= 1 =
Всё началось с шапки. Не той, о которой вы подумали, а шапки для бассейна. Казалось бы, что с ней может случиться? Её у меня банально украли. Вот она висела на крючке, а вот её уже нет. Это была прекрасная чёрная матерчатая шапочка, и потому я был зол и расстроен. С мрачными мыслями я бежал к метро, собираясь окунуться в людское море. Начинался привычный зимний день конца декабря, когда католики празднуют Рождество, а мы носимся, как угорелые, подгоняя реквизит для очередной новогодней съёмки.
— Да, слушаю, — замёрзшими пальцами я выловил тонувший в кармане телефон.
— Йуго, слушай, — это зам. главного реквизитора, долгих лет ему жизни. — Заехай в «Два пингвина», нужно забрать костюм кота Бегемота. И дуй сразу на Чистые, сегодня съёмки второй части «Проблесков Альгамбры».
— Погодь, — я резко остановился, и в меня врезался какой-то мужик с гитарой. — Ты им старый костюм показывал? Он не так, чтобы износился. В булгаковском ящике, там слева, между черепом и головой Берлиоза, ещё с прошлого сериала должен остаться. Я помню, как чёрные коврики на сиденья для него скупал по всей Москве. Да и зачем им костюм Бегемота? Что он в Альгамбре забыл? Может им проще обычного кота? У меня есть парочка чучел на примете из дарвиновского музея. Так снимем, будто живой получится! Можно за верёвочку тянуть...
— Ты не понял, — зам. хохотнул. — Шеф уже договорился обо всём. Ждём тебя к обеду.
Вы, наверное, никогда не задавались вопросом, кто шьёт костюмы актёрам в ваших любимых кино и сериалах, делает им муляжи пистолетов, снабжает сумочками, зонтиками и прочим барахлом, что мелькает в кадре. Так вот, это не я. Я его стираю, ремонтирую, припаиваю проводки, если где отвалились. Скромный и незаметный помощник реквизитора, по образованию инженер-физик. Так получилось. Просто без меня не снимут ни одного сериала: никто же не закажет новый костюм, не разберётся со сложным оборудованием. Все большие боссы, начальники, заместители. Главный реквизитор с непроизносимой фамилией, которого все с придыханием зовут шефом, только отдаёт распоряжения. Остальные доносят их до меня, часто в искажённом виде. Должны же они что-то делать, так?
Йуго, достань камни беспечности. Йуго, привези то, не знаю, что. Съезди туда, не знаю, куда. Чувствую себя сказочным персонажем. Думаете, меня так зовут? Нет, это из-за зелёной кофты с изображённым на ней мальчишкой, ныряющим в портал. Я её на распродаже в Италии купил. Шеф как увидел, сразу сказал: «Вот тэперь у нас ест даже Йуго». Да, он с акцентом говорит. А я теперь Йуго или Зелёный, позвольте представиться.
Спросите, почему нельзя послать курьера? Всё просто: курьер привезёт свёрток. Что в нём, его не волнует по определению. Про меня уже знают, что обмануть не получится. В среде творческих личностей это, увы, не редкость. Поэтому спустя полтора часа я сидел в приёмной у пингвинов и пил зелёный чай, прилично пованивавший рыбой.
Симпатичная секретарша натужно улыбалась, скрывая под фальшивой улыбкой нервное напряжение. За стенкой шла нешуточная возня, перемежавшаяся громкими матюгами: костюм явно не был готов к моему приходу, и я наглядно представлял себе, как трясущиеся руки вдевают нитку в иголку, как кто-то со всей дури прокалывает себе палец, пытаясь подшить расходящийся на глазах шов.
Дверь распахнулась, сотрудники в фирменных робах выволокли четыре громадных пакета, в рост человека каждый. Нечто большое, серое и таинственное просвечивало округлыми боками сквозь тёмный целлофан.
— Это что?! — я чуть чаем не подавился.
— Так это, — опешил полноватый менеджер средних лет. — Что было в наличии, — он сунул мне в руки накладную. — Ростовые куклы кота и бегемота. Как раз на ваш рост будут, — его глаза деловито скользнули по моей фигуре.
— Какие к чёрту ростовые куклы? — я встал, расправляя плечи. — Вы Булгакова, вообще, читали?
— К-контракт же-ш, — проблеял менеджер, отступая к двери. — Я только «Д-денискины рассказы» читал. В детстве.
