НОВАЯ ЗАРЯ
Утро 23 ноября 2024 года в Печерск Скай, Киев, начинается с мягкого света, пробивающегося сквозь тонкие шторы, и ты медленно открываешь глаза, чувствуя тепло одеяла, всё ещё хранящего запах вчерашней близости. Лёгкий аромат кофе уже витает в воздухе, и ты поворачиваешься, замечая Богдана, который входит в спальню с двумя дымящимися кружками. Его светлые волосы растрепаны, кончики слегка падают на лоб, а улыбка такая искренняя, что твоё сердце невольно сжимается. На нём простая серая футболка, чуть помятая после сна, и ты не можешь не улыбнуться в ответ, потягиваясь под одеялом.
— Доброе утро, моя девочка, — говорит он, его голос мягкий, с лёгкой хрипотцой, которая всегда звучит особенно уютно по утрам. Он ставит кружку с кофе на прикроватный столик рядом с тобой, и ты вдыхаешь тёплый аромат, чувствуя, как он согревает тебя ещё до первого глотка.
— Доброе, — отвечаешь ты, садясь на кровати, одеяло сползает с плеч, и ты берёшь кружку, обхватывая её обеими руками. Кофе горьковатый, с лёгкой сладостью, и ты делаешь глоток, наслаждаясь теплом, которое растекается по телу. Богдан садится на край кровати с собственной кружкой, его карие глаза смотрят на тебя с теплом, и ты чувствуешь, как лёгкое волнение перед новым днём смешивается с уверенностью, которую он тебе дарит. Ты ловишь его взгляд, и на миг кажется, что весь мир замирает — только ты, он и этот утренний свет.
Вы пьёте кофе в уютной тишине, нарушаемой лишь тихим стуком дождя за окном, и вдруг Богдан ставит свою кружку на столик, его взгляд становится серьёзнее.
— Чуть не забыл, — говорит он, вставая с кровати, и его голос звучит чуть деловито, но всё ещё мягко. — Надо взять деньги для твоей мамы. Не хочу, чтобы мы опоздали, да и лучше всё подготовить заранее.
Ты киваешь, всё ещё держа кружку, и следуешь за ним взглядом, пока он идёт к шкафу в углу комнаты. Он открывает дверцу, и ты видишь, как он отодвигает стопку свитеров, за которыми спрятан небольшой металлический сейф. Богдан набирает код — ты слышишь тихие щелчки кнопок, — и с лёгким скрипом сейф открывается. Он достаёт пачку денег, аккуратно перевязанную резинкой, и возвращается к кровати, начиная пересчитывать купюры. Ты ставишь кружку на столик и подходишь ближе, чувствуя, как внутри всё сжимается от вида такой суммы. Сто тысяч гривен — стопки купюр шуршат в его руках, и ты стоишь, слегка ошарашенная, глядя на ровные пачки, которые он раскладывает на тёмном покрывале. Ты никогда не держала столько денег в руках, и осознание, что это для твоей мамы, заставляет твоё горло сжаться.
— Всё точно, сто тысяч, — говорит он, закончив считать, и его голос звучит спокойно, как будто он делает что-то привычное. Он аккуратно собирает деньги в плотный конверт, который достаёт из ящика прикроватного столика, и поворачивается к тебе, замечая твоё выражение. Его улыбка становится мягче, почти успокаивающей. — Эй, Т/и, не переживай так. Это для твоей мамы, всё будет хорошо, я обещаю.
Ты киваешь, всё ещё немного ошеломлённая, но его спокойствие передаётся тебе, и ты чувствуешь, как напряжение медленно отпускает. Он убирает конверт во внутренний карман своей куртки, висящей на спинке стула, и начинает собираться, явно стараясь выглядеть аккуратно для встречи с твоей мамой. Ты наблюдаешь, как он надевает чёрную рубашку, которая слегка облегает его плечи, пуговицы застёгиваются с тихим щелчком, затем тёмные джинсы, которые сидят идеально, и, наконец, его чёрную кожаную куртку с заклёпками, добавляя привычный стиль, но с ноткой сдержанности. Ты тянешься к его кофте с бомбером, висящей на спинке стула — тёмно-серой, с мягкой подкладкой и чуть потёртой на рукавах. Надеваешь её поверх своей старой футболки, чувствуя, как она обволакивает тебя теплом и его запахом — кофе и кедра. Она чуть велика, рукава закрывают ладони, но тебе так уютнее, и ты улыбаешься, поправляя их, пока ткань мягко шуршит.
