15
У каждого «сегодня» есть «вчера».
Но не у каждого «сегодня» будет «завтра».
После долгих переговоров и пятиминутного спора, из которого Чимин выходит победителем, было принято решение заехать домой, привести себя в порядок и только после этого отправиться к доктору Лука. На большее Чонгук не согласился, обосновав фразой «в гробу посплю», а Пак может вздремнуть в машине, пока они будут ехать. Такой расклад, само собой, Чимина не устроил, оттого он ворчал всю их дорогу домой. И продолжает ворчать сейчас.
— Ты ничего не ел уже многое время, — парень сидит на пассажирском сиденье, пока автомобиль медленно останавливается у высокой и прочной калитки. Чимин напоминал себе маму, которая каждое утро собирала на работу не только себя, но и рассеянного отца, а также помогала непоседливой шестилетней дочери. — Ты помрёшь от голода в конце концов.
— Скажи это сначала себе, — натягивает на лицо фальшивую улыбку, вытаскивая ключ из зажигания. Выбирается из машины, предварительно схватив с заднего сиденья документы с данными о докторе.
— Чонгук, — с напором произносит Пак, выбираясь следом. Чон молчит, игнорируя парня, хотя в душе признаёт, что забота умиляет. На секунду в голове Чонгука рождается мысль, что Чимин был бы очень любящим отцом, и, как показывают обстоятельства, семьянином. Наверное именно так бы и сложилась его жизнь, не родись он на территории «ночи».
— У тебя гости? — интересуется Чон, оборачиваясь на парня позади.
— С чего ты взял? — смотрит на него Пак в недоумении, но когда взгляд падает на горящий свет на кухне, все вопросы автоматически отпадают. По мере их приближения к высоким ступеням, Чимин начинает слышать голоса, что не слабо так настораживает. Парень решает кое-что проверить и вместо того, чтобы достать ключи, дёргает ручку двери… Которая открыта.
Как. Мило.
— Твоя мать? — предпринимает попытку догадаться Чонгук, проходя на просторную кухню вслед за Чимином. Последний набирает кислорода в лёгкие и протягивает ладонь к ледяной ручке, распахнув дверь и увидев за столом женщин в возрасте. И знаете, что настораживает? Причём Пак замечает это сразу же, ему не нужно приглядываться.
Их четверо. И они все похожи между собой внешне. Они все похожи на Ха Суён, которая, кажется, как и они, уже выпила, поэтому широко улыбается, потянув к сыну руки:
— О-о, — тянет, обняв Чимина до хруста, чем заставляет того внутренне сжаться от неприязни. — Это Чимин-и, — парень не успевает осознать, как женщина рывком разворачивает его лицом к подружкам, уставившихся на Пака, как на редкое животное в зоопарке:
— Мой сынок, — крепко держит его за плечи, пронизывая холодными пальцами кожу сквозь ткань рубашки. Не даёт двинуться с места, будто Пак должен стоять именно в таком положении, именно в таком ракурсе для гостей. Сам парень слишком поздно замечает, что мать за это время успела не только постричься, но и перекраситься в брюнетку. Отлично. Возвращаемся к корням.
— Ой, какой милый мальчик, — так. Они все выпили. Женщины — их лиц Чимин не разбирает, сказал же, это без надобности, они все похожи друг на друга — начинают трогать лицо парня, пальцами дёргая за щёки, при этом употребляя по отношению к нему уменьшительно-ласкательные словечки. В третьем лице, словно его и нет.
— Какие у тебя щёчки! — одна из незнакомых дам с восторгом щипает кожу. Та начинает гореть, и Чимин пальцами начинает растирать больной участок, когда мать позволяет ему получить законное освобождение от своей цепкой хватки.
— Ты никогда не упоминала о том, что у тебя есть сын, — вдруг удивляется одна из гостей, на что Суён отмахивается:
— Не было случая, мы так редко с вами видимся, — на этом моменте Пак закатывает глаза. А может потому что ты сменила фамилию, чтобы никто не узнал о родстве? Может потому что ты никогда и не хотела, чтобы кто-то узнал о твоём позорном залёте?
— А вы… — одна из женщин кидает взгляд на Чонгука, делая паузу, чтобы тот представился. Только вот парень не спешит называться, игнорируя гостью. Тогда на помощь «приходит» Суён, что ласково проводит ладонью по плечу парня, говоря:
— Чонгук. Друг моего сына, — добавляет, на что гостьи с пониманием кивают. — Садитесь за стол, — просит мать, плавным движением руки указывает на кухню, и её подружки, в весёлом настроении, шагают к стульям, покачиваясь с ноги на ногу. Боже, сколько они выпили?
Чимин стоит на пороге, успев как следует осознать, что в его доме опять переизбыток чужих людей.
— Чимин-а, — весёлый голос матери привлекает внимание, но её приподнятое настроение никак не располагает.
Пак кривит губы, поворачиваясь лицом к женщине, сцепив ладони в замок у низа живота. Смотрит на Суён, которая, такое чувство, не испытывает никакого укола совести за то, что делает. В любом случае, парень видит, что между ними нет никакого барьера. Женщина говорит с сыном с простотой, словно они давние друзья:
— У нас есть чего-нибудь? — потирает красные от холода ладони, с игривостью в глазах смотрит на Чимина, и его голова переваривает мысли и предположения. У нас? С каких пор «моё» стало «нашим»? Ах да. О чём он вообще? — Нам нужно кое-что покрепче, — довольная улыбка озаряет её румяное от алкоголя лицо, а ледяные пальцы касаются сухих от частого перекрашивания волос Пака. Тот не подаёт вида, еле перенося очередное прикосновение неприятного ему человека.
Чонгук же молча стоит у стены, решая не вмешиваться. Это не его семья, и пока он не видит какой-то большой угрозы. Он вмешается, если кто-то из присутствующих переступит грань или причинит Чимину боль. А сейчас он решает доверить ситуацию Паку, который, если быть честным, настораживает. Чон не припомнит, чтобы парень отличался слабохарактерностью и полным повиновением кому-то. Особенно матери. И сейчас Чонгук прослеживает Чимина подозрительным взглядом, пока тот идёт в погреб за бутылками алкоголя.
