семь колес
— Ну и предатель ты...
Чанбин даже бровью не повел.
— Вот так вот, значит, да? Что ты ему наплел?
— Я сказал правду.
— Какую?! — Крис даже папку с делом, которую сейчас разбирал, на стол небрежно кинул. Зыркнул на Чанбина так, что тот поежился неуютно. — Что я с какими-то девчонками таскаюсь? Это мне так Чонин сказал!
— Ну, на дебила-то я не похож, алло, — Чанбин у виска пальцем покрутил. — Просто сказал, что ты с какой-то девчонкой... где-то... ходишь...
— Пиздец! — Крис закрыл лицо руками. — Где-то! С какой-то девчонкой! Хожу!.. Ты хоть представляешь, какой мне концерт закатил Чонин из-за этого? Я просто помогал знакомой с переездом! Все! Блять! Чонин меня даже слушать не хочет!
— Ну-у...
— Чего ты «нукаешь», козел? — Кристофер кинул в него письменную ручку. — Звони ему и объясняй, что ты все напутал! Он мне не отвечает!
— Приедь к нему?..
— Куда? К ебанутому папашке или в школу?
— Ну, Крис, чего ты в самом деле...
— Звони ему. Сейчас же. Мы с ним не разговаривали почти три дня. Из-за тебя.
— А, может, это из-за тебя?
— Чего-о-о?! — Крис насупился. — Бин! Ты в край офонарел?! Я сказал — звони! Сейчас же!
Со закатил глаза — но за телефоном в карман потянулся. Номер Чонина был у него — так, на всякий случай. И этот случай, видать, настал.
— Я слушаю, — Ян долго ждать не заставил, ответил через два гудка. — Чанбин? Что-то случилось? Где Крис?
Чанбин поставил на громкую:
— Мелочь, помнишь, я тебе сказал кое-что про Чан-и?
— Помню. Как такое забыть... он в порядке?
Со лыбился. Даже так Чонин беспокоился о Кристофере.
— Не совсем...
— В смысле?
— Я неправильно все понял, и поэтому ты тоже неправильно все понял. Чан помогал своей знакомой с переездом, поэтому не мог тебе ответить. А сейчас ты его игнорируешь, и он очень переживает... а еще он мне весь мозг исклевал, что это я виноват в этом недопонимании.
Крис пнул его под столом по ноге.
Чонин помолчал какое-то время.
— Я ведь на громкой, да? — догадливо спросил он. Чанбин хмыкнул:
— Ну... можно и так сказать.
— Крис, давай поговорим. Без посредников. Я перезвоню тебе сейчас.
— Хорошо.
Обеда у них никогда не было — а сейчас вообще самый разгар рабочего дня. Чонин, наверное, вообще все еще был в школе... но они созвонились: Крис вышел в курилку, взяв с собой полупустую пачку яблочных сигарет. Чонин перезвонил через пару минут.
— Привет, — поздоровался первым. Его голос звучал довольно неуверенно.
— И тебе, — Крис сразу же закурил. Руки предательски дрожали. — Больше не обижаешься на меня?
— Извини, я перегнул, — Чонин чуть носом не шмыгал. — Я не хотел впутывать в это Бин-и. Нам снова нужно поговорить.
— Когда ты свободен?..
— Нет, прямо сейчас. Давай обсудим это прямо сейчас, — Чонин протяжно выдохнул. Собрался с силами. — Я хотел тебе сегодня написать все, что я думаю, но, видимо, придется сказать. У меня нет заготовленной речи, поэтому... если я буду звучать глупо... то и за это извини.
Крис промолчал.
— Я ревную.
— Америку ты не открыл, Чонин.
— Нет, ты не понял, — Чонин на том конце завозился. Крису привиделось, как Ян поправлял рукава — он так всегда делал, когда нервничал. — Я ревную... ну, то есть, вот настолько, что могу обидеться. Ну, типа... это моя проблема, я знаю, я должен сам с ней справляться... но я могу попросить тебя хотя бы в первое время мне помочь?
— Как я могу это сделать?
— Не давай мне поводов. А если даешь — хотя бы на звонки отвечай.
— Я не мог ответить тебе тогда, я грузил машину...
— Проехали этот случай. Я о будущем. Просто помоги мне немного, ладно? Я ревную не потому, что не доверяю тебе... я, знаешь...
— Чонин, — Кристофер его перебил. Сигарета медленно тлела — Бан про нее вообще забыл, пока слушал парня. — Ты себя видел? Как вообще, будучи тобой, можно сомневаться в себе? Ты буквально... как с картинки.
— Чего ты говоришь такое...
— Для меня. Для меня ты — такой. Если ты сейчас снова начнешь свою песню о том, что у тебя брекеты, прыщ на лбу выскочил, или что у тебя что-то не так с башкой — блять, я реально обижусь. Прекращай. Я не хочу искать тебе замены. Даже со всеми твоими заебами. Мне ты нравишься. Лицо твое, голос, шутки, я не знаю... все — такое, какое оно есть.
Это было признание не только для Чонина — но и для самого себя. Крис смотрел в одну точку; постепенно приходило осознание, что он сейчас сказал. И от этого не было... страшно. Появилось ощущение, что что-то, до этого сильно пережимавшее грудь, распустилось. Крис даже улыбнулся — неосознанно.
— Ты сейчас... — Чонин говорил очень тихо. — Да?
— Я уже признавался тебе в своих чувствах, — Крис сделал одну затяжку. — В машине. И до этого по телефону... какое-то время назад.
— Это было не так. Тогда ты говорил с другой интонацией...
— И ты мне не верил?
— Верил, — он помялся. — Но сейчас это прозвучало совершенно иначе. Я немного... растерян. «Ты мне нравишься» и «мне ты нравишься» определенно звучит по-разному. Я сейчас это понял.
Кристофер потушил сигарету о перилу:
— В любом случае... с какой бы интонацией это ни было сказано, я просто хочу, чтобы ты понял, что меня интересуешь ты полностью, а не какие-то отдельные... — он замолчал, думая, как правильнее сказать — но в итоге сказал, как есть. — А не отдельные твои части, Чонин. Я не хочу тебя менять на кого-то. И мне кажется, что мы уже довольно многое вместе прошли, да? Не делай из меня человека, который не ценит то, что он выбрал сам.
— Хорошо, — Чонин совсем затих. — Прости меня.