— Хороший выбор, — говорит он, заметив, как ты выглядишь в его кофте, и его губы трогает лёгкая улыбка, в которой мелькает тепло. — Тебе идёт, моя девочка. Выглядишь так мило, когда утопаешь в моих вещах.
Ты чувствуешь, как щёки теплеют от его слов, и слегка улыбаешься, опуская взгляд. Вы спускаетесь в подземный гараж "Печерск Скай", где стоит его Dodge Challenger — чёрный, с лёгкими царапинами на боку, которые ты уже научилась узнавать. Он открывает тебе дверь с привычной лёгкой улыбкой, и ты садишься на переднее сиденье, утопая в уюте его кофты. В салоне пахнет кожей и лёгким ароматом его одеколона с нотками кедра и цитруса — запах, который ты теперь ассоциируешь с безопасностью. Богдан садится за руль, заводит двигатель, и мотор тихо урчит, пока он включает музыку. Глухие басы наполняют машину, и ты начинаешь напевать под нос, глядя в окно, где утренний Киев просыпается под серым небом, покрытым тяжёлыми облаками.
— Ну что, готова? — спрашивает он, бросая на тебя взгляд, полный тепла, и кладёт руку на твою, слегка сжимая. Его пальцы тёплые, и ты чувствуешь, как его прикосновение успокаивает твоё волнение.
— Готова, — отвечаешь ты, чувствуя, как тревога перед встречей с мамой сменяется тихой уверенностью. Ты сжимаешь его руку в ответ, и дорога в Лубны начинается. С ним рядом ты знаешь, что справишься с чем угодно.
Машина мягко покачивается на дороге, и ты смотришь в окно, где серое небо Киева постепенно сменяется более открытым пейзажем — полями, редкими лесополосами и деревушками, мелькающими за стеклом. Глухие басы из колонок продолжают звучать, и ты уже привыкла к этому ритму, напевая под нос и чувствуя, как кофта Богдана обволакивает тебя теплом. Его рука лежит на твоей, пальцы переплетены, и время от времени он бросает на тебя короткие взгляды, полные тепла, от которых твоё сердце слегка замирает.
— Скоро будем, — говорит он, его голос спокойный, с той же утренней хрипотцой, которая делает его слова ещё уютнее. — Час, может, чуть больше. Твоя мама, наверное, уже места себе не находит.
Ты киваешь, чувствуя, как лёгкое волнение скручивает живот. Мысли о маме — о её усталых глазах, о тесной квартирке в Лубнах, о долгах, которые она тянула одна, — возвращаются, но теперь к ним примешивается надежда. Ты смотришь на него, и его уверенность передаётся тебе, как тёплое одеяло.
— Она точно будет в шоке, когда увидит деньги, — шепчешь ты, и голос чуть дрожит, выдавая твои эмоции. — И тебя... она ведь даже не знает, кто ты. Я просто... я боюсь, что она не поверит, что всё это правда.
— Понимаю, — отвечает он, его голос мягкий, но твёрдый, как обещание. Он слегка сжимает твою руку, и ты чувствуешь, как его тепло прогоняет твои страхи. — Но мы всё объясним, Т/и. Главное, что ты в безопасности, и я рядом. А я... ну, скажем, просто парень, который хочет помочь. Уверен, она это оценит. Мы сделаем так, чтобы она почувствовала себя спокойно, хорошо?
Ты улыбаешься, чувствуя, как его слова успокаивают, и киваешь, слегка сжимая его руку в ответ. Дорога продолжается, и вскоре вы подъезжаете к Лубнам. Улицы здесь знакомые — серые панельные дома, редкие магазины с выцветшими вывесками, и запах сырости после недавнего дождя. Богдан паркует машину недалеко от дома твоей мамы — пятиэтажки с облупившейся краской на фасаде. Он выключает двигатель и поворачивается к тебе, его взгляд серьёзный, но тёплый, как утренний кофе.
— Ну что, моя хорошая, готова? — спрашивает он, и его голос звучит так, что ты чувствуешь, как внутри всё теплеет. Ты киваешь, сжимая его руку в ответ, и вы выходите из машины.
Вы идёте к подъезду, и ты ведёшь его за руку, чувствуя, как холодный воздух Лубн обжигает щёки. Поднимаетесь на третий этаж, и твои шаги эхом отдаются в холодной лестничной клетке, пахнущей сыростью и старой краской. Ты стучишь в дверь, и через пару секунд слышишь шаги. Дверь открывается, и перед тобой стоит мама — её волосы собраны в небрежный пучок, на лице морщинки от тревог, а глаза сразу наполняются слезами, когда она видит тебя.