Подождите. С каких пор у Чона вообще появилась такая позиция, как «вмешаюсь, если Паку причинят боль». С чего вдруг? Да, Чонгук хотел помочь парню в его проблемах, но…
Почему, почему, почему — бесконечная вереница вопросов и всего один очевидный ответ на каждый из них, который, признаться честно, совсем не радовал и даже пугал, поэтому Чонгук старательно избегал всех мыслей о Чимине, мгновенно уничтожая их ещё не сформировавшиеся каркасы прямо в подсознании. Игнорировать проблемы он всегда умел, закрывать глаза на очевидное и делать вид, будто всё в порядке — его непревзойдённый талант, отточенный за двадцать один год жизни до совершенства.
Именно поэтому Чонгук решает уйти на второй, а то и третий этаж. Надо бы принять душ и, в лучшем случае, отыскать одежду.
Звон сверкающих на свету ламп бокалов, полных дорогого вина. Женщины громко общаются, смеются, их обсуждение Чимина не интересует, так что всячески абстрагируется, хоть и какое-то время находится с ними в одном помещении. Его никто не принуждает открыто, но он просто ждёт, выжидает. Пока женщины активно опустошают бокалы, закусывая и забывая о любых нормах приличия, ибо говорят с полным ртом, Пак стоит у дальней стены, рядом с чайником, и держит в руках бутылку вина, мирно ожидая очередной просьбы наполнить «сосуд». Большую часть времени проводит с опущенным в пол взглядом, в своих мыслях, и с изводящим волнением. Куда ушёл Чонгук? На самом деле не очень-то хочется, чтобы он свободно разгуливал по верхним этажам особняка по некоторым причинам.
— Милый мальчик, — одна из женщин поднимает бокал, что покачивается в её неустойчивой руке. Сколько можно пить? Чимин уже еле разбирает их слова.
Пак натягивает улыбку, подходя к столу, и наливает гостье вина.
— Спасибо, — она дёргает парня за щёку. Кожа той давно покрылась ненормальным красным оттенком, опухла. Но Чимин молчит. Терпит. Осталось совсем немного и он разрушит этот идеализированный образ матери. Ему не нравится то, о чём говорит Суён. Считает, что всё будет складываться по её желанию, но такового не будет. И не только потому, что мир не устроен таким образом, чтобы отвечать на любые пожелания.
— Не за что, — сухо отвечает, повернувшись к женщине спиной, и шагает обратно на своё место, внезапно начав улавливать их слова.
— Да-да, — Суён еле проговаривает, уже никакая. — Я ему говорю… — смеётся, ведь одна из подруг чуть было ни роняет бокал. Вино немного проливается на стол. — Церемония будет шикарной, — наконец, заканчивает свою мысль мать. Чимин хмурит брови, оставаясь в стороне. Опускает взгляд, задумчиво поглощая обрывки информации, которую удаётся понять.
Они говорят о церемонии? Свадебной? Его мать успела с кем-то обручиться? Серьёзно?
— А зал для банкета?! — самая звонкая гостья приносит своим крикливым голосом боль ушным перепонкам, из-за чего Пак морщится.
— И банкет! Банкет! — дважды повторяет Суён, поднося бокал к губам и разочарованно изучая его. Пуст.
Чимин скользит языком по пирсингу, чувствуя привкус металла во рту и пускает тихий, неприятный смешок. И внезапно его взгляд улавливает движение в коридоре. Пак огибает кухню, выходя за её порог и открывая рот:
— Чо… — замирает, замечая в руках парня рамку с фотографией, что была сделана очень давно. На ней Чимин. Его чёртова мать. И отец Чонгука.
Где он?..
Чон уставился. На него. Причём, Чимину неприятно переносить столь грозный и холодный взгляд, разъедающий психологический барьер. Один долгий взгляд — и выстроенная стена поддаётся давлению, осыпаясь. С боязливым беспокойством замечает, как Чонгук начинает шевелить губами, правда не успевает ничего выдавить из себя, как Ха Суён высовывается в коридор, схватившись за дверной косяк, чтобы не упасть. Музыка с кухни врывается в прихожую. Женщина долго концентрирует внимание на Чонгуке, который не переводит на неё взгляд, медленно опуская его на горлышко бутылки, которое Чимин с силой сжимает в руке.
А мать замечает фотографию, которую держит Чон. Её только зацепи. И всё пойдёт по наклонной.
— О, — женщина непривычно тихо произносит и на лице появляется неприятная ухмылка. Она бросает косой взгляд на сына, который одними губами произносит «не смей», отчего мать лишь сильнее растягивает уголки.
— Мне не хотелось этого делать, но, — многозначительно произносит Суён, наигранно с досадой вздохнув. Она поджимает губы, а лицо озарят фальшивое сожаление. — Ты ведь наверняка уже наслышан обо мне, да? — начинает давить, но Чонгук не смотрит в её сторону. Не даёт ответа. Он много чего слышал.
— Папаша развёлся с твоей матерью из-за меня, — её тон слегка повышается, а вслед за пьяной фразой следует смешок. Чимин кажется на время пропадает, с искренней неприязнью смотря на мать, а вот Чонгук получает в грудь удар, к которому не был готов, поэтому не успевает блокировать эмоции и поднимает на женщину взгляд. Чон пока ещё сам не знает, чем именно он переполнен, но продолжает смотреть на Суён, которая тяжко вздыхает, делая жест ладонью:
— Мы с ним познакомились на какой-то вечеринке, — с неохотой рассказывает. — Честно, не знаю, с чего вдруг он взял, что я — та самая, но грех было этим не воспользоваться, потому что на моей шее сидел мелкий спиногрыз, — указывает длинным красным ногтём на Чимина, который моргает, сжав горлышко бутылки до боли.
Чонгук смотрит не на неё.
Чонгук смотрит сквозь неё.
