Тур Победителей
— Надеюсь, ты понимаешь, что мы делаем тебе одолжение, живя с тобой здесь, — высказала мне мать во время завтрака, а после жаловалась о том, как трудно было всем совершать длинный поход в пекарню каждый чертов день, и все это было огромной жертвой — все, что они делали для меня.
— Если действительно так ненавидишь здесь жить, то не стесняйся, уходи в любое время, мама — прорычал я.
— Знаешь что, может, я уйду. Ведь теперь, когда ты уезжаешь в Тур Победителей, нет смысла оставаться, верно? — холодно ответила она.
— Нет, это не так. Но никого не втягивай в это. Если больше не хочешь здесь жить — тебя никто не держит, но не выгоняй всех остальных, — я уставился на нее.
— Сын, надеюсь, ты понимаешь, что мне придется уехать с твоей матерью, — любезно упомянул мой отец. Я нахмурил брови, но ничего не ответил. Я знал, что это больше о пекарне, чем о матери, и что я вел себя по-ребячески, но черт побери, большую часть времени родители даже не спали в одной спальне, а как бы я ненавидел собственную мать, я действительно не желал, чтобы она жила здесь одна.
— Да, и думаю, будет лучше, если мы съедем жить обратно в пекарню, — промямлил Ливен. — Перееду с Флорой, как только мы поженимся, — добавил он. Ливен был помолвлен несколько месяцев назад, и моя мать была не в восторге, ведь Ливен был ее любимым сыном. Я подозревал, что он переедет, но не так скоро.
— Что насчет тебя? — обратился я к Раю, хотя уже знал ответ на свой вопрос.
Он слегка кашлянул и избегал моего взгляда, прежде чем ответить:
— Я думаю, мать права, Пит. Так было бы проще для всех нас, — сказал он извиняющим тоном.
Я кивнул, кладя вилку, и вытер рот салфеткой на коленях перед тем, как встать из стола для завтрака.
— Тогда отлично. Мне нужно успеть на поезд. Предполагаю, что мне не стоит рассчитывать, что кого-то из вас останется, когда я вернусь, — я огляделся: все избегали моего взгляда, лишь моя мать нетерпеливо закатила глаза.
— Да-да, иди уже, иначе пропустишь свой поезд, — с раздражением махнула мне мать.
— Удачной поездки, сынок, — мягко пожелал мой отец, когда он встал, чтобы обнять меня, пока я доставал пальто из шкафа у входной двери.
— Спасибо, пап, — слабо ответил я, когда он похлопал меня по спине. На прощание я помахал братьям и вышел из дома, направляясь прямо к вокзалу.
***
— У нас впереди большой-пребольшой день, — с энтузиазмом защебетала Эффи, когда наш поезд прибыл в Дистрикт-11. Хеймитч закряхтел, пока мял один и тот же маффин, который грыз в течение последних десяти минут, а Китнисс попросту не смотрела на меня. Казалось, что сегодня — это повторяющаяся закономерность.
Внезапно поезд резко остановился. Эффи пробралась к передней части поезда, вскоре вернувшись, чтобы сообщить, что у поезда технические затруднения и что это испортит наш плотный график. Она продолжала жаловаться, в то время как остальные игнорировали ее, пока Китнисс, наконец, не потеряла терпение:
— Всем наплевать, Эффи! — закричала Китнисс, вставая из-за стола, чтобы выбежать наружу, где на земле лежал снег.
На секунду лицо Эффи вытянулось, прежде чем тотчас успокоилась, чтобы пожаловаться на плохие манеры Китнисс.
— Пойду поговорю с ней, — предложил я, когда встал, чтобы пойти за Китнисс.
— Да, сходи, спасибо тебе, Пит, — грустно улыбнулась мне Эффи. Она знала, что мы с Китнисс в плохих отношениях. Хеймитч лишь вздохнул и продолжил ковырять маффин.
Я выбежал на холод, пробираясь сквозь снег, пока не обнаружил Китнисс, сидящей у дерева. Я подошел к ней, засунув руки в карманы.
— Привет, — начал я.
— Привет, — ответила она, глядя на меня своими бездонными серыми глазами.
