизнь теперь эта печаль всюду сопровождает Гаврила и вынуждает его копаться в душе.
Лилия же, которой исполнилось восемнадцать лет, напротив, подобно налившемуся, завязавшемуся и изящному бутону цветка, раскрывалась и наполнялась жизнью. Округлились её ножки, выступили груди, но от этого никуда не потерялась общая стройность и утончённый стан. Девушка была всё той же фарфоровой чашечкой, к которой нельзя было прикоснуться без трепета к её хрупкости. Несомненно, суровая жизнь оставила и ещё оставит на ней след своего трудного времени, как, например, синяки на несколько жилистых и развитых руках, однако это или что-либо другое никогда не затмит чистого её обаяния. Впечатление скромной и простой натуры также создавали убранные, лоснящиеся, белокурые пряди и вместе с тем выразительно длинная шея. К слову, ту золотую цепочку с жемчужиной, подаренную мамой, Лиля не снимала и свято носила под одеждой. Большие зелёные глаза стали ещё глубже и ещё выразительнее, в них распростались малахитовые ковры, что покорно падали к бриллиантовым морям, в них горели изумруды родимых дубрав, проливающих солнце - одним словом, черпнув жизни, они были ласковым очагом распускающейся весны.
- Ну, сложно было? - спросил Гаврил, немного отойдя от дома бабушки, - Вечно всё делаешь из под палки.
- Да потому что...! - вспыхнув, Лиля не нашла, что ответить.
- Что?
- Я закрутилась, забыла.
- В последнее время ты часто всё забываешь, Лиля. - Филиппыч стал сердиться, - Я не вижу тебя дома ночами, а как с чем-то помочь, так ты сразу на дыбы. 
- Я всё делаю, вообще-то! - Лилю задело возмущение отца, - Я пошла на дежурство, как ты сказал, я исполняю все твои просьбы! Чего ещё ты от меня хочешь?
- Ты не держишь слово.
- Ты тоже его не держишь: ещё в прошлом году ты обещал сводить меня на стрельбище, но по какой-то причине, я не знаю, этого так и не случилось.
- Я очень много работаю, - Гаврила это тоже задело, - И, ты знаешь, я сейчас борюсь за квартиру, чтоб она осталась тебе!
- Это бессмысленно, пап! Нам не позволят это сделать, у нас нет связей.
- Дамир поможет.
- Я нормально проживу и без неё. Я хочу жить здесь и сейчас, зачем всё это?
Гаврил свернул налево в узкий и тёмный переулок. Дальше на пути были грязные взбаламученные лужи.
- Зачем? - повторила девушка.
- Хватит! - резко бросив, с надрывом ответил Филиппыч, но после уже спокойно, сокрыв раздражение, продолжил, - Потом, нам надо на рынок.
- Ну конечно, как всегда. - про себя буркнула Лиля.
Закончив благополучно школу и подготовку в учебной части, этой осенью Лиля вышла работать на дежурство. Помимо этого, она помогала отцу и вечерами немного гуляла с подругами, но в последнее время девушка, действительно, тратит всё больше времени на вольности, про которые упомянул Гаврил. Если отец, в свою очередь, в прошлом проводил много времени на работе, то сейчас он стал ещё больше погружаться во всевозможные хлопоты, старался взяться за любую работу, только бы лишь не думать о прошлом или о чем-то с ним связанным. За квартиру Филиппыч в самом деле боролся, потому что на неё положили глаз люди более значимые для Енисея, но поводы сохранить жилище в собственности были сложнее, чем просто оставить её для дочери. Так или иначе, все эти мелочи, не имеющие значения в частности и складывающиеся лишь в суету, сводили к одному - отец и дочь отдалились друг от друга, и семейные их чувства постыли.
