Электрополночь

Саша устал, ноги едва удерживали его в вертикальном положении. Он опёрся о фонарный столб и часто дышал. Марафон, нескончаемый бег, когда он пересекал заснеженные московские дворы, плутал, сбивая преследователей со следа, остался позади. Он уселся прямо в сугроб, пытаясь собраться с мыслями. Мыслей не было, а в лёгких было хрипло и больно. Вокруг ни души, редкие окна светят сквозь темноту. Тихо. На фоне жёлтых квадратов едва заметно шевелятся голые чёрные ветви, отчего свет слегка мигает. Это так волшебно, что Саша впал в странное оцепенение, застыв в сугробе. Он даже не дышал, боясь спугнуть сказочную атмосферу. Словно перенёсся во времени назад. Лет на восемь-десять. Просто огромный, чудовищный срок. Нет, не перенёсся, словно не было этих десяти лет. Они просто приснились тебе вот прямо в этом сугробе. Наваждение было таким сильным, что Саша даже пару раз крутанул головой в поисках санок или снегоката.

Санок не было, и он не проснулся. Из ближайшей арки долетело целеустремлённое поскрипывание снега. Несколько сильных ног, наверное – четыре, направлялись сюда.

Сука, мы тебя найдём...

Телефон зазвонил, вдруг, надрывно, вспарывая ночь, выдавая своего нового хозяина. Саша бросился бежать. Отталкивался от снега, вверх, словно пытаясь взлететь. Но ведь это не сон, совсем не сон, и он не взлетал. А позади топали люди-тени. Саша уже нарисовал их в воображении – коренастые, не опознаваемые, быстрые. В руках их – короткие блестящие лезвия.

Саша не заметил, что пятиэтажки сменились новостройками. Какая-то спальная московская пристройка – нелепая и безвкусная. Это был тупик, очерченный с одной стороны железной дорогой, а с другой – вытянувшейся стройкой. Пустое шоссе огибало этот угол, но ни одного движущегося огонька Саша не увидел – машин не было. Место открытое, ещё немного, и преследователи заметят его, загнанного в угол. Из двух альтернатив – железнодорожное полотно и неизвестность ночной стройки, Саша выбрал вторую. Преследователи-тени, вне сомнения, решат, что он, как и всякий здравомыслящий, выберет «железку».

Гофрированная жесть забора вовсе не была столь непреступной, какой хотела казаться. Саша обнаружил дыру почти сразу же – рваные края её порождали в воздухе едва слышный тягучий звук. Проскользнул внутрь, чудом не зацепившись. Остановился – тёмная, заслоняющая звёзды громадина подъёмного крана поразила его. На секунду показалось – там, наверху, он может быть в безопасности. Но телефон ожил снова, звук его метался, отражаясь от жести, промёрзлого песка и металлических штабелей. Саша бросился вперёд, не разбирая дороги, бесполезно пытаясь укрыться.

Скрылся.

Впрочем, вот он. Забился в круглую бетонную трубу, как какой-нибудь моллюск. Он сжался, упираясь ногами и спиной в холодное нутро трубы, и смотрит, будто видит впервые, на белый телефон. Ветра нет, и Саша отчётливо слышит шаги – кто-то ходит рядом – «хрум, хрум». «Почему я его не выкинул?» – мысль звучит так отчётливо, будто её произнёс кто-то другой, а Саша лишь услышал. Оглянулся – с обеих сторон его убежища – неизвестность. С обеих сторон кругляки темноты, чуть более светлой, чем внутренняя. Сдирая пальцы, попытался забраться в нутро белого телефона, в его интимную подкорпусность. Где эти чёртовы аккумуляторы? Шаги гонят его, он ползёт по трубе, обдираясь, но всё так же сжимая Акуму. Вываливается в снег – перед ним расселина, чёрная пасть, Саша не сразу понимает, что это – зачатки недоделанного фундамента. Снизу, как зубы, таращатся бетонные сваи. Впрочем, он не сразу оценил картину – несколько мгновений привыкал к отсутствию белого отсвечивающего покрова. Преследователей не слышно.

