Глава 3
Я кричу срывающимся и охрипшим голосом, который постепенно переходит в шепот. Переживаю, как бы не побеспокоить чуткий сон послушниц. Липкий страх от ночного кошмара меня не отпускает, я дрожу, кусаю губы и раскачиваюсь на кровати в тщетных попытках успокоиться. Слезы крупными каплями сами катятся из глаз.
И эти слезы жгли кожу, забираясь в самые дальние уголки души, заставляя чувствовать себя слабой и никчемной, не заслуживающей спасения, не имеющей возможности получить чью-то помощь.
Я гладила себя по плечам, шепча молитву, но это совсем не помогало. Мне хотелось выскочить из комнаты и бежать, куда угодно лишь бы подальше отсюда.
Шорох со стороны грубо сколоченного комода заставил меня вскочить с постели и выскочить за дверь, путаясь в слетевшей с кровати белоснежной простыне.
Сердце глухо билось, кровь приливала к вискам и болезненно стучала в затылке. Воздуха отчаянно не хватало, мелкие камешки впивались в голые ступни, пока я бежала не разбирая дороги, напуганная чем-то.
— Агата?
Голос преподобного раскатистым эхом отразился от каменных стен, я споткнулась, больно упав на одно колено. Зашипела от боли, потерев колено, обнаружив разбитую коленку.
— С-святой отец? Простите, я...
— Все хорошо? Ты выглядишь напуганной, — он подошел ближе и протянул руку, помогая мне встать.
— Я...м-м-м, — замялась.
— Тебя что-то напугало? Ночные кошмары? Вот, — он накинул на мои плечи мантию, — не стоит разгуливать в ночной рубашке, — совсем беззлобно улыбнулся, обнажая идеально ровные резцы.
— Да, ночной кошмар, извините.
— Я тоже их вижу, Всеотец испытывает нас. Могу предложить тебе травяной чай, чтобы остаток ночи прошел спокойнее.
— Благодарю, святой отец, но...
— Ты нисколько не обременяешь, — как будто прочитав мои мысли, произнес он.
Его мантия хранила тепло и аромат зеленого чая, дыма благовоний. Я обняла себя за плечи и долгожданное спокойствие наступило.
Отец Доминик вставил ключ в дверь своей комнаты, и звучным, но одновременно тихим голосом пробормотал себе что-то под нос.
— Посидишь здесь, пока я схожу за чайником?
Я хотела покачать головой, но взяла себя в руки и кивнула. Жестом он указал на кресло возле письменного стола напротив кровати. Я опустилась в него, подобрав ноги, укрыв их его мантией.
Отец Доминик вернулся скоро, держа в руках наполненный чайник, который поставил на небольшую комнатную печь.
— Голодна?
Я широко раскрыла глаза и проговорила:
— Святой отец, но ведь грех чревоугодия особенно силен ночами, так стало быть...
— Не волнуйся так, я просто предложил, я не проверяю твою веру. Видел, что ты в трапезной не притронулась ни к обеду, ни к ужину. Решил, что после того, как ты успокоишься, стоило бы поесть, — улыбка слегка тронула уголки его губ.
— Нет-нет, не нужно. Спасибо, — я сконфуженно улыбнулась, поджав губы.
— Истязая свою плоть вне поста, ты лучше не сделаешь. Всеотец видит, что тебе тяжело, он пошлет нужное решение, просто верь, — он разлил напиток по кружкам и протянул одну из них мне.
— Я верю, — неубедительно отозвалась я, вперившись взглядом в плавающие чаинки, прежде чем отпить.
— Нравится? — выжидающе посмотрел на меня.
— Прежде такого мне не доводилось пить, спасибо, очень вкусно.
— Эти травы я собирал сам. Было время, когда я жил среди именитых травников и травниц, но эта совсем не увлекательная история для другого раза, — как-то грустно проговорил он, а его глаза подернулись туманом воспоминаний.
— Вы не всегда были священником?
— Нет, не всегда, — коротко ответил он. — Ты пока пей, а я займусь работой, — он взял свою кружку и сел за письменный стол из темного дерева, на котором лежали пожелтевшие от времени листы бумаги, местами покрытые коричневыми пятнами.
* * *
Время давно перевалило за полночь, а он продолжал сидеть за своим письменным столом, слегка отстраненно перебирая бумаги, наверное, письма, разглядывая написанное, скользя пальцем по строкам, написанным витиеватым почерком, запечатленным на потрепанных временем бумагах.
Я сидела подле него и рассматривала ровную линию челюсти. В приглушенном свете его янтарные глаза казалось слегка светились.