Тем временем Зимины по слякотным переулкам добрались до места назначения. Рынок имел обычный характерный всем базарам вид, только конкретно этот выглядел грязнее и самобранее. Он расположился на довольно открытом пространстве между двумя домами, вдоль которых и тянулся. За сколоченными из обзола прилавками кипела мирская жизнь, где гудели лихие и свойские голоса, что-то кому-то доказывая, и где наблюдались бесчисленные рукоплескания с хохмами и остротами. Гаврил и Лиля, решительно нырнув в этот бурлящее место, стремительно направились в строгом направлении. Они огибали лавочки и толпы людей так ловко, как будто бы забегали на этот рынок по нескольку раз в день. На самом же деле, что Гаврил, что Лиля - оба они не могли здесь долго находиться, потому что у обоих возникало чувство раздражения в присутствии большого количества лиц и нескончаемого шума. Наконец, преодолев десяток прилавков и столько же назойливых торгашей, они подошли к нужной лавочке.
За столом, где были выложены всяческие мясные изделия, на высоком стуле сидел толстый заплывший жиром мужчина пятидесяти лет. Он в своей полной уверенности и в заразительно весёлом расположении духа лихо командовал одной помощницей и, конечно, что самое ему приятное, обслуживал покупателей. Жир не давал до конца раскрыться его маленьким голубеньким глазикам, а ниже подборок аж висел большим мешком. На голове были не то чтобы волосы, но реденький пух, в горячке бившийся от любого дуновения. Пышности образу придавал его растянутый неизвестно откуда взятый тёмно-синий кардиган с классическим воротником, в нём он и правда очень даже смотрелся. Когда же пухлый мужчина что-то говорил, в его плохих зубах замечалась выразительная промежность по центру.
- А, какие люди! - окликнул толстый продавец, потягивая сигарету, - Здорова, Гаврел! - имя Филиппыча он произнёс особенно любезно, как будто смаковал какой-нибудь излюбленный деликатес.
- Сева, привет! - ответил ему Зимин также любезно.
Из всех торговцев в этом шумном месте ни к кому больше Гаврил не питал приятельских чувств, кроме как к этому добродушному мужчине.
- Привет, Лиля! - теперь же пухлый Всеволод как будто смаковал экзотический фрукт, - Влюблённым все дороги!
- Здравствуйте. - скромно, немного краснея, отозвалась девушка.
- Да ну тебя! - с улыбкой отпарировал Филиппыч.
- Ой, а что да ну? Девка-то, вон, смотри, вымахала у тебя! Так что дело, знаешь ли, не мудрено!
- Ладно, как сам?
- Да вот, работаем, как видишь! Сегодня-завтра привоз с Норильска, а так пока спокойно!
- Ну хорошо, дай нам, пожалуйста, колбасы палку...и три банки тушёнки.
- Пожалуйста! - Сева наклонился назад и, взглянув в сторону, закричал, - Ксюха, принеси палку колбасы!
Меньше, чем через минуту за прилавок вбежала смуглая черноокая женщина в грязной обтянутой чёрной кофте и в фиолетовой атласной юбке до пола. В спешке она за что-то зацепилась ногой и всем телом влетела в Севу.
- А! - возмутился продавец, - Аккуратно можно или нет!
- Слушай, у меня вон две очереди стоят, а ты хочешь, чтобы я с тобой ещё носилась! - то, что просил мужчина, она положила на столик перед ним.
- Всё! - крикнул Сева, - Иди давай к себе!
- Сколько с меня? - осторожно спросил Зимин.
- Две карточки, Гаврел.
Рассчитавшись с Севой, Зимины дошли до овощного отдела и там ещё докупили картошки, после этого, убрав продукты к себе в рюкзаки, они благополучно покинули рынок и через следующий переулок вышли на главную улицу. Здесь взору открылся вид обнадёживающий. Маленькие дома, покошенные и напоминавшие большие коробки, строились вдоль неширокой дороги в две жалкие шеренги. Если бы это был полковой строй, то офицеры тотчас бы расформировали его, потому что безобразная кривизна его шеренг была непростительна. Помимо этого, облупленные стены, измызганные в чем-то, и осыпающиеся крыши только больше могли разочаровать смотрящего. В тёмных закоулках не виднелось ничего, кроме слякоти. Сдавленные тротуары, выложенные битым кирпичом, следовали за двумя шеренгами домов, а в центре между ними шла искалеченная дорога. Некоторой романтики могли подарить фонари, что также, как и всё остальное в этой композиции, бежали, сжимаясь, к горизонту, только вот едва ли половина из них могла гореть и освещать дорогу. В довершение всего вида, серый небосклон проливал тусклый безжизненный оттенок на каждый присущий изъян. Вся эта улица была вовсе не улица, а подобие большого, изувеченного коридора со всей своей кучей набитых шишек.