— Я не в обиде, — это на самом деле было так. Едва ли Кристофер вообще когда-либо обижался на Яна. — Все в порядке. Я надеюсь, что все в порядке теперь, да?
— Да, — наверное, Чонин даже кивнул. Почему-то Бану так казалось. — Ладно... потом спишемся, иди работай.
— Прости, что не отвечал тебе. Я постараюсь не делать так больше.
— Хорошо... я, кстати, маме сказал... Ну, про нас.
Крис нахмурился:
— И как она отреагировала?
— Нормально. Ну, всякие стандартные фразы, как из подростковых сериальчиков на Нетфликсе. Все окей, она у меня адекватная. Отцу я не говорил.
— Я своим тоже сказал недавно.
— Ого... — Чонин замялся. — И... как?
— Все в порядке. Мама рада, что у меня кто-то появился. То есть, почти появился... Папа просто плечами пожал, мол, ничего особенного он в этом не видит... сестра давно уже знала. Она какую-то нашу переписку запалила... без фотографий.
— Без фото? Жаль.
— Ну Чонин, — Крис посмеялся. — Это же фотографии исключительно для меня.
— Тебе они правда нравятся?
Бан покрутил бычок между пальцев. Выдохнул:
— Да.
— А я могу делать что-то... ну, — Чонин снова замялся. Почему у Кристофера перед глазами была картинка, на которой Чонин неуверенно кусал нижнюю губу? Иногда то, что чужие привычки Крис знал до деталей верно, его пугало.
— Ну? — Крис догадывался, что хотел спросить Ян. И это было удивительно: Чонин спрашивал прежде чем сделать? Это было что-то из области фантастики.
— Что-то более... интересное.
— Откровенное, ты хотел сказать?
— Да, — Чонин не стал спорить. — Я бы хотел.
— И насколько... более?
— Ну-у-у...
— Чонин?
— Ну вот чтобы откровенно, но оставался небольшой шлейф таинственности!
— Ты там фанфиков по Геншину перечитал?
— Ну Крис!
— Ну что?
— Так можно? Или нет?
Бан искренне недоумевал:
— Так ты же все равно будешь делать по-своему?
— Я у тебя сейчас спрашиваю. Ответь: можно или нет?
Они оба замолчали. Чонин только на том конце недовольно вздыхал. А что отвечать? Конечно, Кристофер бы хотел — но он в этом не только Чонину, даже себе признаться не мог.
— Давай обойдемся тем, что есть сейчас. Меня все устраивает.
— Угу...
— Я не к тому, что мне... господи, — Кристофер помассировал переносицу. Сердце застучало в горле. — Я не к тому говорю, что мне что-то не нравится... или что мне неинтересно узнать... увидеть больше. Мне интересно...
— Но?
— Давай оставим это до твоего дня рождения. Согласен?
— Ладно, — Чонин не звучал особо расстроенным. — Как скажешь... а, Крис, и еще...
— Что такое?
— Не-не, я просто хотел позвать тебя поиграть сегодня. Ну, если у тебя будет время... потому что ближайшую неделю я буду занят в школе очень сильно.
— Хорошо, без проблем, конечно, поиграем. Спишемся.
— Ага, давай...
Крис с облегчением выдохнул. Но оставалось одно серьезное дельце — ввалить Чанбину метафорических...
— Да ладно, бро, — Бан еще ничего не сказал, но Чанбин уже по взгляду понимал, что его ждет. — Вы помирились?
— Не твоими заслугами.
— Но помирились же!
— Бин, — Крис рухнул в рабочее кресло. — Ты почему как заноза в моей заднице? Я тебе что плохого сделал? Вроде с детства вместе, росли как братья, а ты мне вот такие... приколы устраиваешь.
— Да ничего я не устроил, не драматизируй...
— Бин, — Кристофер устало повторился. — Иногда ты... не так воспринимаешь и преподносишь информацию людям. У нас уже были из-за этого проблемы.
— Тут нас хотя бы не отпиздили.
— Я не удивлюсь, если в следующую нашу встречу с Чонином он меня палкой отхерачит.
— Бро-ось, — Чанбин рукой махнул. — Ну вот такой вот я у тебя, мне казалось, что ты с этим уже лет сто как смирился.
— Я никогда не был против попадать с тобой в передряги, Бин, не был против получать по башке и ходить с отколотыми зубами, — Крис только пальцы не загибал, пока перечислял это все, — не был против отдавать последние деньги, лишь бы не огрести больше — даже если после этого мы все равно получали по ребрам... но тут другое дело, тут немного моя личная жизнь, Бин. Я тебя очень люблю, бро, но иногда...
— Вот это ты завернул, чел, — Чанбин даже глаза округлил от удивления. — Так, окей... как скажешь. Я все понял, принял и обработал. Фильтровать речь обещаю, чтобы не натворить опять. Вижу, Чонин для тебя особенный... И я... — он наклонился ближе и стал вдруг серьезнее. — Я надеюсь только, что это не из-за его связи с Барби.
Кристофер хотел разозлиться сначала — не в этом ведь давно дело. Только он сам вначале рассказал Чанбину план, а потом не делился своими реальными чувствами, которые его и самого запутали. Поэтому просто тоже вполне серьезно ответил:
— Он мне правда очень дорог.
И этого оказалось достаточно, чтобы Чанбин перестал в нем сомневаться. Они так-то чаще друг друга с полуслова понимали.
***
Когда они впервые встретились, Чанбин был похож на растрепанного уличного кота, которого время от времени терзали собаки, а Кристофер выглядел как инопланетянин — весь беленький и чистый, с румяным личиком и подстриженными ногтями на руках. Чанбин на своей улице таких не видел раньше — такой экземпляр стопроцентно забрел сюда по незнанию. Учитывая еще и то, что тому лет пять было от роду — точно не самоубийца, решивший попрощаться с жизнью в таком сомнительном месте. Поэтому Чанбин подозвал его жестом руки.
Кристофер впрямь оказался здесь случайно — они переехали в Лос-Анджелес из Австралии буквально неделю назад, он ничего здесь не знал, поэтому пока родители были заняты своими делами, он уходил погулять. Никто не думал, что он забредет так далеко...
Чанбин даже предположительно не мог понять, как такое создание занесло в их трущобы.
— Пацан, что ты здесь делаешь?
Мальчик этот, глаза вылупив, попятился назад. Ну конечно... Чанбин сам от себя брезгливо морщился иногда. Как и от любого жителя Скид Роу, вообще-то.