— Мне очень жаль, что между нами такая напряженность. Я все время вел себя, как обиженный, потому что ревновал к Гейлу — еще прежде, чем официально познакомился с тобой. Теперь я осознаю, что ошибался, и что поцелуи в пещере это то, что ты должна была сделать, чтобы спасти нас. Я перестану строить из себя обиженного, но мне бы очень хотелось, чтобы мы были хотя бы друзьями, — закончил я. Все не так плохо? По крайней мере, на этот раз я не признался в вечной любви к ней. К сожалению, в этот раз не просто чувственная влюбленность. Моя привязанность к ней только возросла, ее отсутствие заставило мое мазохистское сердце задуматься.
— Ты тоже прости, — тихо извинялась она.
— Не извиняйся, я не могу винить тебя за это, — настаивал я.
— Хорошо, — согласилась она, и я присел рядом с ней, где она вглядывалась в небо.
— Ладно, давай потолкуем о чем-нибудь попроще. Не кажется забавным, что ты рисковала своей жизнью ради меня, как и я, но даже не знаю, какой твой любимый цвет? — спросил я. Ее губы трогает улыбка.
— Зеленый, — ответила она. Ну конечно, я должен был догадаться. Она любила лес, и было естественно, что это ее любимый цвет.
— А мой — оранжевый.
— Оранжевый? Как парик у Эффи? — сморщила она нос. Я прыснул.
— Нет, более нежный... как закат, — мечтательно пояснил я, вызывая образ в своей голове. Это было мое любимое время суток.
— Красиво, — согласилась она, а затем сказала: — Я настолько наслышана о твоих картинах, но никогда их не видела.
Я поднялся, отряхнулся от снега и предложил ей свою руку.
— Пойдем, покажу их тебе, — предложил я.
Сейчас, когда не нужно было работать, у каждого Победителя должен быть талант, и очевидно, что мой выбор пал на живопись. Я был слегка разочарован, когда услышал, что Китнисс в качестве таланта не будет использовать пение, но как полагал, это и так вполне ясно.
Она улыбнулась, когда встала, чтобы взять меня за руку.
— Кроме того, думаю, воспользуюсь этой возможностью, чтобы загладить вину перед Эффи, — спохватилась она.
— Не бойся перестараться, — добавил я.
— Не побоюсь, — заверила она.
Затем мы вернулись обратно, и я изо всех сил старался не засмеяться в голос над Китнисс, поскольку она делала все возможное, чтобы извиниться перед Эффи, и старалась как можно лучше, чем привычно для нее. Не оставалось сомнений, что Китнисс перегнула палку, впрочем, пожалуй, это казалось малым для Эффи. Она любезно приняла извинения, а потом мы с Китнисс двинулись в комнату, где я хранил картины с ареной.
— Все это ты нарисовал? — испуганно ахнула она, глаза ее расширены.
— Угу, что ты думаешь? — спросил я, никогда раньше не показывая ей свое искусство.
— Мерзость, — поморщилась она, когда принялась рассматривать их, возможно, в ужасе от кровопролитных и чудовищных Игр, что закрались во все эти образы. — Все, чем я занимаюсь, так это гуляю, пытаясь забыть арену. Как ты все это помнишь?
— Я вижу их каждую ночь, в кошмарах, — пояснил я. — Это единственный способ отпустить их. Я все время повторяю себе, что не боюсь спать по ночам. Так тебе действительно не понравились они? — спросил я, стараясь не казаться слишком подавленным. Конечно же ей не понравились: о чем я только думал?
— Да. Но они необычны.
Я рассчитывал, что именно такую реакцию можно было ожидать от нее. По крайней мере, она не спросила, почему я представлял ее бессчетное количество раз: это было чересчур заметно. Ей не нужно знать о моих сексуальных пристрастиях. Я вывел ее из свой комнаты и прикрыл за собой дверь.
***
Моя злоба началась в Дистрикте-11. Они никогда ничего не говорили мне. Но, разумеется, они держали это от меня. Почему глупый, доверчивый Пит должен быть проинформирован в текущих событиях? Мной были разбиты несколько стеклянных реликвий, когда я сорвался на Хеймитча и Китнисс. Мой хорошо спланированный поступок, чтобы помочь семьям Руты и Цепа, только причинил больше вреда. Они заверили мне, что с этого момента недомолвкам конец, но я знал больше, нежели верить им. Вероятно, у них были тайные деловые отношения за моей спиной, и я ненавидел это, ненавидел, не зная, испортит ли мой следующий шаг или нет.
