Пролог
- Шарлиз. Выпрямись, будь добра.
Так говорила мадам Коэн каждый раз, как ей казалось, что та недостаточно прямо держит спину, но, в конце концов, все знали, что мадам Коэн придирается. Она придралась бы и к фонарному столбу, будь на то её воля, в свои шестьдесят с лишним идеально ровная, почти нечеловечески холёная. Однако в интересах Шарлиз было расправить плечи, хотя дальше расправлять просто некуда - спина сломается.
Сюзан искоса поглядела на неё и улыбнулась одними уголками губ, так озорно, как умела лишь она одна. К ней по неясной причине Коэн не цеплялась, хотя её осанка была далеко не идеальной. Просто такие люди, как Сюзан, обычно ловко ускользают от замечаний. Ученицы шептались: ума не приложу, что она для этого делает? Быть может, это чистое везение?
«Мне вот всегда не везёт» - подумала Шарлиз.
Когда Коэн говорит «будь добра», это значило, надо слушаться беспрекословно. И Шарлиз сразу выполнила всё, что было велено, лишь бы она перестала сверлить глазами. Тогда она прошла дальше, вдоль длинного ряда учениц, внимательным ястребиным взглядом окидывая всех девушек из класса пять.
- Чудесно, fillesдевочки (фр.), чудесно, - сухо сказала она. - Maintenant, tu as l'air décent.Теперь вы выглядите достойно. (фр.) Это более или менее пристойно смотрится. Запомнили, кто где стоит?
- Да, мадам Коэн, - громко сказали ученицы хором.
Хор производил очень унылое впечатление, как и они сами: вспотевшие в форменных рубашках, жилетах и юбках из-за последней осенней жары, утомлённые излишне солнечным сентябрём, с потными лицами и забранными в косы и пучки волосами: хвосты были неприемлемы, но не всегда - только если в частную инклюзивную школу имени Милтона Херша приезжали важные шишки.
Таких они ждали со дня на день.
- Элис. Карина. Подойдите ко мне после смотра. Я распоряжусь по поводу ваших юбок: они слишком коротко подшиты.
- Это потому, что я очень выросла за лето, мадам Коэн, - с улыбкой ответила Карина Эйвори.
Она в карман за словом не полезет.
- Это потому, что ты сама поработала над длиной иголкой и ниткой, - парировала мадам Коэн и медленно моргнула. У Шарлиз в голове промелькнуло странное сходство Коэн с аллигатором, спокойно следящим за добычей из воды. - Завтра в три часа ожидаю вас здесь. Минни. - Высокая широкоплечая староста выступила вперёд. - Ты отвечаешь за построение.
- Да, мадам Коэн.
Минни встала обратно в ряд и тяжко вздохнула: делать ей больше нечего, кроме как гонять одноклассниц в середине учебного дня взад-вперёд на поле для крикета. Но мадам Коэн была заместителем директора, и ей не смели перечить: каждый здесь знал, что к концу года именно она будет выдавать рекомендательные письма, и жизнь у многих в ближайшие несколько лет будет зависеть только от них.
Когда ты сирота и живёшь при полном пансионе, твоя задача - не отсвечивать и выполнять все распоряжения: тогда, быть может, получишь после неплохую работу и тебя не выгонят в обычный приют, не такой, как этот.
Уникальный.
Во всяком случае, именно это слово с придыханием объявляли каждый раз репортёры и журналисты, которые в огромных количествах посещали школу Херша, чтобы дополнить здешние новостные сводки несомненно ценными заявлениями: сколько учеников выпустит приютский пансион в этом году, кем стали её прежние учащиеся, все ли нашли достойную работу, кто где устроился после того, как ступил за порог роскошных резных дубовых дверей, которые с трудом можно было отворить только двумя руками.
Главная цель была - прославить щедрость и доброту мультимиллиардера Милтона Херша, устроившего несчастным сиротам жизнь лучшую из возможных в их печальных обстоятельствах.