— Тебя здесь ножичком почикают, если не свалишь. Иди домой.
— Я потерялся, — подал тот голос. Неуверенно. — Я не знаю, как вернуться домой...
Чанбин приподнял вопросительно бровь. Это же надо было так неудачно заблудиться...
— Ты давно здесь ошиваешься?
— Я не знаю, — мальчик все еще держался на расстоянии. — У меня ноги болят.
У Чанбина тоже ноги болели — он недавно по крышам лазил, а одна возьми — и обломись. Кажется, он что-то себе сломал... но Сьюзи рукой махнула, сказала, что до свадьбы заживет.
— И как ты планируешь отсюда выбираться?
— Я не знаю...
— Как тебя зовут? — Чанбин встал с крыльца и медленно поковылял к мальчику. Тот стоял на месте, но трясся как листочек на ветру.
— Кристофер.
— Как?
— Кристофер... — неуверенно повторил тот.
— А че так заумно-то? Аристократ что ли?
— Нет... австралиец.
Чанбин засмеялся:
— То-то я смотрю, че за невиданный зверек тут ошивается... помочь тебе что ли?
Чанбин предложил не от доброты душевной — ему просто поднадоело уже целый день сидеть на крыльце и ждать возвращения Сьюзи. Поэтому отвлечься показалось неплохой идеей.
— Я тебя боюсь...
— Пацан, с таким трудновыговариваемым именем бояться надо не меня. Реально... Кристфе... Крисфе... блин, Крисфтер... ой, отстань... ты выбраться отсюда хочешь или нет? Сейчас тебя поймают и заберут в секс-рабство, будешь ноги перед взрослыми дядьками раздвигать...
Мальчишка только глаза больше округлил. Чанбин встал перед ним:
— Не ссы, я тут единственный более-менее положительный персонаж. Таких экзотических предпочтений я не имею, Кристфер... Кристорфер... да иди ты.
— Куда? — нижняя губа у Кристофера затряслась.
Чанбин растерялся:
— Так, спокуха, — но голос звучал твердо и уверенно. — Все нормально будет, со мной тебя никто не тронет... пошли. За руку брать как нерадивого не буду, испачкаю чем-нибудь...
И Кристофер поплелся чуть позади. Он был маленьким, но понимал, что доверять незнакомцам, даже если они дети, не стоило — папа научил ко всем относиться с осторожностью. Особенно в незнакомых местах... Кристофер не думал, что уйдет от дома так далеко — он просто шел и шел, шел и шел... и шел... и дошел до страшного места. Растерялся и не смог вспомнить дорогу назад.
— А тебя как зовут? — Кристофер подал голос. Звучал, честно, как маленькая писклявая собачка — Чанбин таких видел, когда выбирался отсюда. Это происходило редко, но все же...
— Чанбин.
— А ты откуда?
— Отсюда.
— А почему у тебя необычное имя?
Чанбин остановился и посмотрел на Кристофера:
— А у тебя тупое, американское, трудновыговариваемое имя, но я же не жалуюсь!
— Ты буквально вот только что это сделал, — нахмурился Кристофер. От писклявой собачонки ни следа не осталось. Чанбин не скрыл удивления.
— Похоже, ты не такой беспомощный, как я думал... дальше сам дойдешь?
— Нет! — Кристофер сам вцепился в чужой рукав. — Я боюсь!
— Ты и меня боялся минут десять назад.
— И что!
Чанбин вдохнул и выдохнул. Потопал дальше — Кристофер, не отпуская его рукав, поплелся за ним.
И такое было еще пару раз. И на третий Чанбин засомневался, что Кристофер случайно сюда попадал. Он возвращал мальчишку обратно, чуть ли не за шкирку взяв, а тот смеялся чего-то, улыбался во весь рот, прыгал... Иногда родители Кристофера приглашали Чанбина на ужин — точнее, каждый раз, когда тот приводил Кристофера обратно домой. Они просто не могли этого не сделать — да, сами поначалу побаивались пацана со Скид Роу, потому что просто не знали, что ожидать от человека, выросшего в трущобах... но к ним тоже вопросы имелись, особенно у Чанбина: какого хрена их ребенок постоянно умудрялся от них сбегать? Так сложно было уследить за шестилеткой? Окей, почти за семилеткой — но тем не менее.
— Чанбин! — Кристофер был слишком радостным как для ребенка, который чуть ли не каждую неделю шатался по трущобам. — А ты придешь на мой день рождения?
— А я должен?
— Ну Чанбин! — канючил мальчик. — Придешь?
— У меня нет подарка для тебя.
— Мне не нужно! Просто приходи! Твой приход будет как подарок!
Родители Кристофера действительно должны были быть обеспокоены тем, что их ребенок связался с мальчишкой со Скид Роу... но каждый раз, когда Чанбин приводил Кристофера домой целым и невредимым, они убеждались, что у Чанбина не было никаких злых помыслов. Они сами были здесь чужаками, все казалось настроенным против них, и когда они начали узнавать новых людей — пусть даже с такой историей — все начало меняться. Это был вынужденный переезд, никто не думал, что так сложится... и вот... у Кристофера почти не было друзей здесь — все еще, даже спустя почти полгода, а Чанбин... да, он был непростым ребенком, слишком взрослым для своих почти десяти лет, но он наверняка тоже хотел общения. Не только с теми, кто его обычно окружал. Чанбин выглядел... человечным. Он действительно был хорошим — не исключительно белым, нет, конечно... серым ближе к белому. И почему-то родителям Кристофера хотелось, чтобы это белое в Чанбине проявлялось больше и чаще.
Сьюзи умерла — от СПИДа. Чанбин знал о том, что это такое, уже лет в шесть. Он не плакал, когда нашел Сьюзи мертвой на полу ванной комнаты. Они, кстати, перебрались на днях... но в целом, было наплевать. Чанбину было шестнадцать — и ему было все равно. Причастным себя к этому миру он не ощущал.
Кристоферу сломали ребро, когда ему исполнилось семнадцать — прямо в день рождения. Потому что он полез защищать Чанбина. Это была автоподстава — Чанбин и Кристофер ехали в машине ночью, торопились к родителям Бана, недавно перебравшимся в пригород, они устроили для сына праздник. Да и с младшей сестрой Кристофер не виделся почти месяц, все учеба и учеба... и дальний свет фар в глаза — Чанбин вырулил на обочину, но грохот все равно раздался.