И Суён это видит. Она на секунду мешкает, пытаясь собрать всю свою былую несерьёзность, но та разбросана по полу в тёмной комнате, так что ей остаётся только сильнее надавить, чтобы получить нужный эффект:
— Он был так охмурён мною, что вовсе бросил всё, рванул сюда, а в выводе — ничего не получил. Эта женщина — просто дьяволица — вот, в чём он убедился, — внезапно её взгляд приобретает неожиданную тяжесть от усталости и изнурения глазами. С какой целью она это произносит? Чтобы испортить жизнь.
Далеко не Чонгуку. А Чимину, который сделал её заложницей мучений. Она не хотела этого ребёнка, она не хотела становиться жертвой изнасилования. Так почему она должна относиться к этому отродью, как к родному сыну?
— Твой папаша кстати особо не отличился, — внезапно выдаёт. — Сорвался и избил меня, — веки дёргаются. — Надеюсь, ты…
Чонгук слышит, как стучит скачет давление в висках, чувствует бешенный пульс, но молчит, продолжая тупо пялиться на Суён, которая вытирает мокрые от напряжения ладони о ткань платья:
— Надеюсь, ты теперь понимаешь…
— Что я должен понимать? — это внезапно. Просто, ни с того, выплёвывает вопрос, который, словно помогает ему очнуться. Чон хмурит брови, сердито смотря на женщину, которая выносит нужный ей итог:
— Что не должен контактировать с Паком.
Сам Чимин сейчас не присутствует здесь.
Сам Чимин медленно обрабатывает в голове настоящие чувства матери к нему.
— С чего вдруг? — Чонгук добивается ответа, который он так сдерживает в себе, ведь эта причина — причина обиженного и обманутого ребёнка.
— Потому что он — мой больной сын, Чонгук! — наконец, женщина не сдерживает, выкрикнув, но парень остаётся без эмоций, только слегка подняв брови:
— То есть, ты не хочешь, чтобы я контактировал с Чимином только потому, что мой отец не смог удержать свой член в штанах при виде Паковой шибанутой мамки? — судя по виду, женщина отгрызла себе язык, ведь теперь, когда Чонгук расшифровал её слова, ясно, что ведёт она себя, как ребёнок, оставшийся без конфетки. — Думаю, вопрос исчерпан, — разворачивается, направившись к лестнице.
— Чонгук, послушай, я… — слышит, как женщина хочет начать идти за ним, но Чон не останавливается, а лишь прибавляет шагу.
Она совсем рехнулась. И хочет, чтобы парень уподобился ей, но этого никогда не случится. Именно поэтому Чонгук сдерживает себя. Поэтому уходит, пытаясь не думать о том, что сейчас чувствует то же, что и другие дети, когда узнали, что Чимин — сын бизнес-шлюхи. Чон старается. Он, блять, старается мыслить не как мелкий сопляк, а как взрослый человек, который не винит детей в грехах родителей, но не может полностью закрыть глаза на то, что это его мать.
Это. Чёрт. Возьми. Всё. Его. Мать. Чёртова сука, из-за которой родители разошлись. Из-за которой мать Чонгука и дня не могла провести без рыданий. Из-за которой они остались в нищете. Из-за которой его матери пришлось быть сильной. Не думай, Господи, простой отключи мозги.
Рывок.
Ха Суён не успевает оценить столь агрессивные действия, как Чимин размахивается, со всех сил бросив бутылку со спиртным на пол. Всё её тело содрогается от рвущего уши звона. Её руки дергаются, ладони касаются щёк, а веки распахиваются шире. Женщина чувствует, как осколки разлетаются в стороны, осыпав её ноги, оттого отступает к стене. На грохот из кухни выбегают остальные. Голоса со стороны женщин затихают. Все замолкают. Только музыка продолжает наигрывать эхом. Чимину не интересно, какой шок играет на лице матери, пока его грудь часто вздымается, а лёгкие сдавливает тугой верёвкой.
— Боже, с каждым годом он только агрессивнее! — пьяно восклицает Ха Суён, отчего Пак кидает на неё взгляд полный презрения. Опускает глаза на растекающееся по паркету красное вино, что задевает разбитую рамку с фотографией.
— Верно, совсем от рук отбился, — подхватывает одна из дамочек в поддержку женщины.
— Вероятно весь в отца, — гогочет ещё одна представительница, а мать только качает головой, прикладывая ладонь ко лбу, и вздыхает:
— Да, не знаю, что и делать, — бедная овечка.
— Бедняжка, — женщины начинают гладить её по спине, плечам, осыпая своим сожалением.
— Давайте не будем о грустном, — одна из них решает напомнить о событии, ради которого они собрались сегодня. Суён кивает головой, решая бросить Чимину что-то вроде «приберись тут», но тот уже пропадает с поля её зрения.
Пак не оглядывается, забегая на второй этаж, и не может почувствовать облегчение от избавления от надзора матери. Словно она видит парня сквозь стены. Нервно шагает вперёд, пытаясь сбросить с себя моральные оковы. Приближается к двери своей комнаты, без разрешения распахивая её.
Чонгук находится у стола, спиной к двери, поэтому резко разворачивается.
— Ой, — тихо выдавливает из себя Чимин, покачнувшись на носках, и опускает виноватый взгляд в пол, крепче сжав ручку двери. Чон ворчливо хрипит:
— А если бы я был голый? — странно то, что Пак не слышит сильного негатива. Только раздражение. — Стучать не учили? — он явно испытывает некоторую эмоциональную нестабильность по поводу внезапного появления Чимина, и который… Пак выглядит странно. Взгляд не поднимает, но Чон почти уверен, он винова…
Нет. Только не это.
— Посмотри на меня, — Чонгук не просит. Он приказывает. Но Чимин в ответ панически качает головой, потирая вспотевшие ладони друг о друга. — Чимин, подними глаза, чёрт возьми, — срывается Чон на повышенный тон и парень в испуге поднимает голову, открывая и закрывая рот, как рыба, попавшая на сушу.