В штате Пенсильвания, в округе Лакаванна, близ города Карбондейл, настолько маленького, что все ученики честно считали его деревушкой, куда разрешалось порой ездить со школьными экскурсиями, на сорока семи акрах располагался пансион. Здание в два корпуса было построено ещё в тысяча девятьсот шестьдесят шестом году, затем к нему присовокупили около пятидесяти акров земли, и теперь на земле той, очерченной высокой кованой оградой, произрастали высокие тополя, глядящие стрелами ровно в небо. Они высились по обе стороны от единственной дороги, которая вела в пансион, мимо заливных лугов: зимой их укрывал пушистый белый снег, а по весне они превращались в слякотные поля.
Здание в колониальном стиле с просторной террасой и высокими белыми колоннами, с серой крышей, с толстыми стенами и узкими коридорами внутри располагалось на возвышенности: к нему вёл длинный ряд белых ступенек, обрамлённых гранитными низкими столбами и кованой решёткой между ними.
Дугообразные металлические арки, над которыми лет пять назад долго корпел здешний садовник, мистер Файнс, вели из сада к главному входу и входу с торца, и были теперь увиты вьюном и порослью белой розы.
Здесь был разбит его же стараниями небольшой сад с беседкой; на западе поставили теннисный корт, просыпанный толстой подушкой из песка, а также - поле для крикета и зелёный газон для американского футбола. Если взглянуть вскользь на школу и место вокруг неё, то может показаться, что вы попали не в пансион для детей-сирот, основанный миллиардером и филантропом Милтоном Хершем, которому стукнуло уже восемьдесят четыре года в том году, а в престижный отель для богатых туристов, желающих отдохнуть на вольных землях Старой Америки.
Но были здесь и свои неочевидные минусы.
На выезде - контрольно-пропускной пункт. Сбежать невозможно: ограждение высокое, кругом - равнина; до города пешком дойти, конечно, не так трудно, но по дороге беглеца легко догонит и отловит охрана.
Ещё минус - стукачество и лизоблюдство: здешние учителя это поощряли. Верно, знали, что в жизни это может очень даже пригодиться.
К минусам Шарлиз причислила бы ненужные, по её мнению, занятия, вроде этикета, электива по танцам и дипломатической речи: много чего в график вписывали этакого, времязатратного, но не слишком необходимого, допустим, в нынешнем году это «История Нью-Йорка», и всем даже предстоит сдавать в конце второго семестра экзамен.
Но кроме этого, а также холодности, которую все чувствовали от учителей и начальства, и редких, но внезапных и неявных исключений даже блестящих учеников, никаких других явных минусов, кроме строжайшей дисциплины и иногда абсурдных требований к послушанию, не было. Все знали, что лучше прожить до совершеннолетия здесь, а не в каком-нибудь дешёвом завшивленном приюте, где шанс сколоться до остановки сердца или выйти в восемнадцать наркоманом выше, чем шанс получить нормальную работу по рекомендации. Даже если некоторым из учеников не нравились здешние строгие правила, они терпели, затыкались и делали всё, чтобы не попасться и не получить выговор; три выговора - и в личное дело вклеивают письмо с пометкой. Ничего хорошего от этого не жди. Многих ребят с такими письмами счастья отправляют по другим приютам, но кого-то оставляют: в них, как говорили учителя строгими голосами, «виден потенциал». Им давали второй шанс.
Зачем-то.
∴ ════ ∴ ✦ ∴ ════ ∴
- Будешь?
Сюзан протянула Шарлиз сигарету, испачканную ободком розовой помады. Шарлиз осторожно взяла её у фильтра кончиками указательного и большого пальцев и нервно, быстро затянулась.
Они спрятались за поворотом каменного портика, предпочитая коротать солнечный день в тени старой смоквы, посаженной, кажется, во время закладки фундамента ещё в шестидесятых. Смоква давала густую ажурную тень и слабо пахла сладким; сквозь её крону, тронутую ранней, жухлой желтизной, ленточками утекал серебряный дым.
- Не хочу нагнетать, но сейчас все забегали, как в задницы ужаленные, - заметила Сюзан и взяла сигарету назад, стряхнув пепел между каменными плитами, поросшими травой. - С чего бы это?
- Едут большие шишки, у них в карманах водятся большие деньги, - сказала Шарлиз. - Лишь бы Коэн не сходила с ума как в прошлый раз.
- Да уж.
Тогда приезжали крутые ребята из Белого Дома со звёздно-полосатыми значками на лацканах пиджаков, и всем пришлось разучивать за неделю наизусть гимн Штатов, поднимать флаг на флагштоке и стоять по линеечке ровными квадратами перед школой, притом так, чтобы положить руку на сердце и душевно петь.