— Блять... — ругнулся Чанбин, остановившись на обочине. Кристофер посмотрел в зеркало заднего вида.
— Они уехали.
— Конечно уехали, еще бы они остались, Чан!
— Регистратор снял?
— Да.
— Завтра в участок поедем, значит...
А как подъехали к дому — и десяти минут не прошло — Чанбина на колени поставили. Кристофер услышал его вскрик — и бросив сумки на полпути, побежал к машине. У Чанбина из носа текла кровь — его за ворот держали два огромных мужика, при виде которых у Кристофера, по комплекции больше напоминавшего тростинку, задрожали ноги.
— Ты, сука, даже не подумал остановиться, — выплевывал в лицо Чанбину незнакомый мужик. — У нас так-то девушка за рулем была!
— И что? В ПДД где-то это написано? Вы сами съебались...
Чанбин за это получил под дых. Кристофер не своим голосом закричал:
— Отпустите его!
— Еще один выперся, — посмеялся один из чужаков. — Тебе тоже для профилактики прописать? И вообще, вы нам бабла теперь должны, утырки.
— Кто еще... утырок, — Чанбин сплюнул на чужой кроссовок. И еще один удар — для профилактики, видимо.
— Отпустите его! — но Кристофер не мог сделать и шагу — он еле за перилу крыльца держался, все дрожало внутри.
— Бабло тащи — отпустим.
— Крис, — Чанбин прокашлялся. Говорить с полным крови ртом было так себе. — В машине у меня... сумка... кошель там...
— Побыстрее, — посмеивался ударивший Чанбина мужик. — Мы торопимся.
Кристофер не помнил, как он смог дойти до машины, найти там деньги и подойти к незнакомцам, все еще державшим Чанбина за ворот футболки. Помнил только, что просил их уйти — по-хорошему, без продолжения избиения. Но мужикам это не понравилось — Кристоферу тоже прописали, да так сильно, что внутри что-то хрустнуло. Как оказалось позже — это было его ребро. Чанбин винил в этом себя, поэтому на всю оставшуюся жизнь пообещал себе, что от Кристофера ни на шаг не отойдет — защищать будет.
***
— Давай-ка еще раз... чем ты увлекся?
Сынмин недовольно цокал. Феликс смотрел на него округленными глазами:
— Нет, погоди... реально? — Ли неуверенно посмеялся. — Это плата за твою адекватность, да?.. Сынмин, ну какая к херам собачьим астрология?
Сынмин сидел, сложив руки на груди. Смотрел на друга довольно грузно, недовольно даже:
— Снова вы мои интересы не воспринимаете.
— В прошлый раз это были карты таро.
— И что!
— А в позапрошлый — коллекционирование бирок от носков!
— У меня офигенные носки! И бирки у них классные!
— Сынмин, — Феликс хотел воззвать к голосу разума. Сынмин перебил:
— Да имею я право на ебанцу, в конце-то концов?! Тем более, что астрология и таро вообще тесно связаны с психологией! Я же не верю, что звезды на самом деле что-то могут мне сказать... звездам вообще на нас насрать на всех! Это просто помогает взглянуть на ситуации с другой стороны, с которой ты не думал на них смотреть... И все!
Сынмин надулся. Обидчиво. Даже в другую сторону начал смотреть, лишь бы с Феликсом взглядами не пересекаться. Они сидели в школьной столовой, кушали перед дополнительным занятием по литературе и разговаривали обо всем. Вот и доразговаривались... Чонин, к слову, после финального урока сбежал, не пошел на дополнительный. Феликсу и Сынмину это показалось странным, но у Чонина они ничего не спросили. Почему-то Сынмину Чонин о своем новом увлечении в виде взрослого мужика не рассказывал. Боялся чего-то. Сынмин тем временем подостыл:
— Ладно... мне давно пора привыкнуть, что в нашей компании ко мне никогда никто серьезно не относился.
Феликс от досады чуть не взвыл:
— Да кто сказал тебе, что мы с Чонином не серьезно относимся к тебе? Что за бред!
— Да так всегда было, — пожал плечами Ким, ковыряя злаковую кашу с сиропом. — Я в целом всегда чувствовал себя дополнением, а не полноценным человеком.
И улыбнулся. А Феликс чуть со стула не грохнулся, ладно за край стола успел ухватиться:
— Ты нормальный? Че за хрень, Сынмин?
— Да ладно, мне не обидно. Уже, — продолжал Ким непринужденно. — У вас с Чонином вообще другие интересы, я их не особо понимаю, меня в них никто не посвящает... и все наше общение по большей части держится на том, что мы учимся в одном классе. Мне так кажется. У Чонина секреты вечные, которые он думает, что умеет скрывать, у тебя — улица, которую ты ни на что и ни на кого не променяешь... А я чувствую себя лишним иногда. Не потому что я такой хороший, а вы такие плохие, а потому что мы все трое начали расходиться в разные стороны. Может, школьные друзья и должны быть и оставаться в школе. Наверное, мы повзрослели, вот и все.
Феликсу хотелось сказать столько всего, — аж горло схватило — но он вообще даже звука не произнес. А Сынмин все еще улыбался, глядя в сторону. Ну, как улыбался — грустно приподнимал уголки губ, мол, все нормально, я в порядке, хотя в порядке Сынмин точно не был. Феликс почувствовал острейший укол совести — настолько острый, что глаза защипало. Только расплакаться не хватало.
— Ты на допы идешь, не? — Сынмин вернулся в привычное состояние по щелчку пальцев. На то, что у Ли глаза на мокром месте были, он внимания не обратил. Специально. — Пять минут осталось.
— Иду, — тихо ответил Феликс, поднимаясь со своего места. Дрожащей рукой забрал рюкзак с соседнего стула. Сынмин взял их подносы, чтобы отнести к мусоркам. Ничего не сказал — и даже после урока.
***
Минхо почему-то думал об этом — в смысле, он не должен был, его это не касалось, но он не мог перестать делать это. Хенджин вчера сбежал со дня рождения Джексона, ничего никому не сказав, мальчик-скейтер спустился по лестнице почти следом за Хенджином, и нетрудно было догадаться, что они там делали, раз пацан трудно дышал и краснел как черри. Еще и рубашка Хенджина на нем... а еще белка, который прицепился к нему, чуть заплетающимся языком что-то говоря про его розоволосового ебыря.
— Опять он!.. прицепился к моему... мелкому... я, бля, терпеть не буду!..