— Прошу прощения, увлекся, — он потер тремя пальцами переносицу и взглянул на меня, отставляя свою кружку в сторону. — Тебе уже лучше? Колено болит?
И почему-то я смущенная и взволнованная, потупила взгляд в дрожащую гладь напитка, которого осталось всего на пару глотков, пытаясь унять дрожь. Но мне не было холодно.
— Все в порядке, — заверила я, но когда попыталась встать, поморщилась и плюхнулась обратно, словно мешок.
— Позволь осмотреть, — как будто вовсе не спрашивал, опустился передо мной на колени, а я ощутила, как краска заливает щеки. Присев на пол рядом с кроватью, стал легко перебирать складки тонкой ткани, оголяя сначала мою лодыжку, потом выше...
Резкий прилив жара поднялся с самого низа, заставляя меня теряя воздух, задыхаться, когда его прохладные пальцы коснулись обнаженной кожи.
Он что-то говорил, но я не слышала, в ушах шумело. Даже когда он отошел к шкафу, перебирая что-то в ящике, я все еще ощущала его прикосновение.
— Будет неприятно, — предупредил он, а я хотела, чтобы хоть что-то заставило смениться мысли, чтобы они перестали быть такими... греховными.
Прозрачная жидкость из темно-зеленого пузырька вылилась на ссадину и я зашипела, хватаясь за подлокотники кресла, стискивая их до побелевших костяшек. Однако, воображение раз за разом подкидывало мне совсем непристойные картинки в которых ключевой фигурой был отец Доминик.
— Больно?
Сморгнув слезы, я покачала головой и тогда он взял меня под колено, приблизился и подул на пострадавшую кожу, которая покалывала сотнями маленьких иголочек. Я задержала дыхание, боясь застонать, уж лучше потерять сознание, задохнувшись. Все внутренности сжались в тугой узел, который опустился в самый низ живота.
— Я провожу тебя, если тебе так будет легче, то можешь опереться на меня.
— Н-нет, спасибо, — выдохнула я.
— Никогда не бойся попросить о помощи, — он протянул руку, чтобы помочь мне встать.
Двумя руками я ухватилась за его ладонь и встала на обе ноги, ступни обдало холодом.
— Ты босая совсем, заболеешь, — он недовольно покачал головой.
В мгновение ока оказался рядом и поднял меня на руки, стараясь не касаться оголенной кожи. Но и чувствуя его тепло через ткань одежды, я горела. Почему именно он, святой отец. Я закрыла глаза на мгновение и все чувства обострились.
Под мерное покачивание у него на руках, я старалась дышать как можно ровнее, но редкие выдохи все равно получались рваными, с хрипотцой.
— Ты волнуешься, напрасно, зла тебе я не желаю.
— Угу, — не смогла вымолвить ничего больше.
Отец Доминик преодолел лестницу со мной на руках, как будто я ничего не весила, даже испарины не появилось на его ровном лбу. Легким движением головы, он откинул пряди волос, упавшие на глаза и меня снова бросило в жар.
Аккуратно опустив меня на пол, он поправил на мне свою мантию, прикрывая оголенные ключицы.
— Это ваше, мне нужно вернуть, — я держалась за плотную ткань одеяния отца Доминика.
— Не сегодня, — снова улыбка тронула его губы, а глаза смотрели на мою руку, крепко сжимающую мантию. — Доброй ночи, сестра Агата, я помолюсь за тебя.
— Спасибо, святой отец, — я кивнула и скрылась за дверью своей комнаты. Тяжело дыша, сползла по стене, обнимая себя за плечи, вдыхая аромат благовоний от одежды.
* * *
На душевных рассказах о Всеотце нашем от сестры Долорес нельзя было спать, я держалась изо всех сил, но бессонная ночь не прошла даром. Я чувствовала, что вот-вот и мои глаза слипнутся.
До самого утра я прокручивала в голове пережитые моменты с отцом Домиником, укутавшись в его мантию, которая дарила ощущение объятий. Снова и снова вспоминала его прикосновение к моей щиколотке, потом выше. тепло его дыхания на поврежденной коже.
Мучительно.
Сознание посылало чудовищно приятные прикосновения чужих губ, которые бесстыдно целовали мои губы. И что более важно, так это то, что они получали от меня страстный и жадный поцелуй в ответ. Это было влажно, пылко, ярко, пламенно, неистово, трепетно и жадно.
Отключившееся на какие-то секунды сознание тут же забило тревогу, а затем раздался звук смачной и звенящей пощёчины. Я встрепенулась и открыла глаза. Но вместо лица отца Доминика, я увидела недовольную сестру Долорес и окончательно проснулась.