Потом школьники из драмкружка разучили и показали сценку из «Ромео и Джульетты», ту, что с поцелуем на балконе, а парни разыграли матч - политикам футбол зашёл ожидаемо лучше, чем театральная постановка. Вечером, во время фуршета, Нина Арчибальд пела Casta Diva из оперы «Беллини». Шарлиз тогда обносила гостей шампанским и морщилась, если Нина брала фальшивые верхние ноты, закладывая фальцет от волнения. Мадам Коэн сказала длинную благодарственную речь. Ей долго хлопали и громко сожалели, что сам господин Херш не смог прибыть для чествования лично. Потом политики наградили особо отличившихся учеников - им подарили большие бархатные шкатулки с маленькими золочёными звёздами на синих ленточках внутри. Кто-то из Белого Дома сказал, что их всех ждёт большое будущее, которым они обязаны президенту, Сенату и, конечно, мистеру Хершу. И закончили снова аплодисментами.
Шарлиз вспомнила тот занудный вечер, который казался ей до дерьмового бесконечным, и дурацкую подготовку, когда их долго мучали ранними подъёмами и заучиванием гимна, и ругали за каждую мелочь, и постоянно муштровали, и снова спросила у Сюзан сигарету. Затянулась, зажмурилась. Дым вышел между приоткрытых губ: курить она пока не умела и раскашлялась.
- Ребята после приёма хотят собраться в красной комнате, - доверительно сказала Сюзан и улыбнулась. - У Лейтона есть бутылка виски.
- Откуда? - кашлянула ещё раз Шарлиз и развеяла рукой дым возле лица.
- Не знаю, - Сюзан затянулась куда более умело. - У него всегда отовсюду что-то достаётся. Спроси сама. Как он это делает, чёрт его разберёт.
Шарлиз смутилась, но ничего не сказала - только потёрла щёку. Лейтон нравился ей. Они были в одной компании, в крутой компании, в такой, где никто не изгой - скорее, это она с подругами и друзьями устанавливала правила и назначала «лохов» и «нормальных» среди прочих учеников старшей школы. Но даже там, среди этих власть имущих счастливчиков, существовала своя жёсткая иерархия. И в ней Лейтон был главным заводилой. А с таким парнем рядом хочет быть любая девушка.
И Сюзан не соврала - у Лейтона действительно кругом одни знакомства. Достать бутылку алкоголя, уломать кого из ребят постарше, которые жили в Карбондейле, чтоб те отвезли его с друзьями на единственные выходные раз в неделю в клуб, или пронести в школу сигареты - всё это было как раз плюнуть. Лейтон был крутым. Лейтон был своим в доску. И хотя они с Шарлиз дружили так же спокойно, как с остальными ребятами, она до сих пор не знала, нравится ему чисто приятельски или стоит ждать чего-то большего.
Хотя и это было неважно. Им остался только год в пансионе, дальше учеников ждала свободная взрослая жизнь, которую они жаждали... и которой страшились. Что там было за пределами школы Херша, один Господь знал, тем более, в такое беспокойное время, которое было тогда.
Осенью тысяча девятьсот восемьдесят девятого.
∴ ════ ∴ ✦ ∴ ════ ∴
Длина юбки должна быть не выше указательного пальца над коленом. Отгладить её велели так, чтобы клетка собралась в плиссе и шла ровным рядом, сплошным рисунком - и только при движении рассыпалась хаотичным набором серо-голубых квадратов. Воротнички рубашек отутюживали, волосы забирали в тугие косы, пучки и узлы. Никакой неряшливости, никакой небрежности, никакой косметики: это вдалбливали всю неделю, и Шарлиз не нравилось такое потому, что ей казалось, из них делают прехороших куколок на продажу.
Некрасивых и криво нарисованных обычно оставляют на полке, но это лишняя трата средств для производителя - что-то типа брака. Брак в пансионе Херша не поощрялся никоим образом. Бракованных куда-то девали, и их больше никто не видел.
Шарлиз заплела из тёмных волос косу, чтобы к ней нынче не цеплялись. Стоял удивительно жаркий день. В классах предпочитали весь сентябрь открывать окна настежь, в директорском кабинете и учительской с духотой не справлялись кондиционеры. Когда Шарлиз накинула на плечи рубашку, ей показалось, что ткань тут же прилипла к коже и склеилась с ней.