И сказал что-то еще. Минхо не понял. Минхо от него отмахнулся, как от надоедливой мухи, тем более, что когда к ним подошел мальчик-скейтер и что-то обеспокоенно спросил, делать здесь Минхо стало нечего. Он извинился перед Джексоном за то, что Барби смотал, извинился за то, что сам сматывает прямо сейчас, и ушел. Гулять. Гулял всю ночь, ходил по улицам, по оживленным и спящим, подпевал играющей в голове музыке, а потом решил напиться — до состояния нестояния. Вот захотелось просто — а сверху еще и таблетками закинуться, чтобы наверняка уйти в аут. В полнейший. Потом зашел в какой-то левый бар, в котором никогда не был, докидался всем, чем можно, там и выцепил себе кого-то. Просто потрахаться хотелось — ничего личного. Тем более, что ему все время, что он был в баре, глазки строила одна девица — вполне себе милая, с красивым личиком, розовыми длинными волосами и краснющими губами. Минхо сам себе как-то сочувственно улыбнулся. Ненавидеть себя с каждым днем все сильнее и сильнее становилось просто смешно.
Минхо начал ненавидеть себя уже очень давно — с тех самых пор, когда они с девятнадцатилетним Хенджином только начали ходить по барам. Довольно сомнительным. Хенджин выглядел по-другому тогда: черные волосы до плеч, постоянные эксперименты с цветом помады, узкие черные джинсы и обдолбанные зрачки. Минхо был причиной всему этому. Он ненавидел себя за каждый аспект. Хенджину было все равно — в то время его спасали только порошок, таблетки и присутствие Минхо в его жизни, и он искренне считал, что ему больше ничего не было нужно. Он убегал от реальности туда, где ему было хорошо — к Минхо, и никто не имел права его за это судить. Минхо хотел быть рядом — он и был. И это была еще одна причина, по которой он ненавидел себя.
И еще одна — что Хенджин начинал ломать свое я ради него. Он пытался угодить, хотя Минхо всегда все в нем нравилось. Вообще все. Он не мог сказать Хенджину, чтобы тот перестал себя мучить, потому что знал, как остро Хенджин чувствовал и реагировал на любое сказанное слово. Минхо или молчал, или улыбался Хенджину, когда тот придумывал что-то новое — когда просто себя перекраивал хер пойми для чего. И хер пойми для кого.
Минхо должен был его спасти, но в какой-то момент они оба пошли ко дну. Это было бы романтично, если бы не было в реальной жизни. Хенджин любил себе в убыток, и его это не волновало. В девятнадцать лет он был готов сделать для Минхо невозможное, он бы и сердце свое на блюдце преподнес, если бы Минхо попросил. Минхо не просил — никогда и ничего, и Хенджину становилось больно от осознания, что он не нужен Минхо так сильно, как самому Хенджину этого бы хотелось.
Минхо навряд ли было что-то нужно. В жизни в общем — ему до сих пор не было ясно, чего он надумывал от своего существования получить. Зачем Минхо был? По его скромному мнению, он приносил в жизнь людей больше проблем, чем пользы.
— Что это? — спросил Минхо самый глупый вопрос — и без объяснений понимал, что значила татуировка на плече Хенджина.
— Ну, — Хенджин замялся, легко проводя пальцем по темным линиям. — Захотелось всякой мелочевки наколоть...
На его левом плече с внутренней стороны появилась буква «М» внутри сердечка. Это было настолько по-детски глупо, что Минхо даже растерялся.
Потом Хенджин в подтверждение своих слов набил еще парочку маленьких бессмысленных татуировок: браслеты на левом плече, сверху и снизу от «М», луну и полумесяц под верхушками ключиц... бессмысленные точки, выстроенные в ряд, на солнечном сплетении. Потом спину начал забивать по своему эскизу.
Минхо чужие волосы на пальцах крутил. Мягкие такие, приятные. Девушка спала, повернувшись к нему спиной, и Минхо видел чужую маленькую татуировку на лопатке — китайский дракончик, очень изящный и красивый. У Хенджина что-то похожее ведь...
Хенджин любил, когда Минхо смотрел на него. Хенджин любил делить с Минхо дорожки и постель — последнее в особенности. После первого. Что он хоть помнил наутро? Однажды они пошли в клуб — Хенджин накрасил губы теплой карамельной, заделал волосы в высокий хвост, надел привычные черные скинни-джинсы и нацепил на себя какой-то кусок темной непонятной полупрозрачной ткани. Им, как позже понял Минхо, оказалось кружевное бра. Хотел ли Хенджин на самом деле быть таким? На кого он становился похож, когда пытался понравиться Минхо — а Минхо он нравился без всей той шелухи, которой обматывал себя каждый раз. И даже так он ему нравился — ни больше, ни меньше, одинаково.
— Отец назвал меня сегодня шлюхой, когда я говорил с ним по телефону. Минхо, я похож на шлюху?
Минхо скользил пьяным взглядом по чужому лицу. Хенджин зажимал между карамельных губ шоколадную сигарету.
— Или это потому что меня испортил Оливер?
— Ты не шлюха, — Минхо нахмурился. — Тебя никто не портил. Оливер ублюдок, я хочу, чтобы ты про него забыл. У тебя есть я.
— И тебе не противно? — Хенджин выдохнул дым через нос. — Трогать меня? Целовать там, я не знаю... быть...
— Хенджин, — Минхо обнял его, положив подбородок на чужое острое плечо. — Ты зачем так говоришь?
— Который час? — чужой голос Минхо отвлек. Девушка не повернулась к нему лицом.
Минхо взял телефон в руки:
— Половина двенадцатого.
— Дня?
— Конечно, дня.
— Мне пора.
— Проводить тебя?
— Сама доеду.
От вчерашней милашки ни следа не осталось. Минхо не смотрел за ней, пока она одевалась.
Минхо смотрел на Хенджина, пока тот раздевался. Минхо ощущал себя извращенцем, раз ему нравилось это — размазанная помада на губах Хенджина, его темные растрепанные волосы и съехавшая с плеча лямка бра. Больше на нем ничего не было. Минхо дышал слишком редко как для человека, возбужденного до дрожи. Хенджин его вообще не щадил — взглядом расширенных зрачков шпарил как кипятком, не оставлял на Минхо живого места. У Минхо сердце под горлом херачило — а когда он Хенджина трогал, у него вообще земля из-под ног уходила. Жить не хотелось — плохо-хорошо ему было, не плакал только.