И он смотрит так, будто Чонгук только что заявил, что все проблемы исключительно по его вине. Что это он виноват в разрушенной семье Чонгука. Сухие губы всё так же приоткрыты, а глаза медленно заполняются больной виной и стыдом. Нет. Чёрт возьми, не надо! Чонгук знает отношение Чимина к тому, что его мать рушила чужие семьи. И парень ненавидит себя за это. За то, что он — её сын. Пак шире открывает рот, и Чона пробирает до мурашек, когда с его губ слетает слабое, но слишком резкое для больной головы Чонгука: «Прости», — на бледном лице ужас. Парень начинает медленно качать головой, повторяя всё громче:
— Господи, прости, — он молит о прощении, хотя здесь нет его вины. Он просит за свою мать, перекладывает все её грехи на себя. Чонгук моргает, терпя пощипывание в глазах от еле скопившихся слёз, которым Чон не даёт вырваться наружу, и делает шаг к Чимину:
— Ты не виноват.
— Прости, — Пак начинает давиться своими словами. — Прости.
— Чимин-а, — Чонгук зовёт его, желая достучаться до парня, который не может справиться с потоком своих слов-извинений, продолжая повторять: «Боже, прости».
— Прости. Я-я… Не хотел этого, — Чимин запинается так, будто сейчас разревётся, что подтверждают слёзы, проявляющиеся влажной пеленой на давно красных глазах. Начинает задыхаться от эмоций, нервно сглатывая.
Чонгук дёргает головой, желая прервать парня, чтобы остановить поток слов. Ему явно требуется успокоиться. Но Чимин уже теряет эмоциональный контроль:
— Прости. Я не хотел сделать больно, — прерывается на громкий всхлип, после которого слёзы всё-таки вырываются, начав катиться по щекам, и парень старательно стирает их дрожащими пальцами. Под кожей покалывает. Больно сводит мышцы.
— Чим… — Чон поднимает ладонь, делая к нему шаг. — Замолкни, всё в порядке, — нет, ни черта не в порядке.
— Я правда хотел сказать тебе сам, но не мог, — повторяется, кашляя, ведь давится слюной, пальцами начав трогать больные участки лица. — Я-я… Я… — паника. Полнейшая паника. Полнейший захват сознания стрессом.
— Всё, замолчи, — Чонгук делает первое и единственное, пришедшее в голову. Начинает трясти за плечи, надо остановить мышление. — Чимин, уймись, — пытается восстановить зрительный контакт с человеком, который сильнее опускает голову, отводя глаза. — Всё, Чимин. Всё, — Чон опять сильно дёргает Пака, неосознанно притягивая ближе к себе, будто рассчитывая, что это поможет, но крепкое объятие не действует. Парень продолжает тараторить:
— Прости-прости, извини меня, прошу.
Чонгук обвивает его спину руками, щекой надавливая на висок, отчего голова Пака наклоняется в сторону. Чимин прижимает пальцы ладоней к губам, редко стараясь смахнуть слёзы, смотрит немного наверх, повторяя извинения. Чонгук ждёт. Стоит. Обнимает. С каждым нетрезвым словом всё сильнее сжимает. Чимина нельзя заткнуть. Нужно просто подождать, пока он окончательно выдохнется, а до тех пор будет держать. Уже не разбирает его слов, его язык слишком путается, речь становится несвязной, будто Чимин принял что-то, но дыхание постепенно теряет свой пылкий ритм.
Через некоторые минуты Пак стоит молча, взглядом упирается в плечо парня. Выглядит лишённым сил. Руками осторожно скользит по спине Чонгука, пальцами хватается за кофту, которую тот отыскал где-то в вещах. Тяжелый вздох слетает с губ, проникая в ткань кофты, к которой прижимается влажными от слёз губами. Чон считает секунды, пытаясь понять, когда ему можно будет двигаться. Отрывает щёку от виска Чимина, медленно поворачивая голову, из-за чего задевает носом его лоб. Изучает выражение, застывшее на лице Пака. Никакое. От эмоций остаются слёзы, лениво скользящие по щекам. Шмыгает носом. Чонгук аккуратно отрывает одну ладонь от его спины. Чимин реагирует медленным морганием, но никакой более реакции не даёт. Выдохся.
Чон осторожно проводит большим пальцем по виску Пака, замечая, как тот поддаётся действию покачиванием головы, только взгляд не поднимает, поэтому Чонгук хмурит брови и не мнётся, наклонившись к его виску. Касается губами, но не целует. Это не то, чего ему хочется. Просто прижимается, чувствуя удары давления под кожей. Небось, у Чимина голова раскалывается от боли. Для Пака данное действие неожиданно. Он переводит одну руку к себе, пальцами мягко касаясь подбородка Чонгука. Последний проигнорировал бы данный контакт, если бы парень не скользнул бы пальцами по его кадыку, который заметно двинулся во время того, как Чон глотает.
— Хочешь я сделаю чай? — вдруг тихо произносит Пак. Он не знает, что может сделать для парня, поэтому хочет искупить вину хотя бы такой мелочью.
— Тебе придётся спускаться вниз, — а Чонгук этого не хочет. Он всё ещё удерживает Чимина в объятиях.
— Д-да нет, на третьем этаже есть столовая.
Чон незаметно приподнимает брови, решая не спрашивать «что ещё здесь есть?» Парень понимает, что Пака надо отвлечь, поэтому кивает:
— Хорошо, — медленно отпускает его. — Зелёный, с мелиссой, — гулять, так гулять.
— А, — коротко выдаёт Чимин. — У меня в ассортименте четыре сорта с мели… — затыкается на полуслове, кое-что поняв и перефразировав. — Обычный зелёный чай с мелиссой, я понял, — кивает.
Чонгук произносит с некоторой толикой обиды:
— Ты думаешь я совсем глупый?
— Я не считаю тебя глупым, — было похоже на правду. — Но вряд ли ты хоть сколько-то представляешь разницу между «Мелиссой Жемчужной» и сортом «Чистое Золото», — поджимает губы Чимин, делая шаг назад, к выходу из помещения.
— И сортом «Чистое Золото», — передразнил Чон, кривляясь. — Это же просто мята, — парень следует за Паком на третий этаж, где первая же арка является проходом в большое помещение с мраморным столом посередине.