Лиля и Гаврил нередко проходят здесь по делам и потому не раз обращают внимание на все эти детали, но именно в этот раз они заметили нечто большее, чем просто порушенную улицу. Именно здесь они почувствовали в себе то особое настроение, которое прежде им не приходилось испытывать. Это было чувство обречённости, но без какой-либо доли огорчения. В этом коридоре они увидели олицетворение мира, который во всей своей - кому-то может показаться - пошлой красе стоял на пороге своего существования, и в самом конце его Зимины как будто бы лицезрели закат, разливающийся яркой рябящей кровью. Лиля и Гаврил ощутили внутри лёгкий привкус бессмысленности жизни, а души их, словно одуванчики на порывистом ветру, подхватывались заревом и поднимались вверх. С лёгкой усталостью от дороги и во вкушении забвенного пейзажа они отдалились от личных обид и, в конце концов, просто забылись. Это замечательный момент, хотя бы лишь потому, что случилось это взаимно.
- Когда-то мир не был таким, да? - слова невольно слетели с уст девушки.
- Что? - отозвался Филиппыч, стараясь опомниться от собственного полёта мыслей.
- Я говорю, что раньше всё было по-другому, верно? - Лиля не переставала изучать бетонный колорит Енисея, - Все жили в тепле и с полной уверенностью в завтрашнем дне, не нужно было рисковать жизнью ради того, чтобы просто покушать или же найти себе одежды, всей этой разрухи не было?
- Да. - Гаврил вздохнул. - Так не было, пожалуй.
- Ты не застал то время?
- Я был тогда ещё очень маленьким. Бабушка твоя видела мир во время катастрофы, собственно, поэтому скоро её не стало и ты совсем её не знаешь - она не смогла перенести пережитого.
- Что же было?
- Война, Лиля...
- Как, почему?
- Хм. - Зимин улыбнулся наивности дочери, - Может, потому, что люди не смогли договориться и не нашли компромисса. Не сумели пожертвовать личным во благо общего. А, может быть, ещё что-то, я не знаю.
Гаврил взглянул на дочь и увидел, как яркие, зелёные глаза девушки, опущенные, потускнели и задумчиво смотрели перед собой. Возможно, отцу не хотелось этого, но волей-неволей ему передалось все то, что чувствовала сейчас Лиля: озадаченность, некоторую растерянность и чувство осознания того, что у мира также есть свой срок, и что всё могло быть лучше.
- Почему ты спрашиваешь? - поинтересовался отец.
- Я не знаю, люди столько всего потеряли. Они столько всего имели, чего никак нельзя было терять: возможность спокойно жить, спать, кушать и все такое - а сейчас все друг друга убивают и это нормально. И мы не уверены ни в завтрашнем, ни даже в сегодняшнем дне, потому что.. - Лиля, не найдя ответа дальше, глубоко вздохнула.
- Те люди, что сотворили с миром всё это, отдали дань и сейчас лежат в земле. Ты права, всё могло быть по-другому, но, помни, нет времени лучше того, в котором ты живёшь. Важно...уметь жить здесь и сейчас. - отец отвечал дочери, стараясь ободрить, но сам не осознавал того, что говорил.
- Ох! - Лиля отпрыгнула назад и спиной толкнула отца. - Смотри!
Неожиданно, когда девушка с отцом уже подходили к перекрестку и вот-вот свернули бы с главной улицы, навстречу им прямо из-за угла вышел олень. Он, опустив морду, тянулся к кустику травы, проросшему прямо на углу здания...

Прошу меня простить, на этом моменте моя работа над этой историей покрывается, но отнюдь не заканчивается. Перечитав главы, я осознал, что повествование очень сырое, пустое и ненасыщенное...как собственно и сама история, поэтому я принял решение, что данный вариант останется здесь как пример, как не нужно писать романсы, и что я буду перерабатывать историю по-другому, по-новому. Сценарий к этой истории есть: начало, кульминация, развязка - но предстоит много работы. Спасибо огромное каждому за внимание!