— Т/и, солнышко моё! — восклицает она, бросаясь к тебе и обнимая так крепко, что ты едва дышишь. Её голос дрожит, и ты чувствуешь её тепло, её запах — смесь лаванды и старого мыла, такой родной, что твои глаза тоже начинают слезиться. — Где ты была? Я с ума сходила от волнения...
— Всё хорошо, мам, правда, — шепчешь ты, обнимая её в ответ, и твой голос дрожит от эмоций. — Я с Богданом. Он... он мне помог, очень помог.
Она отстраняется, вытирая слёзы рукавом своего старого свитера, и её взгляд переходит на Богдана, который стоит чуть позади, слегка улыбаясь. Мама замирает на секунду, внимательно его разглядывая. Её глаза скользят по его фигуре — чёрная рубашка, аккуратно заправленная в тёмные джинсы, кожаная куртка с заклёпками, светлые волосы, слегка падающие на плечи, и цепочка с подвеской в виде звезды, поблёскивающая на его шее. Ты замечаешь, как её брови слегка приподнимаются, а в глазах мелькает смесь удивления и любопытства. Она явно не ожидала увидеть кого-то вроде него — высокого, с уверенной осанкой, но с мягким выражением лица, которое смягчает его резкие черты.
— Здравствуйте, — говорит Богдан, делая шаг вперёд и протягивая руку, его голос мягкий, но твёрдый, с ноткой уважения. — Я Богдан. Очень рад вас наконец встретить. Т/и много о вас рассказывала, и я знаю, как много вы для неё значите.
Мама смотрит на его руку, потом снова на его лицо, и ты видишь, как её взгляд задерживается на его карих глазах, в которых светится искренность. Она медленно кивает, пожимая его руку, но её движения немного неуверенные, как будто она всё ещё пытается понять, кто он такой. Её пальцы слегка дрожат, и ты замечаешь, как она бросает быстрый взгляд на тебя, словно ища подтверждения.
— Здравствуйте, Богдан, — говорит она наконец, и её голос звучит тихо, с лёгкой хрипотцой от недавних слёз. — Спасибо вам... спасибо, что присмотрели за моей девочкой. Я... я даже не знаю, что сказать. Проходите, пожалуйста, не стойте на пороге.
Вы заходите в квартиру — маленькую, но уютную, с потёртым диваном, старым телевизором и занавесками с цветочным узором, которые ты помнишь с детства. Богдан садится на стул у стола, а ты устраиваешься рядом с мамой на диване, чувствуя, как её рука сжимает твою, словно боясь, что ты снова исчезнешь. Она продолжает бросать на него взгляды, и ты видишь, как её глаза изучают его — от аккуратно застёгнутой рубашки до лёгкого шрама на щеке, который она, кажется, замечает, но не комментирует. Её лицо смягчается, когда она видит, как он смотрит на тебя — с теплом и заботой, которые невозможно не заметить.
— Я так переживала за тебя, солнышко, — говорит мама, её голос всё ещё дрожит, и она сжимает твою руку сильнее, глядя на тебя с тревогой. — Ты пропала, не отвечала... я думала, что-то случилось. А потом этот звонок вчера... — она замолкает, переводя взгляд на Богдана, и её брови слегка хмурятся, как будто она вспоминает его слова. — Вы сказали, что поможете, но я... я даже не думала, что всё так серьёзно.
Богдан кивает, слегка улыбнувшись, и его голос звучит спокойно, но с ноткой серьёзности, которая заставляет маму слушать внимательнее.
— Да, я говорил об этом, — отвечает он, глядя на неё с уважением. — Т/и рассказала мне о вашей ситуации, и я сразу понял, что хочу помочь. У вас ведь был долг за квартиру, да? Она очень переживала за вас, и я не мог остаться в стороне.
Мама замирает, её глаза слегка расширяются, но она кивает, её пальцы сжимают край её старого свитера. Ты видишь, как она пытается осмыслить его слова, её взгляд мечется между тобой и Богданом, и ты чувствуешь, как её тревога медленно сменяется любопытством.
— Да, был... сто тысяч, — говорит она тихо, почти шёпотом, как будто боится произнести это вслух. — Но я... я не думала, что кто-то просто так... — она замолкает, её глаза снова наполняются слезами, и она смотрит на Богдана с изумлением, смешанным с недоверием.