— Об этом я и говорю, — изрекает Чимин, двигаясь в сторону барной стойки. Чонгук мысленно присвистывает, вдруг вспоминая, что Пак как бы миллионер. Он знаменитость. Как и Чонгук. Парень бы в жизни не подумал, что мог когда-то забыть об этом факте. Он ведь попал в «ночь» путём заключения временного контракта между компаниями. Чон крутится на месте, осматривая огромное помещение с высоким потолком. У него никогда не было собственной квартиры или дома, он привык жить в общежитии с друзьями. Как они там? Парень хотел бы с ними связаться. Надо бы приобрести новый телефон.
— Что по адресу? — разрушает тишину Чимин, перемешивая чай, стоя за барной стойкой. Чонгук кидает взгляд на панорамные окна в двух метрах от стола, говоря:
— «Улица Инсадон, дом 7, квартира 25», — диктует адрес по памяти, сунув руки в карманы джинсов. — И ты ошибся, он месяц назад уволился и на данный момент работает в сорок третей больнице, — шаркает ногами в сторону барной стойки, забираясь на высокий стул. Пак пододвигает чашку чая к Чонгуку:
— Значит ты поедешь к нему домой, а я наведаюсь на работу. Мы же не знаем, где он на данный момент, — спокойно произносит, заставив Чона замереть с посудой у рта.
— Ёбнулся? — скептически изгибает брови, смотря на парня исподлобья.
— В чём проблема? — Чимин действительно не понимает?
— Ты хочешь, чтобы я тебя одного отпустил в больницу? Одного? — повторяет.
— Ну… — Пак на секунду замешкался, созваниваясь с мозгами. Шмыгает красным от засохших слёз носом. — Да?
— Исключено, — твёрдо отвечает Чон без каких-либо колебаний, качая головой. Чимин набирает побольше воздуха в лёгкие:
— Послушай…
— Нет, — парень перебивает. — Думай что хочешь. Я не пущу тебя в больницу.
Чимин терпеливо прикрыл глаза, выдыхая, и покачал головой:
— Мы потеряем слишком много времени, если будем мотаться туда-сюда вместе. Слишком много. И ты это прекрасно понимаешь.
Чонгук посмотрел на Пака так, словно он ударил его щенка. Чон не знал, куда себя деть от внутренних противоречий — умом он понимал, что Чимин полностью прав, но его сердце требовало изолировать Пака от угроз. Чонгук решил обосновать это тем, что Чимин ему ещё нужен для дальнейшего «расследования». Сам же Пак снисходительно улыбнулся, почувствовав, что конфликт сошёл на «нет», но Чонгуку всё ещё требовалась помощь с принятием решения в пользу поездки.
— Это всего лишь больница. Там люди. Серьёзно, даже если со мной что и случится, мне окажут помощь, — пытается добиться согласия. — Если Лука там не будет, я сразу же развернусь и поеду домой. Обещаю.
Чонгук всё ещё метается. Чимин приподнимает один уголок губы, закатив глаза:
— Чон Чонгук, официально ты — королева драмы. Я всего лишь еду узнать о докторе, а не в Чечню или Сирию, в эпицентр боевых действий.
Парень раздосадовано замычал, он поморщился и капризно помотал головой, откидываясь на небольшую спинку высокого стула:
— Значит сейчас я должен дать официальное разрешение отправиться в сорок третью больницу?
— Ну, — выдохнул Чимин, собирая мысли воедино. — Было бы неплохо, я всё-таки планирую разобраться в этом дерьме.
— У меня никаких шансов уломать тебя остаться?
— Никаких.
— Совсем?
— Совсем.
— Не верю, — что за упрямый гордец. — Чего ты хочешь?
— Хочу поехать в сорок третью больницу и узнать о докторе.
— Катись к хуям, — брезгливо морщится Чонгук, делая глоток горячего чая. Чимин победно ухмыляется, хлопнув ладонями по стойке:
— Отлично, — Пак бросает взгляд на вид за окном и кое-что привлекает его внимание. Парень делает шаг ближе, всматриваясь в силуэт за окном и уголки его губы мгновенно падают, когда в этом человеке он признаёт Тэхёна.
— Чонгук, — не скрывая страха в голоса, произносит Пак. — Быстро. За мной, — резко отходит от окна, быстрым шагом направившись к выходу из столовой. Чон, кинув взгляд на участок и заприметив Кима, спешит за Чимином:
— Какого чёрта? — следует за Паком, который предполагает:
— Кажется он по наши души, — стремительно спускается по лестнице на второй этаж. — Я в который раз убеждаюсь, что лишняя информация доставляет слишком большие проблемы.
— Мы не успеем сбежать через катакомбы, — утверждает Чонгук, на что Чимин кивает, вбегая в свою комнату:
— Именно, — хватает со стола потрфолио с двумя именами и впихивает их Чону, а потом берёт с полки ключи от второй машины. — Поэтому сейчас мы выбираемся отсюда и, когда Тэхён поднимется на второй или третий этаж, быстро оббегаем дом, садимся за машины и сваливаем к чертям собачьим, — нервно тараторит, открывая небольшое окно, которое выходит на задний участок дома. И каково удивление Чонгука, когда он замечает лестницу. Чон придерживает её, пока Чимин спускается вниз, при этом тихо поясняя:
— Когда-то приходилось сбегать, — спрыгивает на землю и придерживает лестницу, чтобы Чонгук не упал, пока спускался. Они осторожно приближаются к краю дома, выглядывая из-за угла. На участке никого, а в доме на первом этаже поднимается дикий женский крик, вслед за которым следует выстрел. Чимин вздрагивает, отказываясь предполагать, что там происходит. На вряд ли Тэхён выстрелил в мать Пака, а это значит, что либо выстрел был холостой — предупредительный, либо же с жизнью попрощалась одна из гостей.
