Глава 7. Следственный экскремент
В назначенный день новой встречи – предварительную дату следственного эксперимента – никто не смог.
Это был вечер пятницы.
Мама приехала к нам с бабушкой и привезла ведро заранее замаринованного шашлыка. Не то, чтобы пропитанное кефиром мясо приняло решение за меня. Даже если бы его не было, я едва ли смог бы ускользнуть от двойной опеки, да и вообще добраться до города без машины. Наш дачный поселок не удостоился своей остановки электрички.
- На вот таблетку от аллергии, и я еще мазь привезла! Перестань чесать! – Это моя любимая мамочка донимала меня, когда я в очередной раз поскреб комариный укус, наблюдая за медленно темнеющим мясом на мангале.
- Да все нормально!
- Пей, - безапелляционно.
Я принял из ее рук граненый стакан воды и белую шайбу таблетки. Проглотил и выпил залпом всё. Протер очки, по линзам которых прошелся мокрый бортик стакана.
- Что-то у тебя стекло поцарапалось, - когда я привлек внимание к очкам, пошевелив их на носу, чтобы сели поудобнее, мама присмотрелась к ним подозрительно. – Уронил?
- Да, наверное... Не помню... - неуверенно соврал я, отвлекшись на старый полурешенный бабушкин журнал кроссвордов, которым раздувал огонь. Будто так уж прям остыли угли, я обмахивал их с пару минут, переводя дыхание. Вроде, ложь прошла незамеченной.
Очки я поцарапал, когда мы в очередной раз шатались по лесу, и мне прилетело веткой. Или, может, когда я с забора упал. Или когда лампочка в логове перегорела и, выбираясь из гаражной ямы, я вписался лицом в грабли. В общем, поводов было много и все не для нежных материнских ушей.
- Ты какой-то стал рассеянный, Вова. Влюбился, может? – мама игриво мне улыбнулась, а я смущенно застыл. Больше отвлечься было не на что, так что, густо краснея, я судорожно придумывал оправдания.
- Ну... Не то, чтобы... - поправил очки, устремив потерянный взгляд на шашлык. – Там... Это...
- Понятно всё, - она поняла мое смущение по-своему и смешливо погладила по спине. – И когда ты успеваешь расти, мальчик мой... Уже такой большой, да, мамуль?
Мама обратилась к вышедшей из дома в цветочном халате бабушке. Тут у них появилась тема для разговора, а у меня завибрировал телефон, и я удачно ускользнул из поля зрения за дом.
Усевшись в клумбе пионов, понемногу осыпающих множественные лепестки в мокрую землю, я ответил.
- Бруно?
- Фейнман.
- У аппарата, - настороженно. Я предупреждал, что не смогу, и, несмотря на это, мне звонили. Что-то стряслось?
- Ты на все сто уверен, что не придешь? – Бруно звучал необычно напряженно. Но по его тону не было сразу ясно, в чем именно проблема.
- Да. Я даже не в городе.
- Понятно...
- Все нормально? Ты какой-то...
- Ладно, всё. Потом поговорим.
Бруно бросил трубку.
Только позже я узнал, что остальные тоже не смогли. Тесла решил, раз меня не будет, он тоже может разок прогулять, и отпросился на свидание. Гаусс приболел, что для него, вопреки вечно нездоровому виду, было редкостью. А оставаться один на один с Бором Бруно не хотел после ссоры.
Никому из нас не пришло в голову, что все остальные не смогут. И, конечно, уж совсем не могло нам прийти на ум, что Бруно в таких обстоятельствах попрётся на дело один.
А он накинул на плечи пустой рюкзак и пошел в Царицыно. Один в ночной темноте, он скользнул на территорию незамеченным.
Благодаря свидетельским показаниям Гаусса об исчезновении обоссавшего столб пьяницы, мы решили, что активирует тайные ходы и ловушки жидкость. Для проверки этой теории Бруно захватил с собой бутылку воды и плеснул на круглую плитку, узоры которой, на первый взгляд хаотичные, планировал сложить в целое, чем бы это ни грозило.
От воды ничего не изменилось. Бруно походил по красному плиточному кругу в серой дорожке, побил по нему ногами, постучал руками. Ничего. И решить бы ему тут, что это просто обманка, что рисунки ничего не значат, а плитку, чтоб ее, случайно сложили в неверный узор непутевые строители. Но Бруно был достаточно умен, чтобы уточнить нашу теорию.