— Сейчас самое время перечитать «Преступление и наказание» или «Анну Каренину» на худой конец, — зло сказал я менеджеру.
— Не надо конец, тем более, худой, — мужик резко распахнул дверь. — Я сейчас...
Он проворно юркнул за дверь, хлопнув ею перед моим носом. Я достал телефон и набрал шефа.
— Йуго, дарагой, — шеф обрадовался моему звонку. — Ты уже у гвинпинов, да?
— Пингвинов. У меня проблемы. Точнее, у них. Подсовывают ростовые куклы вместо костюма кота Бегемота. Нужно натравить на них нашего юриста. Так что пусть эти выблески соглашаются на старый костюм.
— Поблэски, выблэски, это пусть тебя нэ волнует, — шеф расхохотался. — Забирай кукл и вэзи сюда. У мэня уже мороженое стынэт. Будут дэтям продавать, пока папы и мамы на Алгамбру смотрят. Патарапи их там.
В трубке послышались короткие гудки. Я с размаху пнул по ближайшему пакету. Целлофан хрюкнул, от удара включилась запись, и приёмную наполнили звуки чьего-то прокуренного голоса: «От улыбки хмурый день светлей, от улыбки в небе радуга проснётся...»
В фургончике стоял запах старой одежды, гнилых фруктов и дешёвых сосисок. С улицы доносились лающие команды режиссёра, звонки трамваев и хриплое пение ростовых кукол, продающих мороженое. Я пытался сосредоточиться на Мёрдок, заедая книжные откровения хот-догом. Литературные образы перемешивались в моей голове, и жестокий коктейль из обезглавленных героев, странных искусителей и поющих енотов уже не казался таким абсурдным. Есть некоторая мистическая связь у Мёрдок с Булгаковым, и последнему, кажется, не чужд был Мелвилл. Время, подобно могучему течению великой реки, неспешно несло свои воды, подбираясь к обеду.
Кто-то громко постучал по металлической обивке, дверь скрипнула, и внутрь ворвался холодный воздух, разметав страницы открытой книги. Высокий парень моего возраста бегло осмотрелся, потом уставился на меня своими большими карими глазами. Одет он был странновато: на ногах спортивные брюки и белые кроссовки. Сверху дутая пуховая куртка синего цвета, на голове сильно потёртая ушанка. Посиневшие от холода руки с тонкими пальцами спрятались в карманы. Лицо аристократическое, нос острый, прямой. Губы почти белые.
— Привет, — он слегка улыбнулся. — Можно погреться?
Его бархатный голос вывел меня из оцепенения: признаться, я удивлённо рассматривал его, не скрывая своего интереса. Мне даже показалось, что я его видел где-то. Может быть, в метро сегодня?
— Конечно, садись прямо к обогревателю, — засуетился я, двигая стулья. — Давай сюда руки, — я бесцеремонно схватил его за руки и потянул за собой. — Держи прямо над батареей. Ты актёр или из массовки?
— Скорее, герой, — мягкая, снисходительная улыбка не сходила с его лица. — Твоего времени.
— Так ты из великих! Извини, у нас тут не прибрано. Ваши к нам обычно не заходят. Я Йуго, помощник реквизитора, — и я протянул ему руку.
— Элинар, можно просто Эли, — он крепко пожал мне руку в ответ. — Я сразу тебя узнал по худи. Следил за тобой с бассейна.
— Зачем? — я вытаращил глаза.
— Видишь, ты даже не спросил, почему у меня такое имя. Это будет долгий рассказ, — он расстегнул куртку, обнажая чёрную футболку с надписью «Единая Россия». — Думаю, ты ещё не начал писать «Советника». Так? Кстати, ты не против, если я доем твой хот-дог?
— А... Ладно, доешь, если не брезгуешь, — оказывается, я забыл половину сосиски на столе. И вообще у меня голова пошла кругом.
— Мне ли брезговать, — Эли усмехнулся, откусывая большой кусок. Видно было, что он голодный. — Когда я открыл Врата, то оказался рядом с тобой, — говорил он с набитым ртом. — Совершенно голым. Ты ещё мылся, поэтому я набрал одежды в раздевалке и следил. Близко не приближался. Хотел убить тебя, но потом понял, что ты ещё ничего не написал, — Эли откинулся на спинку стула, дожёвывая булку.
— Убить?! За что? — у меня сделалось такое выражение лица, что Эли захихикал.
Губы покраснели, щёки налились румянцем. Еда и тепло пошли ему на пользу.
— Видишь ли, ты создатель и, одновременно, причина, по которой созданный тобой мир превратится в ничто. Ты заложил гибель мира и не дал мне его спасти. Я думал, что, убив тебя после создания мира, я смогу изменить начертанное тобой. Но судьба распорядилась иначе: я попал до того, как ты создал меня. Поэтому мне остаётся только иронизировать над собой. Всю жизнь я манипулировал людьми, создавал клонов, придумывал им воспоминания. Окружал себя послушными игрушками. А на самом деле я сам — лишь твоя игрушка. Это отрезвляет. Заставляет взглянуть на себя с другой точки зрения.
— В чём проблема? Ты можешь подождать, — мрачно заметил я.
— Не могу, — он печально вздохнул. — Моё время ограничено. Один авторский день считается на минуты, если не на секунды в нашем мире. Если там мне суждено уйти, то и здесь моя душа не сможет находиться вечно. Закон сохранения...
— Энергии, — закончил я за него. — Но законы сохранения работают в нашем пространстве, в вашем всё может быть по-другому. И вообще, переходы между вселенными никто ещё не изучал. Мы можем только предполагать...
— Я знаю, — перебил он меня. — Мы изучали. Законы сохранения едины для множества вселенных. Это основа всего. Просто мы научились использовать энергию эфира, а вы — ещё нет.
— Эфира не существует, — буркнул я.
— Готов поспорить на хот-дог? — Эли потёр руки. — Начнём с корпускулярно-волнового дуализма...
— Подожди. Ты, наверное, голодный. Весь день ничего не ел, так?
— Это точно. А ещё я в туалет хочу, — он оглянулся в поисках чего-то. — У нас мне не очень хотелось, да и с едой было попроще.
— Это потому, что в книгах не пишут, как герои по туалетам шляются и что жрут на завтрак, обед и ужин, на полдники всякие. Тут Мак на углу, пойдём, угощаю, — я мысленно пересчитал деньги на карточках. — Ещё надо тебя одеть. Поеденная молью ушанка нынче не канает.
Эли довольно быстро освоился. Более того, начал вести себя как хозяин: придирчиво выбирал еду и отдавал мне распоряжения. Я даже рассердился.
— Знаешь что, сам тогда заказывай! — не выдержал я.
— Извини, — он обескураживающе улыбнулся. — Привык командовать. Помочь тебе?
— Сам справлюсь, — я тут же пожалел, что вышел из себя.
Мы не стали тратить время на еду, решив перекусить по дороге. Я взял Эли большой капучино, чтобы он мог погреть свои замёрзшие руки о стаканчик.
— Скажи, — как бы невзначай спросил он, пока мы спускались в метро. — Я правильно понимаю, что мы с тобой одного вида?
— Ну да, — сначала не понял я. — Оба человеки.
— Я не о том. Нам, наверное, нравятся одни вещи и люди...
— Понял, ты имел в виду «two of a kind», одного поля ягоды. Скорее всего. Как ты обтекаемо это сказал, — я усмехнулся. — Здесь таких, как мы, не любят.
Дальше мы ехали молча. Он откровенно разглядывал меня, а я уставился на него в ответ. Нужно предложить ему пожить у меня, но захочет ли? Не посчитает это... непристойным? Дома бардак, если отдать ему кровать, то самому придётся ютиться на пыльном диване. Как тогда? Спать вместе? Я живо представил себе картинку и не сдержался от смешка.
— Представил себе нас вместе? — Эли прищурился.
Меня как водой из ведра окатили.
— Откуда...
— Несложно угадать ход твоих мыслей. Магия здесь не работает, но и так всё ясно. Я согласен.
— Согласен на что? — я прикинулся дурачком.
— Пожить у тебя. Заодно познакомимся поближе.
Я покраснел, почувствовал слабость в ногах, и мне захотелось сбежать от него. Но я быстро взял себя в руки.
— Хорошо. Откуда ты такой проницательный взялся?
— Ты меня сам и придумал. Точнее, не придумал ещё, — Эли пожал плечами. — Я директор тайной полиции, работаю с людьми. Научился угадывать. Из всех вариантов выбираешь наиболее вероятный. Всего-то.
Торговый центр, куда я затащил Эли выбирать одежду, потрясал своими масштабами. Огромный цилиндрический аквариум пронзал все этажи, упираясь в потолок. За толстым стеклом стайка мелких тунцов пыталась сожрать кормившего их аквалангиста. Девушки раздавали рекламки, ростовые куклы львёнка и черепахи зазывали отметить Рождество в каком-то ресторане. Толстый мальчуган безуспешно пытался от них отбиться. Я подставил ножку, и не без удовольствия наблюдал, как львёнок оступился, зацепил второй лапой скамейку и полетел на пол, осыпая всех трёхэтажными проклятьями. Мальчишка украдкой показал мне большой палец.
Одеть Эли оказалось той ещё задачкой. На все мои предложения он морщился, вздыхал, и мы шли в следующий магазин. Наконец, мне удалось подобрать ему красную куртку, чёрную водолазку и серую кофту в рамках бюджета. Если чёрные брюки не вызвали особых нареканий, то выбор ботинок и носочков превратился в настоящий кошмар. Когда я всерьёз уже думал бросить это занятие к чертям, привереда, наконец, нашёл себе подходящие зимние ботинки, а на предложенные носочки снисходительно согласился. Оставалась шапка. И вот тут меня ждал настоящий сюрприз.
Нет, дело не в том, что мы опять пошли обходить магазин за магазином. Я к этому уже начал привыкать. Эли наотрез отказался снимать траченую живностью ушанку. На уговоры не поддавался, и я, улучив момент, сорвал её с него. Каково же было моё удивление, когда я обнаружил на его голове свою шапочку для плавания.
— Так-так, — я навис над ним в тесной примерочной кабинке. — Не хочешь ли ты объяснить, зачем тебе понадобилась моя шапочка из бассейна?
— Я не знал, что она твоя, — Эли фыркнул. — Ты мог бы и догадаться. Смотри, — он стянул шапочку, показывая ёжик зелёных волос. — Сам же меня таким сделал.
— Ещё не сделал. Кстати, а что будет, если я тебя не опишу? Ну не будет этой книги и всё. Ты исчезнешь?
— Факты — упрямая вещь, — Эли усмехнулся. — Если я есть, значит, ты про меня напишешь. Или придумаешь. Это, считай, одно и то же. Кстати, сегодня Рождество. Любопытное совпадение, не правда ли?
— Да, — я задумчиво теребил в руках шапочку. — Надо бы отметить. У вас же сегодня его отмечают. Ты не против выпивки?
— Я не пью.
— Бокальчик вина, мне кажется, нам обоим не помешает.
Сил тащиться домой на метро уже не было. Я оставил Эли сторожить сумки, а сам вызвался добыть такси. И тут мне пришла в голову гениальная, как всегда, идея.
Короткий зимний день подходил к концу. Небо посерело, зажигались, мигая, фонари. Таксист выехал на Тверскую. Эли с любопытством разглядывал через окно московскую иллюминацию.
— Скажи, — он кивнул на огромную диадему из лампочек. Мы как раз подъезжали к Пушкинской площади. — Мне одному кажется, что это уже перебор?
— Народ любит, когда большое и красивое, — я пожал плечами. — Хлеб и зрелища популярны во все времена.
— Обычно, чем мельче народец, тем больше памятники он себе возводит.
Я рассмеялся. Таксист сурово глянул на нас и насупился.
Мы миновали Лубянку и огромную ёлку, потом Зарядье с его светящимися полянками и парящим мостом, поехали вокруг Кремля.
Эли не назовёшь красавцем. Он строен, но худоват. Руки мальчишки, лицо с тонкими чертами, какое-то осунувшееся, бледное. Нос этот анимешный. Мне стало жалко своего героя. В конце концов, должен же в него кто-то влюбиться. Надо будет придумать ему внешность получше.
Нас высадили у самой проходной на улице Косыгина. Охранник, кажется, Володя, никак не хотел пускать Эли.
— Без паспорта не положено, — бубнил он.
— Это известный актёр, — я подтащил Эли к кабинке и заставил его нагнуться. — Не узнаёшь, что ли? Артист больших и малых академических театров.
— Леонид Вячеславович? — Володя расплылся в улыбке. — Автограф не дадите?
— Да какой Леонид Вячеславович! — я начал закипать. — Внук его. Родственник этой... Овод которая.
— Этель Лилиан Войнич, — подсказал Володя. — Что ж ты сразу не сказал. С этими артистами чёрт ногу сломит, — он махнул рукой, чтобы проходили.
— Безопасность у вас на уровне, — саркастически заметил Эли, когда мы уже шли мимо главного корпуса.
— Он знает, что я кого попало не проведу.
— А если тебе нужна помощь? Я же могу быть кем угодно.
— Кстати да, — я остановился. — Пришёл ко мне парень без документов, а я, дурак, его одел и на работу притащил. Как-то докажи, что ты тот, за кого себя выдаёшь.
— Я ждал этого вопроса, когда зашёл в фургончик. Сейчас уже глупо спрашивать доказательства, не находишь?
— Ну... — я задумчиво глядел то на пакеты с едой, то на Эли. — Наверное, ты прав. Бестолково вышло.
— Не переживай, — Эли похлопал меня по плечу. — Даже если я тебе соврал, ты отпразднуешь Рождество в компании интересного собеседника.
Я что-то утвердительно промычал в ответ.
— Знакомься, тринадцатый павильон, — сказал я, включая софиты на подиуме. — Здесь снимали постельные сцены для Альгамбры. Съёмочное оборудование уже забрали, остался реквизит и немного осветителей.
Дуговые лампы жужжали, разгораясь. Два ослепительно ярких луча высветили резную кровать под пологом и бутафорскую обстановку спальной залы старинного замка. Мы стояли в тени, среди извивающихся проводов и разбросанного повсюду барахла.
— Не рановато для постельных сцен? — спросил Эли, улыбаясь.
— Положил глаз на меня? — я разложил складной столик, пододвинул походные стулья.
— Думаешь, все твои герои должны тебя любить? — Эли помогал мне выкладывать продукты.
На стол перекочевала бутылка дешёвого вина, сырная нарезка, салаты в лотках, палка копчёной колбасы, банки с холодным кофе, шоколадка.
— Мне кажется, все герои должны любить своего автора. Не?
— Как тебе сказать...
В павильоне было довольно жарко. Нам пришлось снять куртки, ботинки и даже кофты. Хорошо, что я догадался купить штопор, а вот про стаканчики забыл.
— Скажи прямо, я не обижусь, — я вскрыл бутылку и дал Эли хлебнуть первым.
— Атмосфера праздника потрясает, — он попытался тянуть вино из бутылки, но не тут-то было. Пришлось лить прямо в горло. — Я с автором, которого едва знаю, пытаюсь напиться отвратным вином где-то на задворках мира, среди снежных сугробов и немыслимых холодов, — он передал бутылку мне. — Ты обидишься, если я скажу правду.
— А ты думал, в сказку попал? Вот такая она, суровая российская действительность, с поганым вином из горла и палкой колбасы. Русреал, как говорят авторы. Почему я писать начал? Не от радости, наверное. Салаты вот неплохие, ешь давай. Ножа, конечно, здесь нет. Так что колбасу тоже грызть придётся. Должно быть, истина настолько плоха, что ты боишься говорить... — я плеснул себе в рот из бутылки, заел сыром.
— Я не боюсь. Откровенно говоря, ты не так плох. Если смотреть прямо в лицо, то даже и ничего. Нос длинноват, скулы выпирают, но это, знаешь, не так критично. Вспыльчивый, импульсивный, не сказать, что сообразительный. Доверчивый. Излишне, я бы сказал. И ещё... — Эли попробовал корейскую морковь. — Какая вкусная штука! Почему у нас её не продают? В общем, ты позаботился обо мне, а это не часто бывает. Поэтому я обязан чем-то отплатить тебе.
— Забей. Все просто пользуются мной. Ты тоже давай, не стесняйся, — вино слегка развязало мне язык.
— Я так не могу, — Эли смутился, отобрал у меня бутылку и отхлёбывал маленькими глотками. — Ничего, если я откушу от колбасы? — и, получив утвердительный кивок, вгрызся в неё зубами. — Да, ты не идеал. Но заслуживаешь большего. Ты сказал, что начал писать. Можно взглянуть?
Я порылся в телефоне, и мне даже удалось найти свою повесть в сети. Эли открыл первую страницу.
— Ты пишешь про овец?
— Это название такое. Отсылка к Филипу Дику с его «Снятся ли андроидам электроовцы». Типа, продолжение фразы: «И снятся ль овцам пастухи». Там про человеков будет. Дальше читай.
Пока Эли погрузился в смартфон, я сделал несколько затяжных глотков из бутылки и ополовинил один из салатов. Эли вдруг рассмеялся.
— Отличный диалог с баронессой! Мне нравится твой стиль. Ты и про меня так напишешь?
— Постараюсь, но обещать не могу. Верни, — я забрал у него телефон.
— Там хоть конец хороший? Мне интересно, что дальше.
— Всё у них нормально будет. Даже хорошо. Потом дочитаешь.
— Забавно читать про других, когда сам литературный герой, — Эли загрустил. — Понимаю, я фигура противоречивая. Палач, беглец от правосудия. Вру всем. Поэтому ты меня... Но мир зачем?
— Подожди, — я махнул погрызенной колбасой перед его носом. — Я про вас ещё не написал. Придумал только. Сегодня Рождество, так?
— Да.
— В Рождество исполняются желания. Загадывай, я исполню. Клянусь остатками совести, что напишу так, как ты скажешь. Договорились? По рукам? — я протянул ему руку.
— По рукам! — Эли крепко сжал мою ладонь. — Я хочу, чтобы наш мир выжил. Можно, это исполнится?
— Не вопрос! — я вдруг совершенно чётко представил себе концовку «Советника». — Но пострадать придётся. Я сделаю вторую часть.
— Ты уверен насчёт второй части? Я вроде как в первой...
— Не бэ, — я рассмеялся. — Ты думаешь, что погиб. На самом деле, нет. Ты вернёшься. Не сразу, но вернёшься. У меня не бывает плохих концовок.
— Но это значит, я исчезну здесь. Двух меня быть не может. Как же ты тогда?
— Ну я... — мне вдруг стало чертовски погано на душе. — Как всегда, буду писать. Нос только тебе поправлю немного. И ещё кого-нибудь придумаю. Буду тебе рассказывать обо всём... — голос у меня дрогнул. — Словами других героев. И твоими тоже. Герои же всегда выражают мысли автора...
— Хочешь сказать, что мои мысли вовсе и не мои? Ты сам с собой сейчас разговариваешь?
— Отдай, — я забрал у него бутылку и допил последний глоток. — Ты же мой герой. Вот и говоришь моими словами. Но сейчас ты можешь, конечно, мыслить самостоятельно. И поступки совершаешь не по моей указке. А знаешь... — я задумчиво посмотрел на него. — Мне кажется, ты и раньше сам соображал. Я сейчас углублюсь немного в физику. Если считать, что мысль материальна, то есть она рождена химическими и физическими процессами в мозге, стало быть, взаимодействует с окружающим пространством посредством электромагнитного поля, например, то и любой мысленный объект материален. Мысль рождает волну, волна несёт энергию, энергия рождает материю. Всё исключительно научно. Рождённый мыслью станет героем в прямом смысле этого слова.
— То есть герой начинает думать самостоятельно, — Эли улыбнулся. — Твои умственные усилия создали меня, а я теперь мыслю, стало быть, существую. И теперь мои мысли также материализуются. Не нарушают ли твои рассуждения логику законов сохранения?
— С чего бы? — я открыл банку с кофе. — Мы сожрали с тобой большое количество материи. Часть её будет довольно эффективно преобразована в энергию химических процессов, в электричество, что бежит по нервам и заставляют сокращаться мышцы. Большая часть пойдёт на питание мозга, на создание образов, на материализацию. Поэтому о нарушении законов речи не идёт, так как есть внешняя подпитка.
— Рад, что ты дал мне возможность самостоятельно мыслить, — рассмеялся он.
— Хотел сказать, что я бог благостный, но цитата не подходит. Там было наоборот. Ты зря смеёшься. Не у всех авторов получается дать герою свободно мыслить, принимать самостоятельные решения. Иные из кожи вон лезут, чтобы заставить героя быть рупором автора. У них и подростки выдают лекции, достойные профессора Гарварда, и животные думают авторским словарным запасом.
— Я благодарен тебе. На самом деле, — Эли проникновенно смотрел на меня. — Только я, похоже, слегка опьянел, — он помотал головой. — У нас я не пью совсем. Поэтому мне хватило. Голова кружится.
— Ну да, что я делаю: спаиваю своего героя. Молодец, ага. Сейчас что-нибудь придумаем.
Я выключил софиты, и павильон погрузился в полутьму. Горели только аварийные лампы над выходами. Сам тоже почувствовал себя пьяным, хотя и помог Эли доковылять до кровати. Оба рухнули на неё с разных сторон, головой друг к другу, уставились в нависающий полог.
— Тебе не попадёт? — спросил Эли.
— Мне это всё убирать. Декорации разберут, а остальное за мной, — я помедлил. — Знаешь, это самое дурацкое Рождество, что мне приходилось отмечать. И в то же время, самое необычное. Я даже подарил лучший в жизни подарок — то, что действительно было нужно.
— Это правда. И у тебя есть лучший подарок.
— Ты? — я смутился.
— Быть с близким человеком в Рождество — это лучший подарок. А я, наверное, довольно близкий тебе человек. Ты можешь мне всё рассказать, что хочешь. Пока ещё есть время.
— Сколько?
— Я не знаю. Но чувствую, что не очень много.
— И как это будет? Откроется портал, и ты в него уйдёшь?
— Возможно, — я почувствовал, как Эли пожал плечами. — У меня остались странные ощущения от того, как я сюда попал. Наверное, обратный переход такой же. Хорошо, что ты решил меня не убивать. Я прожил долгую жизнь, но уходить как-то всё равно не хочется. Ты не подумай, что я боюсь. Нет. Просто там у меня жизнь интересная.
— Повезло тебе, — я криво усмехнулся. — У меня всё прозаичнее.
— Расскажи о себе.
Он повернулся ко мне лицом, и мы почти коснулись носами. Я вдруг ощутил его запах. Так пахнут новая одежда, кожа после бассейна, и ещё чувствовался еле уловимый аромат каких-то сложных духов. Или у него от тела так пахнет?
— Мне не о чем особо рассказывать. Одиночество и боль — вот мои спутники. Кем работаю, ты уже знаешь. Что пишу, тоже. Музыку часто слушаю.
— Какую музыку? Дашь послушать? Ты мне только джаз оставил.
— Джаз тоже хорошо. Но это я сплоховал. Прости.
На смартфоне я открыл список песен, потом отдал его Эли. Тот бегло пролистал джаз, King Crimson обозвал депрессивными марионетками, Pink Floyd его не заинтересовали, на Deep Purple и Living Blues ненадолго задержался. Godsmack и Billy Talent ему понравились.
— Вот, это почти про нас, — он развернул смартфон, показывая мне видео Weezer «All My Favorite Songs». — И музыка хорошая.
— Ну да, — кисло заметил я и посмотрел на часы: стрелки неминуемо приближались к 12. — Рад, что хоть что-то тебе понравилось.
— Не обижайся. Мы не обязаны следовать вкусам друг друга. Если я не превозношу твои любимые песни, то это не значит, что я не могу их слушать.
Он взял меня за руку, а я вздрогнул от неожиданности. Его ладонь оказалась сухой и холодной, но быстро согрелась от моей. Тепло побежало по руке к сердцу, и оно замерло, а спустя мгновенье забилось часто-часто.
— Ты необычный человек, — Эли говорил мягко, даже ласково. — Ты думаешь, что всё плохо в твоей жизни. Но посмотри: ты лежишь на старинной кровати со своим героем, и мы говорим обо всём на свете просто, без каких-нибудь барьеров. Слегка пьяные и развязные, но счастливые. Наступает ночь Рождества, когда исполняются самые заветные желания. Закрой глаза. Загадай желанье, потом отпусти его. Не держи его в голове. Представь себе звёздное небо над головой, и как твоё желание улетает к звёздам. Дай ему исполнится.
Съёмки в соседних павильонах уже закончились, люди разошлись, вокруг стояла звенящая тишина. Я закрыл глаза, прислушался к тому, как бьётся моё сердце, как дышит Эли рядом. Представил себе мириады звёзд на небе, одинокую Луну вдалеке, загадал желание. Только всё не мог его отпустить. Придумывал разные подробности. Вдруг губы Эли коснулись моих, и я понял, что ждал этого поцелуя, надеялся на него, и теперь гибну окончательно в пламени возникшего чувства. Руки непроизвольно сжали его тело, я прижался к нему и никак не мог оторваться, открыть глаза, будто это был последний поцелуй в моей жизни.
Водолазка смялась под моими пальцами, руки ощутили необычайную лёгкость пустой одежды, только губы ещё хранили тепло и вкус поцелуя. Я в ужасе открыл глаза, шаря в полутьме по опустевшей кровати.
— Не-е-ет! — мой истошный вопль, полный боли и отчаяния, прокатился по павильону, звякнул плафонами под потолком и затих в дальних коридорах.