Но это не имело значения. Ничего не имело значения, потому что на самом деле я не мог злиться на Китнисс. Не тогда, когда она каждую ночь впускала в свою постель, пока поезд мчался по рельсам. Мы объехали каждый дистрикт, пытаясь всех убедить настолько хорошо, как возможно, что мы безумно любим друг друга. Излишне говорить, что для нее это было сложнее, чем для меня. Я заключал в своих объятиях ее теплое, стройное тело, когда гладил по ее косичке, пока она покоилась на моей голой груди. Что-то пробудило внутри, когда понял, что она нуждается во мне, что она может крепко спать и без каких-либо кошмаров только когда сопит в моих руках. Я защищал ее, заставляя чувствовать себя в безопасности.
Конечно, дело же было в моем возбуждении, когда она перебрасывала одну из своих ног мне на талию. Было слишком трудно для меня лежать рядом с ее теплым телом. Я гладил ладонью ее тощую спину, зная, что она не носит бюстгальтер и что между моей обнаженной кожей и едва прикрытой грудью разделял лишь нежный тонкий материал ее ночнушки. Пока она спала и ненавязчиво сопела над моим возбужденным телом, я бы полез рукой под трусы и дергал до тех пор, как не достиг облегчения. Я бы сделал это тихо и осмотрительно, убедившись, что она не проснется. Если Китнисс когда-нибудь заметит меня таким, я умру от унижения.
Или я так полагал.
Независимо от того, сколько трогал себя каждую ночь, я всегда тяжело просыпался, моя эрекция мучительно растягивалась под трусами, поскольку задела ее мягкий зад, потому что к тому времени она лежала спиной ко мне, а я держал ее за талию. Утром было худшим, ибо ненавидел вставать с ее стороны, чтобы нянчиться с ноющей болью в паху (в большую часть времени даже требовался холодный душ). Но однажды все было по-другому.
Это было в предрассветные часы утра, когда ее спина прижата ко мне, а моя голова уткнулась в шею. Я не ожидал, что ее маленькая ручка намертво обернется вокруг меня. Я ахнул и застонал от удивления, мое тело застыло в ответ. Это и вправду произошло? Ее рука потянулась за спину, но глаза оставались закрытыми, дыхание — ровным. Мое же, однако, неритмичным. Внезапно она отпустила меня, и как только я подумал, что худшее позади, она начала тереться об меня, заставляя мои бедра непроизвольно двинуться вперед. Я так сильно желал оказаться внутри нее.
— Китнисс, прошу... — умолял я, дыша с трудом. — Не дразни меня так.
Но она не отозвалась, а продолжила тереться своей задницей о мой ноющий член, и я подумал, не вступлю ли я. То есть, двое могут сыграть в эту игру. Моя рука медленно поднялась от пупка к груди, накрываю одну из ее маленьких грудей. Она простонала, на что я улыбнулся. Мой большой палец рисовал круги над ее затвердевшем соском (я почувствовал это под тонкой ночнушкой). Она тихо выдохнула, и ее бедра перестали двигаться передо мной. Я не мог больше ждать. Я перевернул ее на спину и навис сверху. Ее серые глаза, наконец, открылись, шокировано расширились, а зрачки потемнели от возбуждения.
Ее бедра приподнялись, соприкасаясь с моим пахом, и мы оба ахнули. Я сжал ее руки над головой.
— Теперь когда ты поймала меня, что собираешься делать? — прошептал я ей на ухо. Она вздрогнула.
— Собираюсь завершить начатое, милый, — ответила она. Я мог ясно видеть озорство и вызов в серых глазах даже в лунном свете, который делал их таинственно мерцающими.
— Это то, о чем я размышлял, — прошептал я, когда опустил руку между ее ног и заметил, насколько тепло и мокро было там для меня.
— Пит, — захныкала она, пока я натирал через трусики, запястьем сдвигая ночнушку. Я прикусил за мочку уха, мой язык поглаживал в том месте, затем губы спустились вниз по шее, оставляя влажные поцелуи, к пульсу. Она извивалась подо мной, выгибая спину навстречу, а ногти впились во внутреннюю сторону бедер.