Омерзительно.
В комнате было паркоДушно, жарко. Дышать почти нечем. Солнце недружелюбно жарило даже сквозь стёкла, и Шарлиз толкнула оконные створы в стороны, выглянув на секунду.
Это было утро, когда все ждали важных гостей, и утро, когда всё с самого начала пошло не так, как запланировала мадам Коэн, ровно в тот миг, как Шарлиз показалась в окне.
Тому было несколько причин.
Во-первых, мистер Важная Шишка прибыл на двух чёрных пятьсот шестидесятых мерседесах. Серебряные диски с логотипами так и посверкивали на солнце. Хромированные детали и квадратные фары были начищены до блеска. Никто не предупредил, что они приедут на два часа раньше положенного, и что сразу заедут с торца и остановятся во внутреннем дворике, завернув возле фонтана. Под колёсами, скрипнувшими на гравии, поднялась дорожная рыжая пыль. В тонированных стёклах не было видно ни дьявола.
Во-вторых, пока мадам Коэн спохватилась и начала всю канитель со сбором учеников, готовых приветствовать мистера Важную Шишку, подъехала третья машина, и всё внимание мадам мужественно бросила на неё.
В-третьих, времени на переодевание у Шарлиз было так мало, что она в спешке выглянула в окно и увидела, как все торопятся на террасу перед главным входом. Проклятье! Она торчала в лифчике и незастёгнутой рубашке, пытаясь не нервничать, но поторапливаться. До того она не сразу обратила внимание на машины, и что из первого мерседеса там, под густой сенью растущих деревьев, незаметно вышли двое и направились ко второму. Открыв дверь, они обождали пару секунд, пока на дорогу не выглянул тёмно-коричневый кожаный ботинок и не показалась одна нога. Затем другая. Сразу из темноты автомобильного салона выступил высокий загорелый человек: волосы у него были короткими, стрижеными машинкой до колючек, а цветом - что соболья палевая шкура, серая в серебро.
Шарлиз услышала, как хлопнули дверью, и заметила его в ажурном кружеве теней от древесных крон; он взглянул на Шарлиз в ответ снизу вверх, и даже на расстоянии она разобрала блеснувшую на его лице узкую улыбку.
В следующую секунду она поняла, что стоит в окне почти голой.
- Чёрт!
Она в спешке присела на корточки, торопливо застёгивая пуговицы дрожащими пальцами. Лишь бы только её не сдали мадам! Тогда взбучка гарантирована. В комнату вдруг заглянула Дженни, её соседка:
- Ну же, быстрей! - нервно воскликнула она. - Чего ты копаешься?
- Сейчас.
Ей точно всучат дисциплинарное письмо. Накинув на шею галстук и подвязав его под самым воротником, Шарлиз встала, на ходу заправляя рубашку в юбку. Она снова мельком выглянула в окно, мазнула по нему взглядом - и замерла.
Человек внизу никуда не делся и не ушёл: он неторопливо курил, поставив каблук ботинка на мраморный бортик фонтана, и небрежно говорил с двумя другими мужчинами в хорошо пошитых чёрных костюмах, но взгляд его то и дело возвращался к окну.
Шарлиз вздрогнула, когда он увидел её и повернулся.
«Только этого не хватало!» - подумала она, отпрянула от окна и, сунув ноги в туфли, выбежала за дверь.
В коридорах уже стояла тишина. Со стен смотрели строгие портреты в деревянных тяжёлых рамах, звуки шагов глушил толстый зелёный ковёр на полу. Внизу, в холле, уже торопливо готовили фото и видеокамеры приглашённые журналисты; репортёры быстро проглядывали свои бумаги, одёргивали блузы, болтали друг с другом. Шарлиз заторопилась по лестнице, спустилась в холл и выскользнула из-за массивных дверей. На террасе уже построились, как на репетиции, ученики выпускного пятого класса: мадам Коэн, мистер Фитцельманн, миссис Кейн и миссис Доэрти вовсю следили за тем, чтобы все выглядели как положено.