— Я красивый?
— Самый, — Минхо держал его лицо в своих ладонях, не позволял отстраняться — ни на сантиметр. Хенджин должен был быть близок как никогда.
Хенджин дышал ему в рот:
— Красивее всех твоих предыдущих девчонок?
— Конечно, — Минхо прижимался своим лбом к чужому. Целовать Хенджина всегда было как в первый раз — страшно. — Ты самый красивый. Не слушай никого, кроме меня.
Хенджин так и делал. Ему было приятно ощущать себя подвластным Минхо. Минхо ненавидел себя за это. И любил Хенджина.
Хенджин был разочарованием — по словам отца. Был неисправным ребенком, дефектным — ошибкой чужой молодости. Хенджин никогда не старался доказывать обратное. Минхо принимал его любым.
Хенджин не брал трубку. На пятую попытку Минхо откинул телефон на кровать, где все еще было тепло от чужого тела. Как ее звали?..
Минхо называл Хенджина самыми ласковыми словами. Хенджин всегда приятно смущался — даже если сидел на его члене в эти моменты. Даже если выглядел как актер из фильмов для взрослых. Он всегда был милым. Минхо любил... ну, Хенджина. Всегда.
И сейчас.
Хенджин любил Минхо.
И не брал трубку.
***
Хенджин улыбался, сам того не зная. Улыбка ему шла. Эван об этом и сказал:
— Не очень профессионально говорить, что тебе идет улыбка, потому что это звучит как принуждение улыбаться, но я просто хочу сказать, что тебе идет. Без всяких дебильных «улыбайся чаще». Сам решишь, когда и сколько тебе улыбаться.
Хенджин пил заваренный Эваном чай. Сегодня он был особенно вкусным:
— Спасибо, — Хван все равно поблагодарил мужчину за комплимент. — У меня была отличная неделя. В большинстве своем.
— Рассказывай, что начудить успел...
И Хенджин начал рассказывать. Налегке. Все рассказал — и про свои плохие мысли, и про хорошие, и про мальчика-скейтера, которого в разговоре упоминал исключительно как Феликса, и про то, что жил один в эту свободную от дел неделю, не отвечая абсолютно никому, абстрагировался от мира, занимался рисованием, пил таблетки, прописанные ему Эваном, почти не пил таблетки, прописанные ему самим собой, пару раз выбрался в бар на другом конце города, покатался по полям с громко включенной музыкой и играл в видео-игры. Особенно учитывая, что разговор с Шейном прошел намного легче, чем ожидалось — он поверил, сказал, что во всем разберется, еще и дал им недельку «отпуска», пока все не уляжется — все сложилось само собой. После этого — гора с плеч. И сделать все остальное оказалось намного проще, чем ему думалось.
— А сколько раз ты вспоминал Минхо? Ты записывал?
— Тринадцать раз, — и это Хенджин тоже легко сказал. Хотя, Эвану стоило признать, уголки чужих губ чуть опустились. — Всякая хрень была... про носки я и вправду подумал. Это все ты. Но в основном просто неожиданно накатывало мыслями, как он там, я немного повинил себя за то, что не отвечаю ему ни на звонки, ни на сообщения, хотя я ведь предупредил, что хочу отдохнуть один, а потом подумал, что немного по-скотски.
— Ты не виноват в этом. Ты сделал это для себя. Прости, конечно, но ты сейчас — единственный человек, о котором тебе нужно заботиться.
— Да, наверное...
— Расскажи про Феликса. Мне так интересно, как женатому гетеросексуалу, послушать про гейский секс, ты не представляешь!
Эван улыбнулся. Хенджин посмеялся:
— Он охуенный, — Хенджин снова расплылся в улыбке. Эван скрестил руки на животе, слушал внимательно. — Вот «от» и «до». Охуенный. Горячий, пиздец, я давно такого не испытывал. И простой, не боится говорить, что думает и чего хочет. Думаю, он стал толчком к тому, чтобы я решился на неделю самозаботы. Я просто подумал, что я могу себе... позволить. Думаю, это правильное слово. Я себе это позволил и ни о чем не жалею. Мне давно не было так хорошо и так свободно.
— Но ты все равно думал про Минхо.
— Знаешь, — Хенджин сделал глоток чая. — Это не так сильно меня донимало. Первые три дня я прямо грузился иногда, когда нечем было заняться, а потом...
— Я тебя просто подстебать хотел, — Эван добродушно рукой махнул. — Конечно, ты справился! Я вообще думал, что мне в первый день позвонишь и скажешь, что ты так жить не сможешь, без своего Минхо... ты крут, Хенджин, горжусь! Винишка? Отметим.
— Я за рулем.
— Еще чая?
— Можно.
Эван встал из-за стола и подлил из красивого чайничка:
— Ну так? Повторил бы этот эксперимент?
— Думаю, да... я бы встретился с Феликсом еще раз.
— Я, вообще-то, про неделю самозаботы...
— А, ой...
— Но если Феликс помог тебе отвлечься, то и это сойдет. Не вижу ничего плохого в том, чтобы отвлекать себя таким способом. У меня такой же опыт был. Ну, — он замялся. — Почти такой же...
— Расскажешь?
Эван сел обратно.
— Ладно, — выдохнул через какое-то время. — Короче... я как-то очень давно, может, года в двадцать четыре общался с одним чуваком. Я только с девчонкой со своей расстался, мы вместе пять лет были, я уже думал, что все, женат на ней буду — и фигу с маслом пожевал... а у нас тусовка тоже уличная была, только музыкальная, рэперы там, хип-хаперы, панки, рокеры... все сразу, крутая компашка образовалась. И был у нас один человек, который дружил с русской рэп-тусовкой, в Россию к ним катался, все дела там... Ну, и так получилось, что я начал общаться с одним из них. Но у нас не так радужно было, как у вас с Феликсом... во всех смыслах.
Они посмеялись. Эван продолжил:
— Я его стебал постоянно, говорил, что русский рэп — днище, хотя не считал так. Мне просто надо было отвлечься, и о чужих чувствах я вообще не думал. Мне весело было. Да, это плохой пример, но... я жалею, что поступил так. Тот парень в меня, вроде как, влюблен по уши был. Хотя обратки тоже выдавал нехилые, стебал меня по-своему как-то, весь Твиттер себе мной заполонил. Короче, весело было... я отвлекся. У нас даже вирт был. Я про свою бывшую девушку и думать не думал, так круто меня этот пацан отвлек.