— Давай, — выдыхает Чонгук, вытолкнув Пак из-за угола. Они сразу же срываются на бег, несясь к открытым воротам вдоль забора, обставленным ёлками. Это даёт им фору, так их не увидят. Ведь если Ким достанет их, то даже не взглянет в сторону Чонгука, пуская тому пулю в голову. В крови бушует адреналин, страх того, что их заметят, который вынуждает передвигать ногами и срывать дыхалку к чёрту. Они выбегают на тротуар, у которого стоят машины и Чон вытаскивает из кармана ключи, срываясь на громкий голос:
— Я не знаю дороги! — его нервы сдают, ведь он сам тоже прекрасно понимает, что окажется в гробу раньше положенного, достань их Тэхён.
— Выезжаешь на главную дорогу и едешь по прямой вплоть до того момента, пока не появится большой красный указатель на улицу Инсадон, — спешно объясняет Пак, забираясь в красную машину. — Давай же! — срывает глотку до дикого крика, плюя на всю скрытность, ведь слышит громкий мат Тэхёна у главных дверей дома. Чонгук быстро забирается в машину, газуя и сразу же едет на высокой скорости, в зеркале заднего вида замечая машину Чимина. Они довольно быстро выезжают на главную дорогу, разъезжаясь в разные стороны.
С их губ одновременно слетает облегчённый выдох.
***
Чонгук позволяет себе расслабиться только тогда, когда наконец оказывается на оживлённой улице Инсадон. Она прославилась сувенирными лавочками и ресторанами национальной кухни. Здесь есть магазинчики с антиквариатом, произведениями искусства, холодным оружием и многим другим. Инсандон является местом, который облюбовала богема. Улица представляет собой широкую дорогу для пешеходов, от которой отходит множество переулков с галереями, чайными домами и ресторанами. Особенное значение имеют галереи, представляющие шедевры традиционного корейского искусства. Чонгук не может не признать, что это место является самым лучшим в «ночи» и парень искренне не понимает, почему Чимин не решил жить здесь.
Труда найти нужный дом Чону не составило, как и проникнуть в подъезд, из которого выходила пожилая женщина, тем самым открывая проход. Пришлось правда пошататься по нескольким этажам, но сейчас он стоит перед нужной дверью, перед этим позвонив в домофон. Слышны женские голоса в квартире и на пороге оказывается девушка лет шестнадцати с неряшливым пучком на голове. Иностранка. Из комнаты напротив входной двери выглядывает по всей видимости сестра с волосами до плеч и чёлкой. Выглядит чуть помоложе.
— Вы кто? — хмуро интересуется девушка, поправляя лямку сползающей футболки. Говорит на безупречном корейском. Значит можно сделать вывод, что прожила всю жизнь здесь.
— Санта-Клаус, — ворчит Чонгук, сунув руки в карманы джинс. — Лука дома? — если дверь открыла дочь, то вероятнее всего отца нет.
— Нет.
— Хуёво, — нисколько не стесняясь изрекает Чон, считая поездку сюда бессмысленной. Значит доктор в больнице.
— Кто вы вооб.. — парень не даёт девушке договорить, перебив:
— Был очень рад познакомиться, — и спешит к лифту, прокусывая губу до крови. Он прибьёт Чимина.
***
Ждёт.
Парень не знает, чем себя занять, пока ждёт окончания операции, которую проводит доктор Врицелла. На месте усидеть не выходит, слишком нервничает. Кажется, скоро начнёт седеть. Он точно правильно поступил, что поехал сюда без Чона? Пора прекращать оправдывать свой поступок, но Чимин правда чувствует себя нехорошо. Ходит по белому коридору, потирая дрожащие ладони. Надолго задерживается у окна, изучает тёмные улицы города. Жутко. Почему фонари не включают? По радио в машине Пак слышал о какой-то неисправности на электростанции. Боже, почему именно сегодня? Посматривает на время. Уже семь вечера. В больнице странно холодно. Здесь всё работает на аварийном питании, всё электричество уходит на больных, поэтому в коридорах и палатах стоит такой полумрак. Видит, как без конца ходят медсёстры и врачи. Сегодня все будут работать ночную смену, поскольку ситуация того требует. Хорошо. Паку гораздо спокойнее, когда вокруг не давит тишина.
Чимин понимает, что уже каких-то десять минут стоит у окна, смотря на машины, несущиеся по дороге. Замечает мигающие. Полиция? Как-то шумно. Складывает руки на груди, делая большой шаг назад, и оборачивается, в первый момент заметно вздрогнув, когда встречается взглядом с мужчиной средних лет с небольшой бородой. Лука стоит у входа в палату. Смотрит на Пака, тихо, но глубоко дышит. И… Парню тяжело понять, как мужина реагирует на его присутствие. Правда через некоторое время доктор растягивает губы в вымученной улыбке:
— Чем обязан, Чимин? — голос спокойный. Парень сначала теряется, стараясь взять себя в руки:
— Как прошла операция? — решает поинтересоваться как минимум для приличия.
— Успешно, — кивает мужчина, ожидая слов от Пака. Тот это понимает, потому решает не томить:
— Я хотел поговорить с Вами, — Чимин замечает, что ему тяжело поддерживать зрительный контакт с врачом. Взгляд у того слишком тяжёлый.
— На тему? — и делает жест ладонью, призывая Пака идти за ним к кабинету.
— Центра, — сразу видит, как лицо доктора мрачнеет, когда тот открывает дверь светлого помещения. — Вы работали на него.
— Что ж, — мужчина садится за рабочий стол, снимая очки и устало потирая большим и указательным пальцами глаза, надавливая на них. — И как много ты уже узнал?
— О заражённых. Около трёх месяцев тому назад, но увидел их скопление своими глазами недавно, — парень складывает руки на груди, решая не выдавать сразу всё. Он не знает насколько можно доверять доктору, что сцепляет руки в замок:
— Конкретней, — хмурится, внимательно слушая Чимина. — Был в Центре?
— Не совсем. Я проник в катакомбы, где смог видеть целые подземные этажи с инкубаторами, — Пак решает пока не упоминать Чонгука. По крайней мере до тех пор, пока не поймёт, что из себя представляет Лука.