Шарлиз, поджав губы, нырнула в ученический ряд, встала предпоследней; она надеялась, мадам Коэн не заметит её, но рассчитывать на это было глупо. Та сверкнула глазами. В своём голубом твидовом костюме с брошью в виде инициалов мистера Херша на груди она смотрелась очень грозной и тонкой, как заточенный острый клинок, и одним своим взглядом внушала трепет.
- Встань на своё место, Шарлиз, - спокойно, но холодно сказала она.
Шарлиз вжала шею в плечи и юркнула куда положено, в первый ряд, быстро обежав одноклассников. За спиной мадам Коэн она увидела ещё один мерседес и взмолилась, чтобы никто не появился оттуда прямо сейчас.
- Доброго утра, мадам, - сказали где-то позади, и Шарлиз услышала за спиной дробное постукивание каблуков по террасным плитам.
Так звонко звучат только обтянутые тонкой кожей дорогие мужские ботинки, какие носят под не менее дорогие костюмы, пошитые на заказ.
- Простите мне это внезапное вторжение. Я хотел приехать без помпы, - продолжил человек и подошёл к мадам Коэн. - Но вы, судя по всему, приготовились лучше меня.
Она расплылась в улыбке и подала ему руку: он её деликатно пожал, накрыв сухую белую ладонь своей, загорелой и большой. На длинных пальцах блеснуло несколько золотых массивных колец.
Шарлиз покосилась на него и обмерла. Это был он, тот человек с сигаретой. Сейчас он стоял в окружении преподавателей и своих сопровождающих, возможно, охраны - как среди чёрного облака. Сам он носил тёмно-коричневый, идеально пошитый костюм-двойку с белой рубашкой и острым небольшим воротничком. Цвет этот немного смягчал резкий хищный оттенок его волос и массивную линию челюсти, скул и подбородка.
Из третьего Мерседеса вышел и поднялся на террасу мужчина в бежевом костюме, с шапкой светлых кудрей, старательно зализанных назад, но всё равно идущих волнами по затылку: он был помоложе прибывшего важного гостя, притом существенно, лет этак на двадцать, но держался очень ровно и достойно. Первому же Шарлиз легко дала бы сорок пять или старше.
«Он видел меня полуголой, - в ужасе подумала Шарлиз. - Боже. Ужас. Только бы ничего не сказал грымзе Коэн».
Мадам мягко коснулась его плеча и повернулась к ученикам. Кое-кто из журналистов уже потянулся на террасу, но мужчина в бежевом подошёл к ним и встал так, что пройти мимо него было невозможно. Ещё двое в костюмах с непроницаемыми лоснящимися лицами остановились рядом с ним и были что стена: они отводили фотокамеры руками и качали головами.
Нет, снимать нельзя.
Потом бежевый костюм наклонился к кому-то и что-то сказал. Репортёры замялись. На их лицах проявилось разочарование: увы, Шарлиз этого не видела - она не смела даже глаз в сторону скосить, и смотрела куда-то сквозь мадам и взрослого гостя, думая только о том, как по спине между лопаток стекает капелька пота и щекочет кожу, скользя под лямкой лифчика.
Наконец, и Коэн, и гость наговорились. Он пожал ещё раз её тонкое запястье, и Шарлиз подумала, что он запросто мог бы переломить его в жёсткой хватке - отчего-то это вызвало неприятную дрожь, как и короткий взгляд на его рубашку, расстёгнутую на воротнике.
«Это точно не политик из демократической партии» - машинально подумала Шарлиз.
Мадам Коэн откашлялась. Небольшой шум на террасе вторил ей - это журналисты стремились прорваться в двери, но им оказывали холодное сопротивление. Наконец, мужчины в чёрном закрыли двери, а бежевый костюм спокойно, почти незаметно даже подошёл к собравшимся перед учениками. Кэрол Коэн не сделала ни секундной заминки, заметив, что заранее приглашённых репортёров таки отсекли: пусть мистер Херш будет недоволен, что из этого приезда не выйдет нормальной статьи, но их гость категорически против снимков.
Недавно газетчики и так всколыхнули общественность новой скабрезной статьёй про него, а им только дай повод опорочить доброе имя.