Хенджин хмыкнул:
— Вирт? С парнем? Ты же гетеро.
— Ну это я сейчас такой, а в двадцать четыре года я чудил — ой-ей, вспоминать страшно, что я делал... И таблетки там были, и пивас каждый день, какие-то всратые треки непонятные, концептуальные до пизды, и вот такие... эксперименты. В целом, я не жалею об этом. Конкретно из-за того пацана немного чувствовал вину... ну, что я с ним так поступил. Хотя я это уже проработал, и тот парень на меня не в обиде. Тут, короче, самое главное — сразу все прояснить. Чтобы не наделать делов, как я, а потом расхлебывать... Вот ты с этим Феликсом как? Встречаться хочешь? Или просто разовые акции?
— Думаю, просто разовые встречи.
— Ну вот. Скажи об этом, если решишься на еще одну встречу. Вдруг пацан в тебя по уши, а ты им попользуешься, и бросишь. Некрасиво получится, я тебя за это осуждать буду. Но если ты мне его в качестве нового пациента потом приведешь... может, и не буду.
— Нет же, — Хенджин посмеялся. — Думаю, все окей. Я ему тоже понравился... ну, не в плане, что... не в каких-то таких масштабах...
— Просто как красивая мордашка и прикольный член, я понял, не объясняй. А, так вот, что еще... в целом и в общем, способ не плохой — не то чтобы очень традиционный... во всех смыслах, — они снова друг другу улыбнулись. — Но если он подходит конкретно тебе — я запрещать не стану. В этом нет ничего плохого. Только я бы советовал тебе уточнить, каких встреч ты от него ждешь, чтобы он...
— Понимал, что мне от него нужно. Я понял.
— Ты мой лучший пациент, Хенджин, ты в курсе? — Эван подпер щеку рукой. — Ты делаешь огромные успехи в последнее время. Я тобой горжусь. Вот только отцу ты еще не позвонил, да?.. Ай-яй...
— Мне было так хорошо, я не хотел портить себе настроение.
— Окей... если тебе сложно поговорить с отцом, ты можешь сделать это при мне. Давай попробуем? Если ты готов. А ты уже давно должен быть готов...
Хенджин замолчал. Посмотрел куда-то в сторону, пальцы в замок сцепил — а потом, плечами пожав, выдал:
— А давай. Мне терять нечего.
Эван даже опешил:
— Серьезно?
— Да, — Хенджин закивал. — Чего оттягивать неизбежное. Рано или поздно мне придется сделать это. С тобой мне будет легче.
— Я надавил на тебя?
— Нет, я просто резко понял, что мне правда уже пора сделать это. Пора и этот груз сбросить.
— Так, хорошо... давай, набирай его и ставь на громкую. Я помогу тебе, если что. Я рядом.
Хенджину казалось, что его будет трясти, когда он станет набирать номер отца — но у него ни один мускул на лице не дрогнул. Он был спокоен, как удав. Надо бы почаще пить чай с ромашкой. Эван поглядывал на него с плохо скрываемым удивлением — не то чтобы он сомневался в Хенджине, он просто слишком хорошо знал, что за всем этим скрывается чужая тонкая и хрупкая натура, которую Хенджин обшивал непробиваемыми кусками металла последние несколько лет. Но все могло дать сбой, потому что сам Хван железным все еще не был.
— Я слушаю, — по-деловому ответил на звонок отец. — У меня десять свободных минут, Хенджин, что случилось?
— Я хотел поговорить с тобой. Это недолго, — и голос у Хвана не дрожал. Эван все равно протянул свою руку ладонью кверху. Хенджин положил в чужую руку свою. — Ты можешь сказать мне, что со мной, по твоему мнению, не так?
— Хенджин, что за херь ты несешь? Я на работе, у меня обед, давай вот...
— Пап, — Хенджин не помнил, когда в последний раз называл так Джина. Это было когда-то очень давно, может, лет двадцать назад. Внутри между ребер неприятно закололо. — Я твой сын. Ты можешь хотя бы раз в жизни поговорить со мной нормально? Я прошу лишь несколько минут. Я хочу знать, что я сделал не так. За что ты меня ненавидишь.
— Хенджин.
— Я двадцать три года Хенджин. И пять из них живу сам по себе, а ты только через Анну мог узнать, что я и где я. Тебе все равно?
— Никто же тебя не выгонял, ты сам ушел.
— Конечно, прямо ты этого не сказал, но всеми своими поступками к этому меня и подбивал.
— Ты чего сейчас от меня хочешь? Мне казалось, что ты уже достаточно взрослый, чтобы самому решать свои проблемы... ты же выбрал сам, как тебе жить, ни разу не послушав отца?
— Я не выбирал, — Хенджин отпустил руку и встал, — ты все выбрал за меня — в какую школу идти, с кем общаться, чем заниматься, ты всю жизнь мне распланировал, не спросив меня. А когда понял, что я не удался такой, как ты хочешь, просто бросил... Ты не поддержал меня, когда Оливер меня изнасиловал. Каково мне было услышать от тебя, что мне так и надо... — Хенджин стиснул челюсти. — И ты говоришь, что у меня был какой-то выбор?
— Ты сам пустил свою жизнь под откос, а теперь выставляешь меня виноватым. Я хотел дать тебе все! Хочешь идти мне наперекор — иди. Ты взрослый и самостоятельный, ты не зависишь от меня, ты не слушаешь меня, не прислушиваешься к моим советам, не понимаешь, что я твой отец и я имею вес в твоей жизни и в принятии многих решений. Может, твоя мать сразу поняла, что она породила, раз решила вздернуться, пока ты не вырос. У меня кончается обеденный перерыв, Хенджин, всего доброго.
И сбросил вызов. Хенджин смотрел на экран, пока он не погас.
— Кусок ебаного говна, — Эван говорил не как психолог-психотерапевт, а как Эван. — Днище.
— Ага, — просто согласился Хенджин, все еще смотря на свой телефон. — Как ты видел и слышал, это бесполезно. Я говорил.
— Я бы таких людей...
— Да ладно, — Хенджин сел обратно и сложил руки на груди. — Обидно, да, но я не буду сейчас из-за этого загоняться. Пошел он. У меня на сегодня запланирован поход по магазинам, я там сто лет не был, а потом в парикмахерскую схожу, цвет обновлю.
— Кстати, покраска волос тебе ничем не поможет. Был у меня такой товарищ...
— Значит, постригусь.