Богдан достаёт конверт из внутреннего кармана куртки, но не спешит его открывать. Он кладёт его на стол перед собой, его движения медленные и спокойные, словно он даёт ей время привыкнуть к этой мысли. Ты видишь, как мама смотрит на конверт, её дыхание становится чуть глубже, и она сглатывает, её пальцы нервно теребят край свитера.
— Здесь сто тысяч, — говорит он наконец, его голос ровный, но мягкий, как будто он старается не напугать её. — Я привёз их лично, чтобы вы были уверены, что всё надёжно. Долг за квартиру можно закрыть, и если что-то ещё нужно, вы только скажите, хорошо?
Мама смотрит на конверт, её глаза блестят от слёз, но она не спешит его брать. Ты видишь, как её руки дрожат, и она медленно поднимает взгляд на Богдана, её лицо выражает смесь шока, благодарности и чего-то ещё — облегчения, которое она, кажется, не ожидала почувствовать. Она качает головой, как будто всё ещё не верит, и её голос звучит тихо, почти шёпотом.
— Это... это правда? — спрашивает она, глядя на него, и ты видишь, как её взгляд становится теплее, но всё ещё полным изумления. — Почему вы... я даже не знаю вас, Богдан, а вы сделали так много... Это же огромные деньги, я даже не знаю, как это всё...
— Потому что Т/и важна для меня, — отвечает Богдан, и его голос твёрдый, но мягкий, как будто он говорит о чём-то очевидном. — А вы важны для неё. Это не просто деньги, это способ помочь вам обеим. Не переживайте, всё в порядке. Я хочу, чтобы вы могли спать спокойно, не думая о долгах.
Мама переводит взгляд с него на тебя, и ты видишь, как её лицо смягчается, а слёзы всё-таки срываются по щекам. Она кивает, вытирая их рукавом, и наконец тянется к конверту, её пальцы дрожат, когда она берёт его в руки, прижимая к груди, как будто боится, что он исчезнет.
— Спасибо, Богдан, — говорит она, и её голос ломается от эмоций. Она смотрит на него с благодарностью, и теперь в её взгляде появляется что-то новое — уважение и тёплая признательность. — Я не знаю, как вас благодарить... Вы... вы как ангел для нас. Я и не думала, что у моей девочки появится кто-то, кто так о ней позаботится.
Ты чувствуешь, как горло сжимается от её слов, и сжимаешь руку Богдана под столом, чувствуя, как его пальцы слегка сжимают твои в ответ. Он улыбается, слегка наклонив голову, и ты видишь, как его глаза смягчаются.
— Не надо благодарить, — говорит он, его голос звучит искренне. — Главное, чтобы вы были спокойны. А мы с Т/и ещё заедем в ресторан, нужно там кое-что уладить, а потом поедем за город. Хотим немного отдохнуть вдвоём.
Мама кивает, и её взгляд снова задерживается на Богдане, но теперь в нём меньше настороженности и больше доверия. Она смотрит на вас обоих, и её губы трогает слабая улыбка, такая родная, что твоё сердце сжимается.
— Береги её, Богдан, — говорит она тихо, глядя на него, и ты чувствуешь, как её слова согревают тебя изнутри. — Она у меня одна такая.
— Обязательно, — отвечает он, и его голос звучит как обещание, твёрдое и тёплое.
Вы ещё немного сидите, разговаривая о прошлом и планах, и ты чувствуешь, как мама постепенно расслабляется, её голос становится мягче, а улыбка — искреннее. Потом вы прощаетесь: мама обнимает тебя ещё раз, её руки дрожат, но теперь от облегчения, а Богдану она жмёт руку, её пальцы задерживаются на его ладони чуть дольше, словно она хочет убедиться, что он реален. Вы выходите на улицу, и холодный воздух Лубн бодрит, но твоё сердце тёплое. Богдан открывает тебе дверь машины, и ты садишься, чувствуя, как его кофта с бомбером обнимает тебя, как его забота.
— Всё прошло лучше, чем я думал, — говорит он, садясь за руль и включая двигатель, его голос звучит легко, с ноткой удовлетворения. — Теперь ресторан, а потом озеро. Готова к следующему этапу, моя хорошая?
— Готова, — отвечаешь ты, сжимаешь его руку, и чувствуешь, как новая глава твоей жизни становится всё яснее, а с ним рядом ты готова ко всему.