— Заражённых пытались создать на протяжении десяти лет, — на выдохе произносит мужчина, тем самым вынуждая Чимина выпасть. Далеко выпасть. — Над подопытными, а это были люди, — добавляет. — Ставились эксперименты с самого начала, даже не на животных. Целью было создать мутанта, с работающим мозгом и сердцем.
— И на это потребовалось целых десять лет? — с нескрываемым шоком в голосе спрашивает Пак, сознание которого пытается принять информацию.
Доктор поднимается со своего места, схватив со стола ручку и неспешно подходя к большому изображению головного мозга, принимаясь пояснять:
— Как ты знаешь этот сгусток мяса разделён на два полушария: правое и левое, — проводит закрытой колпачком ручкой по картинке. — Знаешь за что они отвечают? — кидает косой взгляд на Чимина. Тот в ответ может лишь кивнуть. — Замечательно. Правое полушарие больных сохранило в себе такие функции, как пространственная ориентация, благодаря которой они свободно ориентируются на местности. Так же они могут оценить расстояние до объекта и осознать своё положение в пространстве.
— Почему мне уже это не нравится? — Чимин сводит брови на переносице, чувствуя как тело покрывается неприятными мурашками.
— Ты слушай дальше, — невесело усмехается доктор. — К счастью, если бы учёные оставили больным такие функции, как музыкальность, эмоции, мечты и воображение, то получился бы хорошо мыслящий человек. Так что всего вышеперечисленного у этих тварей нет. Такая же ситуации и с правым полушарием, — мужчина проводит ручкой по части мозга. — Отсутствует всё, помимо контроля движений правой половины тела. А теперь пройдёмся по долям. В теменной доли есть доминирующая и недоминирующая стороны. Но ни первая, ни вторая у заражённых не активна, так что и знать тебе о них особо не нужно. Главное: они не различают лица. А вот лобные доли у больных не атрофированы. Если бы были — эти твари просто бы потеряли интерес к людям. И последнее: височные доли. Они отвечают за слух, который у заражённых присутствует. Но атрофирован гиппокамп, из-за чего у них нет долговременной памяти, — заканчивает на этом Врицелла, возвращаясь обратно к столу. Бросает ручку на кипу бумаг, опираясь копчиком о стол. — И для отключения функций, для отключения человечности и внедрения в голову опреденной цели учёным и докторам понадобилось десять лет.
— Цель — сжирать людей? — без единого намёка на сарказм спрашивает Пак.
— Всё не так просто, — мужчина качает головой. — Сходи возьми что-нибудь поесть или выпить и возвращайся, нам с тобой предстоит долгий разговор, поверь.
У Пака нет сил спорить. Он без особого желания кивает головой, но кое-что на даёт ему сдвинуться. Парень смотрит в сторону окна и видит это. Вспышки. Может, электричество? Чимин без какой-либо мысли двигается к окну. Останавливается, пальцами трогает холодный подоконник, осматривая улицу. Не удаётся сразу понять, что это были за вспышки. Яркие, тёплого цвета. Пак уже оборачивается, пожимая плечами, когда смотрит на доктора, а тот с напряжением вглядывается в глаза Чимина, когда они слышат это. Вместе. Звук, словно грохот. Такой сильный и громкий. Эхом разносящийся по воздуху. Паку даже приходится закрыть уши, чтобы вынести его. Он выпрямляется, резко прильнув к окну, и распахивает створки, в ту же секунду глотнув дым. Чёрный. Кашляет, ладонью зажав свой рот, и щурится, чувствуя, как пепел режет глаза. Не сразу можно заметить огонь. Он медленно поднимается где-то в паре домов от больницы. Похоже, горит парковка. Слышно, как гудят автомобили.
— Что там? — Лука со скрытой тревогой спрашивает, и Чимин хочет ответить, но вновь слышен грохот. И они наконец понимают, что он представляет из себя. Особенно, когда начинает дрожать пол под ногами.
Взрыв.
Пак напряжённо хватается за подоконник, всматриваясь в темноту. Мрак.
— Не может быть, — шепчет под нос, вздрагивая от касания к плечу. Мужчина хмуро всматривается в улицы. Видят, как начинают носиться машины. Все разворачиваются, уезжая в одну сторону, а автомобили полиции наоборот гонят в сторону горящего здания. За ними и машины скорой помощи, пожарные. Люди, которые ещё не успели попасть домой, начинают с волнением озираться по сторонам, ускоряя свой шаг. Слышен гул голосов. Поднимается какая-то паника. Чёрный дым вьётся в тёмное небо.
— Может, машина взорвалась? Парковка, всё-таки, — предложение доктора успокаивает.
— Чёрт, — парень прикусывает пирсинг, напряжённо наблюдая за языками пламени. К ним в кабинет успевает заглянуть медсестра, чтобы убедить, что всё хорошо и им не стоит переживать. Так же быстро она уходит, оставляя дверь приоткрытой. Отчего-то на Чимина лишь сильнее находит дичайший страх. Такой, словно… Словно что-то сейчас случится. Прямо в данный момент.
— Я принесу чай, — все последние силы уходят у Пака на улыбку, который оглядывается на окно. Надеется, что ничего серьёзного там не случилось. Всё-таки… Взрыв был сильный, да и сирена не затихает.
— Прихвати что-нибудь поесть, — советует ему доктор, заприметив ненормальную бледность лица и синяки под глазами. Видно, что Чимин уже давно не спал и не ел, у того практически не остаётся сил на передвижения. А сам Пак надеется, что продержится до конца этого дня.
Стоит у автомата с горячими напитками. Пришлось спуститься на первый этаж, ведь на их нет рабочего аппарата. Чимин оглядывается, наблюдая за носящимся по коридорам персоналом. Только пожилые врачи сохраняют равнодушную мину на лицах. Все какие-то всполошённые. Это не может не напрягать. Пак берёт стаканчик с чаем, добавляя сахар. Чимин не в восторге от сладкого, но ему нужно из-за упадка сахара в крови.