— Мы еще побеседуем о твоем неуважительном отношении и к святым текстам и Всеотце нашем, раз ты позволяешь себе засыпать.
Я сжалась и опустила взгляд, оправдываться было бессмысленно. Потерла горящую щеку и насупилась.
После урока ко мне подошла Барбара с сочувствующим выражением на лице.
— Ты заболела? — спросила она, положив ладонь мне на плечо.
— Да, — солгала я.
— Ты обращалась к сестре Хелен?
— Нет.
— Обратись обязательно! Пойдем вместе?
— Я чуть позже схожу сама, — я ответила на ее обеспокоенно-теплую улыбку и мы двинулись в сторону правого крыла монастыря, к обеденной зале.
— Добрый день! — взвизгнула Барбара, напугав меня так, что я подскочила на месте.
Я отследила ее взгляд и заметила Отца Доминика с которым она поздоровалась слишком уж энергично.
Отец доминик кивнул и внимательно посмотрел на меня.
— Добрый день, Святой Отец, — пискнула я, переведя взгляд на носки своих туфель.
Недавний сон совсем не шел у меня из головы, я почувствовала, как горят мои щеки и сдержалась, чтобы не приложить к ним ладони.
Я услышала, как он усмехнулся и поспешно спрятал смешок за кашлем. Барбара проводила его восхищенным взглядом и широкой улыбкой на розовощеком лице.
— Так улыбаешься, как будто увидела Всеотца.
— Агата! Какая же все-таки ты ужасная богохульница! Твое счастье, что этого Мать Настоятельница не услышала, — недовольно пробурчала она, ущипнув меня за бок.
Я поморщилась и тоже посмотрела вслед уходящему святому отцу. Он очень хорошо сложен, а эта его выправка, словно у военного. Ни один человек так прямо не может держать спину.
Заметив, что Барбара, уже продвинулась далеко вперед, я попыталась ее нагнать, но боль в опухшем колене, заставила меня сбавить скорость.
* * *
Обед как всегда был скудным, чтобы не дать чревоугодию поглотить тело и душу. Я уже совсем забыла вкус домашней еды. Даже не смотря на то, что моя мама не умела готовить, то что выходил из-под её ножа всяко лучше пресной каши, которую я сейчас размазывала по тарелке, а булочку, которой можно было бы перебить вкус мерзкой субстанции, я уже съела.
Я бросила взгляд на стол за которым сидел святой отец, в уголке его рта осталась крошка, он медленно облизал нижнюю губу и я шумно выронила ложку, которая громко звякнула, ударившись о тарелку. Отец Доминик посмотрел на меня, а я судорожно вдохнула.
— Ты сегодня какая-то рассеянная, — проговорила Барбара, отправляя в рот новую порцию каши.
— Что? — переспросила я зачем-то, когда с первого раза услышала, что она сказала.
— Ну, а я о чем? Рассеянная.
— Мне нужно выспаться и все будет хорошо.
— И посетить сестру Хелен, — строго посмотрела на меня.
— И посетить сестру Хелен, — повторила я, соглашаясь.
Встав из-за стола, я больно ударилась и без того пострадавшим коленом об угол и сморщилась. Слезы выступили на глазах, я на несколько секунд закрыла веки, ожидая когда перед ними перестанут маячить цветные пятна.
Кто-то положил руку на мое плечо, я подумала, что это Барбара, но когда открыла глаза, увидела Святого Отца.
— Все в порядке? — обеспокоенно проговорил он.
Я осмотрелась. Глаза всех послушниц были обращены к нам, я взмолилась Всеотцу, чтобы он нашел им занятие поинтереснее, чем пялиться.
Я быстро кивнула и поспешила выйти в коридор, чтобы успеть прогуляться по двору до молитвы. Колено ныло, но я упорно игнорировала боль, просто шла, почти бежала на свежий воздух, даже не подумав, что на улице уже глубокая осень и без верхней одежды мне будет холодно.
— Сестра Агата? Ты так быстро ушла. Мне передали о том, что ты получила пощечину от сестры Долорес, — мягкий баритон разливался по ветру, и шелест ветра в остатках листвы кленов сглаживал и без того ровную речь, делая слова нежнее шелка, а голос слаще спелых персиков.
— Все в порядке, — кивнула я.
— Остался след, — проговорил он и погладил меня по щеке.
Мой мир взорвался в этот момент сотнями бабочек. Нет, наверное, это случилось раньше.
Это произошло, когда отец Доминик впервые вошел в молельный зал.