Начинается метель. Сверху, как крик доисторического ящера, прилетел скрип крана. «Выкинуть», – подумал Саша. Он вновь поднес телефон к глазам, пробежал, почти любовно, по нему взглядом. Взгляд притягивается плавностью линий, какой-то нереальной гармонией, не свойственной европейским телефонам. Идеальная вещь, по странной прихоти попавшая к Саше. Как с ней расстаться? Но чья это прихоть? – думает он на краю искусственного каньона. Вычислят, – думает он. Уже вычислили. Но кто? Неужели те? Те... Недавнее прошлое – друг-Вова, клетчатая кухонная, совсем не подходящая для покера клеёнка, густой запах гашиша и эти двое. Незнакомые. Простаки какие-то. Но как они узнали номер?

Телефон дёрнулся, внезапно, точно пытаясь вырваться из рук. Он звонит, и Саша действительно чуть было его не выпустил. Но не уронил, а, размахнувшись, швырнул в темноту. Вышло это как-то неловко, Саша посколзнулся и глупо полетел вслед за телефоном. Всё так медленно, но руки не слушаются – будто прыгаешь в тёмную воду. Только эта вода не тормозит падения.

Сначала был удар, боль пришла позднее, когда шоковое опьянение благополучно завершилось. Саша лежал на бугристом покрытии. Неровность, припорошенная снегом, впивалась в спину. Нога пульсировала, словно повинуясь какому-то ритму. Боль набегала волнами, и амплитуда всё увеличилась. Саша попытался закричать, но что-то мешало, и из горла вырывалось лишь тихое, почти не слышное даже ему самому, мокрое хрипение. Метель обильно посыпала его снегом, то и дело всплывая из бессознанательности, он отмечал над собой темноту, полную снежных помех. В один из таких моментов на ум его пришло старое, написанное им в детстве стихотворение, которое он сам считал наиболее неудачным из всей своей немногочисленной подростковой писанины (все остальные он тоже считал не слишком хорошими, и никому не показывал).

Электрополночь мерцает огнями

В проводах и на крыше,

Ветки деревьев полнит тенями.

Музыку тише, чуть тише.

Музыку громче, громче урчание

Ваших моторов.

Этого фильма смотрел окончание –

В сердце не порох,

Белый цветок, называемый лилией,

Тонкий росток.

Электрополночь облепит инеем

Весь водосток.

Выше и выше, окно задёрнуто,

Тише слова,

Музыку тише, в небе подёрнутом

Светит звезда.

Стужа обнимет, согреет вьюга,

Ветер споёт.

Электрополночь, магия Вуду,

В небе пилот

Держит штурвал

цепкими лапами,

В стужу глядит.

А за окном, алюминий царапая,

Полночь летит...

Он шептал про себя до тех пор, пока какой-то мерный звук не привлёк его внимание. Музыка едва слышалась сквозь метель. Люди, подумал Саша. Музыка – значит люди. Он кое-как перевернулся на бок, потревожив сломанную ногу...

Когда он снова пришёл в сознание, это произошло около ста лет спустя, по его субъективным меркам, музыка вновь звучала – какая-то классика (он пожалел, что никогда ею не интересовался). Это был Акума: невредимый, он лежал в мягкой снежной подстилке, почти незаметный. «Позвонить, позвонить кому-нибудь, чтобы вытащили», – медленно думал Саша. Вытянув руку, он провёл по корпусу телефона пальцами, отчего тот слегка погрузился в снег, и Саша даже испугался, что ненаглядный Акума утонет. Он сжал телефон и поднёс к глазам. На экране мигнул пару раз значок с перечёркнутой батарейкой, а затем и он погрузился во тьму.

Но музыка всё звучала, уводя Сашу за собой куда-то во тьму мёртвого, посеревшего экрана. Мимо проносились какие-то мысли и фразы, он не успевал разглядеть. Проносились какие-то тени, едва заметные на фоне тёмных плоскостей, простирающихся вокруг. Но одну фразу он всё-таки различил: лучше всего запоминается ненужное. Эти слова его отчего-то успокоили.