Моя ладонь сжала ее центр, где сосредотачивался между ног, и один из пальцев отодвинул ткань ее трусиков в сторону, чтобы обеспечить доступ к влаге, которая собралась там. Я обнаружил, что у нее там совершенно гладко. Мой палец скользнул в ее податливые складки, и я медленно вводил его, когда она в предвкушении укусила меня за плечо. Я не заставил ее долго ждать. Используя свои пальцы, я большим обвел клитор, а остальными собрал влагу внизу и поглаживал указательным бугорок. Прежде чем я это понял, она толкнулась бедрами мне в запястье и содрогнулась подо мной, липкая субстанция оказалась на руке, когда она кончала, задыхаясь и стоная мое имя снова и снова. Мои глаза загорелись, когда увидел, какое влияние оказал на нее — я так долго ждал этого момента. Медленно и томно я поцеловал ее в губы, мой язык изучал небо и заднюю часть горла, прежде чем отстранился, осторожно прикусив нижнюю губу.
— А как же ты? — спросила она, снова трогая мою твердую плоть.
— Не сейчас, — отвечаю ей. Я хотел насладиться каждой секундой. Я сдвинул ее ночнушку, сложив ее над грудью. Я прикусил губу, когда снял ее, желая, чтобы не было так темно, но лунного света было достаточно, чтобы я мог полюбоваться ее затвердевшими темными бутонами, с наслаждением мои большие пальцы прокатываются по ним. Наконец, я взял один в рот, робко лаская языком, как Китнисс всхлипнула и сжала мои волосы в кулак. Я пошире открыл рот, захватывая столько, сколько мог, с жадностью целуя и посасывая. На другом ее холмике покоилась моя ладонь, бережно массируя и сжимая. Ее грудь вздымалась, пока она задыхалась подо мной, а звуки, исходящие из ее рта, были божественны. Я хотел заставить ее петь всеми возможными способами, сделать так, чтобы она достигла нот, которых никогда еще не пробовала. Мой рот переключился на другую грудь, в то время как ладонь продолжала мять следующую. Я чувствовал себя нетерпеливым ребенком с новой игрушкой; я б мог провести всю ночь между грудями Китнисс. Языком я кружил над ее вершинкой, затем мягко потянул зубами, и она закричала еще громче.
— Пит... прошу, — теперь же это она умоляла меня. Мне нравилось это.
Я губами опустился к пупку, мои руки обожали ее тело, когда исследовали как можно больше. Ладонями я раздвинул ноги и погладил, губы целовали внутреннюю их часть, пока не оказались опасно близко к ее промежности. Я озорно ухмыльнулся.
— Можно? — спросил я, когда нерешительно подцепил большими пальцами по бокам ее трусики. Она просто кивнула, и я потянул ее ноги на себя. Мой член дернулся. Она вздрогнула.
— Пит... — начала она.
— Тссс, все хорошо, — уверил ее я, нежно поцеловав в губы.
Затем моя голова снова оказалась между ее ног. Я взглянул на нее еще раз.
— Все в порядке?
Она сделала вздох, а после кивнула, положив голову на подушку. Я медленно выдохнул, заставляя ее дрожать, пока раскрывал ее складки так, как можно было бы заглянуть внутрь лепестков цветка или открыть запретный плод. Мне не потребовалось много времени, чтобы пробежаться языком по ней, собирая сладкие соки. Как бы странно это ни было, я вспомнил все, чему научили мои братья за все эти годы. Я вспомнил о так называемом «Наследии Мелларка», и как бы глупо ни было, я стремился соответствовать ему. Но я никогда прежде этого не делал, а она очень хорошо себя чувствовала. Я застонал, вибрация заставляли ее содрогаться.
— Пит, Пит, Пит... — с волнением выдыхала она, ее судорожные вздохи были короткими и учащенными. Она потянула меня вперед. — Вот тут, — вздохнула она, дотянувшись одним из пальцев до клитора.
У меня вырвался стон, когда зажал его между губами и потянул, обхватив своим ртом и поглаживая ленивые узоры языком.