Спокойно возвращается к лифту. Нажимает кнопку. Стоит. Хорошо, что хоть техника работает исправно. Подниматься на восьмой этаж пешком ему бы не удалось. Дверцы открываются. Заходит внутрь, скорее нажимая на номер нужного этажа. Не хочет ехать с кем-то. Лифт предупреждает сигналом, что двери сейчас закроются, так что с успокоением прижимается к задней стене, грея ладони о горячий напиток. Равнодушно смотрит перед собой, желая уйти в свои мысли, но отвлекается, когда слышит громкий вопль. И тот буквально вырывает Чимина из себя, заставив выронить стакан. Двери начинают закрываться, но его тревожный взгляд успевает зацепить медсестёр, что разбегаются в стороны. И людей. Они выходят со стороны главных дверей и только прищурившись парень признаёт в них далеко не людей. Чимин не успевает сосчитать их количество. Видит только, как со стороны регистратуры с криками выбегает пожилая женщина. Пак громко дышит, с напряжением оставаясь одним в лифте, который начинает подниматься. Тишина. Чимин впитывает её в себя. Со страхом вслушивается, считая каждый удар сердца.
Не может бы…
Сигнал. Парень вскидывает голову, вцепившись взглядом в цифровой номер этажа. Восемь. Уже прижимает ладони к холодным дверям, изнемогая от ожидания их открытия.
Двери начинают медленно раздвигаться.
И пол уходит из-под ног, когда железную кабину начинает шатать от сильного удара, словно кто-то треснул по всему зданию, а то начало качаться из стороны в сторону. Чимин не может удержать равновесие, как и все люди на этаже, что начинают валиться на пол, хвататься на стены. Пак садится на колени, ударившись головой о стену лифта. Дрожь пола не прекращается. Секунда — и звучит следующий взрыв. Да, парень уверен, что что-то внизу взлетает на воздух. Чимин не сдерживает писк, когда кабинку начинает шатать, она дрожит вместе со стенами, принимая не самое правильное положение. Свет гаснет, и единственный источник какого-то освещения — это щель между дверьми, за которую Пак хватается, вскрикнув, когда лифт от очередной ударной волны шатается, наклоняясь. Теперь кабинка находится под наклоном, так что парень сидит в углу между стеной и полом, дрожащими пальцами держась за дверцу, боясь, что они сейчас захлопнутся. Ему надо выбираться.
Этой мыслью останавливает своё желание заплакать от страха и ползёт вперёд, всеми силами пытаясь протиснуться через щель. Здание больше не дрожит, но срабатывает пожарная сигнализация, и абсолютно все, кроме более сдержанных представителей персонала, начинают поддаваться панике. Медсёстры и врачи ходят по палатам, прося пациентов покинуть здание, они помогают некоторым встать, ведут, но в происходящем отсутствует организация, поэтому хаос быстро разрастается. Люди мчатся к лестницам, к пожарным спускам. Сигнализация давит на голову. Чимин с трудом сохраняет спокойствие, несмотря на то, что удаётся протиснуть только одно плечо. Чувствует, как лифт трещит, на пару сантиметров опустившись вниз. Чёрт возьми! Он скоро рухнет? Как такое…
Мычит. Старается не думать о том, как дверцы лифта только сильнее сдавливают парня, мешая двигаться дальше. Ему удаётся приподняться на один локоть. Смотрит на хаотично двигающуюся толпу:
— Эй! — зовёт, рассчитывая, что кто-то остановится, с пренебрежением отнесётся к своей жизни, попытавшись помочь Чимину, но все так охвачены происходящим, что не слышат даже своих плачущих детей, которых тащат за собой сквозь ужасную давку. Да. Именно она и начинается. Многие слабые люди падают под ноги другим.
Блять.
Пак мычит, пытаясь руками раздвинуть дверцы, чтобы пролезть дальше. Лифт со звоном стекла царапает стены, опускаясь ещё ниже.
— Боже, — шепчет, выгибаясь, чтобы увидеть, что происходит позади, и схватывает каждый удар сердца, когда видит доктора Лука в толпе безумцев. Его толкают, пихают.
— Доктор Врицелла! — кричит Чимин. Начинает махать рукой, стараясь привлечь внимание мужчины. Он начинает оглядываться, отходя дальше от основной массы людей, что несутся к лестнице.
— Лука! — зовёт. Лифт кряхтит. Опускается ещё ниже. — Блять, — с болью двери сдавливают грудь Пака, вызывая на глазах слёзы. Продолжает махать рукой, рвать глотку, и, наконец, его старания находят ответ. Доктор щурит веки, с трудом концентрирует свой взгляд на Чимине. Кажется, его губы шепчут: «Твою ма….», — после чего Врицелла передвигается по стеночке, держится за её поверхность, чтобы не быть сбитым с ног. Пак видит, он всеми силами старается идти быстрее, но добирается до Чимина только через полторы минуты. Не меньше. Падает на колени, крепкими руками начинает давить на одну дверцу. Чимин на другую. Они еле раздвигаются, но парню удаётся вытащить вторую руку, проползти немного вперёд, как дверцы вновь, с большей силой сдавливают его живот, заставляя кричать. Лука пытается. Он старается не поддаваться панике, почти охватившей сознание, поэтому Чимину приходится держать в себе крик боли, пытаться ползти дальше. Лифт кряхтит. Его кабинка дёргается. Она опускается сразу на сантиметров десять. Пак еле приседает на колени, уже готовясь ощутить весь спектр боли, как вдруг один из мужчин, что нёсся в толпе, тормозит, подскочив к ним. Начинает прилагать усилия, помогая раздвигать двери, а доктор хватает Чимина за плечи, вытягивая.
Выбирается. Так долго приходит в себя, что не успевает поблагодарить незнакомца, который мчится за остальными по лестнице.
Заражённые были созданы далеко не для того, чтобы уничтожить «день».
Коридор пустеет. Все голоса эхом отдаются в ушах.
Пак чувствует запах гари и наполненное злостью и страхом докторское «началось», когда понимает одну вещь.
Заражённные были созданы для того, чтобы искоренить всех жителей «ночи».
........
Ха Суён: