Откровение
Обескураженная и опустошенная я падаю на стул. Так облажаться, да перед кем? Перед Аликом! Сейчас он точно подумает, что я полная и беспросветная дура! Вернее, утвердится в своем давно поставленном диагнозе.
Алик ухмыляется. Снисходительно хмыкает, мол: ну ниче, Алла Анатольевна, у всех бывает приступ тупости, только у вас он пожизненный.
— Ну ниче, Алла Анатольевна, у всех бывает...
Всё! Я — экстрасенс!
— Не расстраивайся так...
Немножко не угадала.
— У меня тоже как-то конфуз вышел, — он задумчиво смотрит куда-то в угол. — Интерном был. Пришла на приём одна дамочка. С мужем пришла, вернее, тот привел.
Алик неоднозначно ведет бровью. Достаёт новую пачку сигарет, аккуратно открывает, зубами вытягивает среднюю и закуривает. Кабинет наполняется контрастным дымом, ведь запах прежней еще не полностью выветрился через приоткрытое окно. Я кашляю. Второй раз — специально-показательно. Жутко хочется высказаться по этому поводу, да положение не позволяет. Сейчас самое лучшее — косить под страуса: голову в песок, и зад санитарной книжкой прикрыть. Авось пронесёт.
— Как сейчас помню, целый венерический букет у неё обнаружился. — Алик не реагирует на мои откровенные намёки по поводу курения мне в нос. — Уж где нагуляла и с кем? В общем, полечил её. Хорошо полечил — вылечилась. На повторном приёме жалуется: живот, мол, болит. А я, как назло, один оказался. Куратор моя на больничный ушла. И мадам без мужа. Медсестра свалила куда-то. Это потом я узнал, что ее дамочка конфетами подкупила и выпроводила из кабинета.
Длинная затяжка, выдох. Я напряженно сглатываю слюну, забыв, что позволяю себя безоговорочно отравлять.
— Не чувствуя подвоха, пригласил я дамочку в смотровую, — продолжает Алик. — Разделась она, легла. Все, вроде бы, нормально. Посмотрел в зеркалах — чисто, мазки необходимые повторно взял, мало ли? На очереди ручное обследование — живот-то болит, жалуется. И вот засунул я в нее руку: где болит? Тут? А она вдруг как подскочит на кушетке, как хвать меня, и давай в себя пихать. В общем, изнасиловала меня морально, а себя по-полной моей же рукой.
«Охренеть!» — я забываю, как глотать, да что там глотать, дышать как забываю.
На языке вертится, а где же сейчас твоя медсестра? Почему один в кабинете работаешь? Или это тоже наказание от Людочки? Но я молчу, замерев, как истукан. Может, забудет про меня и кресло, если сделаю вид, что я стул?
— С тех пор зарекся я дамочек в одиночку смотреть. — Алик невесело усмехается. — Ситуация, конечно, не совсем похожая на твою, но это так, чтобы ты не расстраивалась.
Такая откровенность поражает. Быть может, все-таки человек?
— Ну что, проходим, раздеваемся? — Нет, ошиблась.
Как ни в чем не бывало он встряхивает головой, словно сбросив маску, и довольно потирает руки в предвкушении расправы. Хотя, после такого откровения я и за сан.книжку с наваленной на нее кучей долларов на кресло к мужику не полезу. Пусть даже не его вина.
Сижу, глазами хлопаю. Смерть моя пришла.
— А как же зарекание? Не смотреть дамочек в одиночку? — нахожусь в самую последнюю минуту. Молодец, Алла Анатольевна! Так его! Не для красоты все-таки у тебя выросли по обе стороны от головы уши. Иногда ими ты умеешь слушать.
Аж щёки приятно пощипывает от возобновившегося притока крови. До этого чувствую себя мертвецом, обесточенным из-за стрессового спазма сосудов и в белых тапочках.
Алик щурится.
— Не хотим, значит, обследоваться по-настоящему, — пропускает мое замечание мимо ушей. Берет злосчастную книженцию и вертит в руках. — Тогда предлагаю альтернативный вариант.
«Неужели? Хотя с вами, Александр Владимирович, не понос, так золотуха — все говно».
— Я же сказал, что Людочка Ивановна пригласила к себе в кабинет, поздравила со свадьбой? Остепенился, мол, человеком стал, — он медленно открывает книжку, опирается лостями на стол и внимательно читает пустые страницы.
«Значит, раньше, как и у меня, животным числился, — резюмирую я. — Интересно, в разряде какого подвида: мерзопакостных макак или омерзительных козлов?»
— Обрадовала повышением, — продолжает Алик, не замечая, как я брезгливо морщу нос. — Что в отделение вернуть собирается...
Я ожидаю, когда он закончит ходить вокруг да около и объявит приговор. Слегка повернув голову, он исподлобья смотрит на меня. Будто решая, готова я или нет принять гильотину на шею?
— Так что, Алла Анатольевна, выбирай, — взгляд задумчивый, а от моего лица вновь отливает кровь и от волнения и недостатка кислорода я чуть не падаю со стула. — Либо кресло, либо... загс.