Теперь она извивалась у моего лица, и звуки и слова, которые она издавала, были совершенно бессвязными, но я преуспевал в ее удовольствии. Это был единственный мой момент славы, в котором я мог попробовать, надкусить и причмокивать, как будто она была моей последней едой. Часть меня задавалась вопросом, правильно ли я все делаю, но другую это даже не заботило: не имело значения, покуда ей было хорошо. Она была землянисто сладкой на вкус, как лес и экзотические фрукты, которые можно было найти, если только достаточно усердно искать. Вскоре она взрывается подо мной, ее цервикальная жидкость стекала по моей челюсти, и я доводил ее до такой степени, какой только мог. Я был в пустыне, а она была моим оазисом. Я так сильно сдавил ее бедра, что даже не заметил, пока не отпустил ее. Она снова подтянула меня — на этот раз к губам. Я задрожал от желания, когда она жадно поцеловала меня, зная, что может почувствовать вкус у меня во рту. Я не сдержал судорожный вздох, когда она засунула руку мне под трусы.
— Китнисс! — воскликнул я.
Она украдкой улыбнулась, прежде чем обхватила своей маленькой ладошкой мой толстый член.
— Научи меня, — попросила она. Я знал этот взгляд. Она была полна решимости.
Как никогда я был близок к разрядке, но приказал себе продержаться чуть подольше. Я осторожно убрал ее руку, чтобы снять трусы, лежа на спине таким образом, что она могла наблюдать за мной, когда гладил себя, прежде чем взять ее руку в свою.
— Вот так, — терпеливо прошептал я, проводя ее тонкой рукой вверх и вниз по всей длине, задерживаясь на головке и разливая сперму вокруг остальной части.
Ее рука была такой теплой и манящей, что даже мозоли на ее ладони поразительно ощущались на моей разгоряченной коже. Я провел ее большим пальцем над чувствительным выступом головки, когда она внимательно посмотрела на меня. Моя рука тщетно упала на бок, потому что позволил ей руководить процессом. Мне ровно плевать, как она это делала: лишь хотел, чтобы она касалась меня, хотел смотреть, как Китнисс Эвердин трогает меня в темноте, когда следил за покачивающейся грудью. Как можно дольше я старался держать глаза открытыми, но мои чувства были переполнены, и голова закружилась от поверхностных неравномерных вдохов. Не было никакого ритма — только ее непрестанные поглаживания и наше дрожащее дыхание, а иногда и нарастание темпа и ослабление многообещающего кульминационного момента.
Я заставил ее петь, но она заставляла мои глаза закатываться, а мой голос застрял в горле и... охуеть, она схватила меня за яйца?. Мои глаза распахнулись, и я взвыл:
— Китнисс, это... о боже, как же хорошо, не останавливайся... черт побери, блять, черт...
Я забыл все ругательства, которые только приходили на ум, и понятия не имел, что говорил, а она все гладила вверх и вниз, пока мои бедра не дернулись и не взорвалось все внутри, когда почувствовал внизу знакомый рывок.
— Боже! — взвизгнула Китнисс, когда я, глубоко дыша, кончил поверх ее руки, мое семя излилось на живот, пот стекал со лба.
— Это было умопомрачительно! — воскликнул я, хватая салфетку с тумбочки, колеса поезда стучали под нами, пока начисто вытирал нас двоих.
Она сдвинула брови на переносице и робко улыбнулась.
— Ты так думаешь? — смущенно спросила она. На что я утвердительно кивнул.
— Да, когда-нибудь мы обязаны это повторить, — с надеждой предложил я, отбросив салфетку в сторону. Я обнял ее и крепко прижал к себе, пока натягивал на нас одеяло, и поцеловал ее в лоб. — Теперь спи, — мягко произнес я, поглаживая ее волосы.
Она кивнула и откинулась на изгиб моей шеи, как будто ничего и не было, ее ночнушка по-прежнему служила ограждением между моей кожей и ее. Я закрыл глаза. Не могу дождаться, когда ее бедра двинуться мне навстречу, предаваясь забвению глубоко внутри нее... это произойдет в один прекрасный день — я уверен. Я бы взял Китнисс Эвердин, взял как свою.
На следующий день Эффи разбудила нас пораньше. Она окинула нас подозрительным взглядом, когда изо всех сил пытался одеться, чтобы команда подготовки Китнисс смогла позаботиться о ней. Мы прибыли в Капитолий.