Эпилог. Вечная игра.
Пять лет. Шестьдесят три операции. Двести двадцать девять швов.
Алиса лежит в стеклянной витрине, как драгоценная реликвия. Ее тело - мой величайший шедевр:
- Руки, обрезанные до гладких культей, напоминающих мраморные торсы античных статуй
- Ноги, заканчивающиеся изящными округлостями, будто она и не рождалась с ступнями
- Рот, зашитый в вечную улыбку серебряными нитями
Я читаю ей вслух рецензию из Artforum: "Инсталляция 'Вечная невеста' бросает вызов понятиям целостности и..."
Стук в дверь прерывает меня.
В дверном проёме стоит он. Тот самый хирург, чьи фотографии я находил в её балетной программе. Отец. Его пальцы сжимают потрёпанную пару белых пуантов.
- Вы... - его голос дрожит, - Вы превратили мою девочку в это.
Я жду. Жду криков, угроз, даже удара. Но он лишь делает три шага вперёд и опускает пуанты на пол. Они падают с глухим стуком, будто в них всё ещё есть ноги.
- Она просила меня сжечь их после травмы, - говорит он, глядя сквозь стекло на свою дочь. - Но я не смог.
Его пальцы касаются витрины ровно там, где должно быть её лицо. Затем он разворачивается и уходит, оставляя за собой след мокрых следов - оказывается, на улице дождь, такой же, как в день нашей встречи.
Алиса не может плакать - слёзные протоки мы удалили в прошлом году. Но я вижу, как её зрачки сужаются, следя за удаляющейся тенью.
Завтра у нас запланирована новая операция. На этот раз - на моём теле. Я уже подписал согласие дрожащей рукой, тем же пером, которым когда-то ставил оценки в её медицинской карте.
"Глаза или язык сначала?" - спрашиваю я, поглаживая скальпель.
В ответ лишь тихий скрип её кресла-витрины. Но я знаю - она уже выбрала.
На столе ждёт новый инструмент - алмазная пила для костей. В соседней комнате - молодой искусствовед, восторгавшийся нашей выставкой. Его кожа уже помечена маркером, как холст перед первой мазкой.
Я целую стекло над местом, где когда-то было её сердце.
"Спокойной ночи, муза".