Конечно, тайные проходы не могли активироваться любой жидкостью. Если бы на них работала вода, они бы открывались в дождь. Глупо.
Следующей в дело пошла банка энергетика. Её Бруно рассчитывал выпить полностью, но пришлось пожертвовать частью. Когда от полива плитки сладкой кофеиновой массой ничего не изменилось, остатки из банки юный натуралист допил.
Оставалась последняя теория. Жидкости человеческого тела. Её во время обсуждения предложил Гаусс. Вычитанное в узорах слово «кровь» неплохо вписывалось в эту концепцию, как и то, что ловушки активировались, премерзко признавать, мочой.
Ссать на дорожку посреди парка Бруно не слишком хотелось. Да и пил он не так много – полбанки энергоса минуту назад.
В полутемном лесу в дальнем конце заповедника, окруженный лишь гладкими стволами высоких деревьев, он вытащил из рюкзака последний припасенный инвентарь – складной нож. Лезвие слабо блеснуло в остатках заката и вошло в кожу на ладони. Не лучшее место, но первое, что на ум пришло.
Бруно сжимал кулак над плиткой и смотрел, как узоры с каждой каплей становятся все более светлыми. Когда они наполнились сиянием, плитки стали легкими и крутились без усилия – он заметил, как скользнул большой круг под ногой. Бруно хладнокровно слизал остатки крови с ладони и натянул перчатку без пальцев – чтобы не испачкаться сильно. Оригиналы чертежей тащить было бессмысленно, и он восстановил узор по фото на экране смартфона. Сидя на колене на земле, толкал каменные кольца, а те со скрипом двигались в свои пазы, покорные. Или у них была власть, а Бруно являлся лишь принесшим кровавую жертву почитателем.
Когда круг был восстановлен, свечение исчезло. Плитки поехали вниз, будто медленный лифт. Может, легче было бы сразу шагнуть и опускаться постепенно, но, не зная броду, Бруно выжидал, пока они опустятся сами. Лишь осветив помещение телефонным фонариком и не увидев никого, способного оказать сопротивление, он спрыгнул.
Посадка была паршивой, пятки отбил. Но это было неплохим приземлением для трех метров лёту.
Место, где оказался наш чемпион, сильнее всего походило на кладовку. Оно было завалено всяким историческим хламом. Комод, полный украшений, какие-то кружева, в десятки слоев увешивающие антикварные зеркала, картины.
Бруно подошел с фонариком к рамам. Они были тяжелые. Из настоящего дерева с позолотой. Но драгоценности не особенно заинтересовали его. Переложив несколько пейзажей, Бруно увидел портрет. От одного взгляда в знакомые желтые глаза замерло сердце. Он нахмурился и выдернул портрет в раме из кучи других, не церемонясь с произведениями искусства. Рамы загрохотали друг о друга, цепляясь рельефными лепестками резьбы.
С портрета смотрел Гаусс. Ни капли не изменившийся, разве что тон кожи был сильно желтее. Старый лак поверх масла. Сколько такому лет? Уж явно побольше, чем Гауссу.
Бруно отложил телефон на пыльный дубовый стол и достал нож. Вытер кровь с лезвия о штаны и осторожно вырезал портрет из рамы. Свернув шедевр в трубочку, он сунул его в рюкзак.
Что бы ни стояло за этим, вещи моментально стали страннее. И, хуже всего, Бруно осознал, что не представляет, как заставить платформу поехать обратно вверх, а допрыгнуть до возвышавшейся там земли никак не мог.
Тихо ругаясь на чем свет стоял, он долбил пятками по плиткам, пытался толкать их и крутить, но ничего не выходило. Бруно сел на краю, подтянув колени к груди, и принялся стучать ладонью по голове, требуя от себя подумать. «Думай, думай, думай!» - шипел шепотом, ощущая, как нарастала тревога.
Он наделал шума. Кто-то за ним придет. Может, и некому приходить, но нужно рассмотреть худший вариант. Возможно, с каждой секундой он все в большей опасности.
Опустив руки, Бруно вцепился в край плиточной платформы до боли и заскулил от отчаяния, почти физически ощущая на себе чей-то следящий взгляд. Под пальцы попался маленький рычаг.
Щелк.