- Мы, сотрудники и ученики школы-пансиона имени Милтона Херша, несказанно рады всякий раз приветствовать на этих ступенях людей с большими сердцами, готовых безвозмездно помогать нашему делу. Вы делаете так, чтобы наш пансион процветал, а сотни одарённых студентов покидали его стены и работали на благо общества. На благо Америки. - Громко, торжественно сказала мадам Коэн.
Гость стоял возле неё, с праздной полуулыбкой глядя куда-то вперёд и сквозь толпу. Мало-мальски искушённый знаток эмоций понял бы, что его гладкое лицо со здоровым румянцем, лицо абсолютно здорового крепкого мужчины, возрастом перешагнувшего молодость и оказавшегося за порогом зрелости, не выражало ровным счётом ничего и было похоже скорее на закрытую дверь под глазком камер наблюдения. Губы, подобные формой купидонову луку, были всё ещё чувственными и капризными, словно бы совсем молодыми. Глаза светлого цвета - какого, было трудно разобрать в такую солнечную погоду - смотрели из-под складок нависших перламутрово-загорелых век так тяжело, что по одному только взгляду была ясна непростая натура гостя. Левый глаз у него был прищурен сильнее правого, а яркие густые ресницы делали глаза чётко очерченными тёмным цветом. Широкий подбородок с влажной от пота ямочкой природа мягко скруглила; очень короткая стрижка облегала правильной формы красивый череп, открывая немного оттопыренные уши и мощную шею с ярко выступающим маленьким кадыком.
Гость был высок и красив почти отталкивающей, агрессивной красотой, которая расцвела уже давно, а теперь норовила вот-вот увянуть. О том говорили и жёсткие складки в уголках губ, и лучистые морщины возле глаз, и мясистое, скуластое лицо, поплывшее к сытому второму подбородку, стоило мужчине слегка набычиться или выпрямить шею.
Шарлиз всё это прекрасно подмечала, исподтишка разглядывая его и ощущая неясное волнение. Он, этот человек, видел её в окне в не самом лучшем положении: вот же чёрт... Кольнёт ли он шуточкой об этом преподавателям, она не знала, но тревожилась не только поэтому. А отчего точно, не знала сама.
- Такие люди, как наш сегодняшний гость, господин Мальяно, - и мадам Коэн торжественно указала на него, - внёс бесценный вклад в развитие нашей школы. Мы выражаем ему бесконечную благодарность от лица попечительского совета, преподавательского и ученического составов, а также лично от лица мистера Херша, который сердечно рад, что его проект поддерживают такие влиятельные, благородные граждане.
Она захлопала первой, остальные подхватили. Господин Мальяно опустил глаза и легко улыбнулся, обнажив мелкие, кажущиеся неожиданно острыми зубы. Потом поднял взгляд: он оставался арктически холоден. Господин Мальяно тоже сомкнул ладони пару раз в знак вежливости, а затем приподнял руки, словно прося собравшихся смолкнуть.
Странно, но хлопки почти сразу прекратились.
- Я благодарен вам за оказанное мне доверие и приглашение.
У него был хриплый, среднего тембра глубокий голос и лениво-тягучий южный выговор. Он прищурил левый глаз ещё сильнее и скользнул по ученикам против себя взглядом.
- И рад сообщить, что прибыл не с пустыми руками. Я давно знал, что мистер Херш планировал обустроить получше медицинские кабинеты, и решил внести в это дело свой посильный вклад. А потому от своего имени дарю школе этот чек.
Пока он говорил, неторопливо сунул руку за пазуху пиджака, изящно отогнув воротник, и достал оттуда даже не измятую бумажку, хранившую тепло его тела. Он тряхнул ею в руке, демонстрируя всем, и передал чек мадам Коэн.
Снова послышались хлопки. Шарлиз по инерции хлопала со всеми, хотя голову пекло солнце, и жарко было так, что в душной форме разболелась голова. Ей хотелось, чтобы это всё поскорее кончилось и им позволили уйти хотя бы в тень.
Пока грымза Коэн переняла эстафету у господина Мальяно, а он отступил чуть назад, и губы его раздвинула улыбка, ставшая почти плотоядной. Это случилось на мгновение, на очень короткую секунду, почти незаметную для остальных, но случившуюся, когда он бросил быстрый взгляд на учеников, заметив среди них девушку в окне, которую он так удачно углядел, пока курил.
И что несказанно обогрело его душу - она, пусть и перепуганная, глядела на него в ответ.