Переключился режим. Платформа дернулась и понемногу стала подниматься, возвращая плитки в прежнее положение. Кружа ему голову.
Бруно втянул свешивавшиеся ноги наверх и неловко пытался найти баланс на опоре, вращающей свои части в разные стороны. Наконец, он смог встать и ступить на плитки одного кольца, так что вращался вместе с ним. Более-менее стабильно, и все равно предательски медленно.
Как только смог дотянуться до земли руками, Бруно подтянулся и прыгнул, торопясь унести ноги подальше от места, где наделал шуму. Ладонь болела, но он даже не заметил, что снова разорвал едва начавший подсыхать порез.
Впрочем, болели и пятки, только Бруно все равно несся, сломя голову, куда глядели глаза. Подальше.
Его слишком закружило, а спешка не помогала мыслить здраво. Деревья, кусты, выбравшиеся на охоту ежики. Пару раз он запнулся об урны, летя куда-то поперек дорожек. Несколько раз пугался сам себя, задевая ветки или чересчур громко дыша.
Когда Бруно остановился у малого дворца, сердце стучало в ушах, а не в груди. Только теперь он выяснил, в каком направлении двигался. Точно не в том.
Он свалился на злосчастную плитку возле здания, прижался к его стене спиной. Нужно было немного перевести дыхание.
- Какой идиот, куда тебя понесло! – Бруно костерил себя и от злости лупанул порезанной ладонью по стене.
Земля ушла из-под ног. Из-под рук. Из-под зада. Отовсюду. Он провалился в полную темноту.
Ловушки тоже активируются телесной жидкостью.
Впрочем, может, тогда он всего лишь уснул. Это ему приснилось падение. Потому что очнулся Бруно, сидя на том же месте, уже с рассветом.
Помня опасность, он побежал домой. Открыла мать.
- Господи... - она ахнула и взялась за сердце. – Ни свет ни заря, весь в грязи. Ты где был? Все в порядке?
Бруно стоял в дверях, не решаясь войти. Не ожидал, что она все еще будет дома. Цеплялся обеими руками за лямки рюкзака.
И все же волнение долбило в ритм с сердцем по ребрам. Волосы на затылке стояли дыбом от чьего-то холодного взгляда. Что-то было не так.
- Да ничего... Приключение просто... - Бруно спрятал глаза, уставившись на свои ботинки – в энергетике, крови и грязи.
- Так, всё. Не важно! Проходи домой скорее, не стой в дверях! – мама завела его домой и крепко обняла. – Не волнуйся. Все нормально. Ты дома.
Бруно вздохнул и позволил ей ласку. А себе – передышку. В конце концов, мама и правда волновалась, а он и правда залез в большую передрягу. Доказал то, во что верил, но чувствовал себя не то, что не удовлетворенно. По меньшей мере странно.
- Иди умойся скорее и ляг поспи. Потом расскажешь, если захочешь.
Мама удивила его своей тактичностью.
Бруно послушался и первым делом принял душ. Ладно, вторым. Первым – обласкал сонного Макса. Потом всё же забрался под чересчур горячую воду. Было вообще не до мыслей, в голове до сих пор ухало сердце. Только одевшись в домашние шорты и футболку, он вдруг увидел свою ладонь. Целую. Посмотрел на вторую – вдруг ошибся и забыл, какую раскровякал. Но обе руки были подозрительно здоровы.
Тогда он бросился к оставленному в комнате рюкзаку. Ни следа портрета. Не могло же ему это все присниться?
- Мам! Ты мой рюкзак трогала? Брала что-то? – он ввалился на кухню с бешено расширенными глазами.
- Нет. Что-то потерял? Помочь найти? – в искреннем непонимании женщина оторвала сонный взгляд от завтрака.
- Не надо... Наверно, приглючилось, - Бруно рухнул за стол, чувствуя, что теряет реальность. Воспоминания уплывали от него, будто только что увиденный сон. – Ты бутеры сделала?
- Да. С колбасой и сыром. И чай черный, две ложки сахара и поллитровая кружка. Как ты любишь, - мама села напротив, уложив перечисленные яства на стол перед сыном. Она смотрела с волнением. Раздражающе.
Бруно и сам переживал, а такие озадаченные взгляды сильнее нервировали.
- Спасибо. Но не думай, что я теперь тебя прощу.
- Я и не жду. Просто хотя бы посмотрю на тебя...