— И голову он тоже брил, не помогло.
— Я не знаю, короче, что-нибудь сделаю. Корни подкрашу.
— У тебя подкрашены же.
— Немножко отросли.
— Только не перекрашивайся, потом будем еще и эту ментальную травму лечить.
Хенджин посмеялся — легко, по-доброму:
— Ладно, просто шоппинг. Хочу новые кеды. Уж они точно мне настроение поднимут.
— Это был негативный опыт, но он тоже опыт, — Эван возвращался к произошедшему звонку. — Твой отец — гандонище ебаное, но с этим гандонищем все равно придется расставить все точки, насколько это возможно. Потому что тебе так будет лучше. Ты станешь чувствовать себя увереннее, когда этот груз пропадет. Мы все сделаем, тебе просто нужно немного больше времени на это. Я всегда помогу. Обнимашки?
***
— Поел?
— Да.
— Добавки хочешь?
— Нет. Ма, я сейчас учебой занят, давай потом ты до меня докопаешься...
Анна цокнула:
— Да кто до тебя докапывался-то...
— У меня дела.
Чонин жестом руки попросил закрыть дверь в свою комнату. Мать только напоследок спросила:
— У тебя все в порядке?
— Да, — у парня глаз задергался. — Реально, мам, я занят.
— Ладно-ладно, — женщина прикрыла за собой дверь. Ушла.
Чонин выдохнул. Дел у него и вправду было много, вот только не совсем школьных... все школьные он сделал уже давно, к творческому вечеру тоже все готово, а вот... одна штука... о которой думал Чонин последний месяц — вот она была не готова. На нее было тяжело решиться. Но он как только представлял, что может получиться — у него сразу и сердце билось чаще, и бабочки-головорезы в животе крыльями по внутренностям шкрябали, и вся эта романтичная лабуда... Короче, нужно было просто начать, а там бы уже само пошло-поехало. Чонин на это надеялся.
: «Приветик!»
: «Можешь помочь, добрый путник?»
Это было почти нереально — потому Чонин на это и решился.
Бан: «Привет)»
Бан: «Могу ближе к ночи зайти на подольше, чтобы помочь»
Бан: «Нормально?»
: «Да, круто. Спасибо!)»
Чонин смотрел на отправленные собой сообщения, и ему плеваться хотелось, как стремно выглядел этот его стиль. Главное, чтобы Кристофер ничего не понял — в целом, все в порядке. Кристофер всегда помогал всем, кто просил у него помощи — и в жизни, и в играх, поэтому наладить контакт ничего не стоило. Вот только вывести это... кхм, Чонин почесал затылок — вот тут была проблемка... но кто не рискует, тот, должно быть, и сидра не херачит. А сидр Чонин любил.
Феликс: «Чони, у нас проблемы. Я позвоню?»
А вот проблемы Чонин не любил. Напрягся, когда принял вызов:
— Что такое? — спросил сразу же. Феликс на том конце шмыгал носом.
— Я не знаю, как объяснить... но мы обижаем Сынмина.
Чонин скептично приподнял бровь, пусть Феликс и не видел:
— Ты там ревешь что ли?
— Он сегодня высказал мне, что у него на душе. Мы плохие друзья.
— Нормально расскажи, что произошло, я не понимаю ничего...
Феликс, прерывая свой рассказ судорожными вздохами, все поведал. Чонин слушал внимательно, отвлекаясь только на то, чтобы узоры на обоях поразглядывать. В целом, претензии Сынмина, если их можно было так назвать, были Чонину ясны.
— Не реви, — строго сказал Чонин, когда под конец рассказала Феликс совсем раскис. — Ничего страшного не случилось, просто произошло недопонимание. Нам нужно переговорить всем вместе. Завтра перед школой его выцепим, он все равно рано приходит.
— Хорошо, — Феликс шмыгнул. — Мне очень стыдно.
— Успокойся. Это просто недопонимание. Мы поговорим, все выясним, и все будет как и раньше.
— Такое хорошее настроение было... — и снова зашмыгал. — А теперь... целый день реву.
— Давай вспоминай, чего хорошего у тебя было, и переставай реветь. Ничего такого, что нельзя исправить, не произошло.
Чонин сказал еще парочку стандартных фраз, которые помогли Феликсу успокоиться, и, пожелав другу доброго вечера, занялся своими делами.
Феликс не мог заниматься своими делами. Башка болела. Сынмин — даже не половина его проблем. Оливия ходила по его комнате из угла в угол:
— Я не знаю, где ее искать, — говорила заевшей пластинкой. — Феликс, мне это надоело.
Феликсу тоже все надоело. Еще неделю назад жить хотелось — а вот последние четыре дня не особо. Мать даже трубку не брала, вот они и гадали: запой или что-то произошло. Оливия была чуть железнее, чем ее брат.
— Нам нужно сдать ее в лечебницу. Она никогда не прекратит пить.
— Ты знаешь, что она туда не пойдет, — Феликс дрожащими руками потянулся к ящику тумбы. Оливия посмотрела на него с презрением:
— И тебя — в наркушу.
— Я не наркоман.
— Ты снова хватаешься за косяки. Не наркоман? И без того мамки мне достаточно, ты-то куда?
Оливия была осознаннее, чем Феликс. Она была сильнее, чем Феликс. Бездушной Оливия не была — просто слишком взрослой для своих пятнадцати лет. Феликс чувствовал слишком тонко, хоть и пытался подражать сестре.
— Хер с тобой, — она рукой на него махнула, встала посреди комнаты, — хочешь себя еще и этим губить — пожалуйста, Феликс, я тебе запрещать не буду. Маминых проблем нам ведь не хватает, да?
Феликс на это ничего не ответил. Оливия отвела взгляд. Ей было жаль — но она не знала, что может с этим сделать.
***
Минхо было жаль — но он не знал, что ему со своей жалостью делать. Хенджин ответил ему короткое: «Все окей» и снова пропал. Хотелось повторить вчерашний поход по барам, снова подцепить кого-нибудь незнакомого и просто забыться. Случайный секс — лучшая терапия, Минхо она никогда не подводила. Почти. Почти — потому что иногда он некстати начинал слишком много думать. Но сейчас лучше всего было отключить свою голову и действовать по наитию.
Джисон не умел отключать свою голову. Он думал постоянно — вот согласился он на эти заезды, дальше что? Пару дней только прилив сил чувствовал, а теперь снова загрузился. Что делать с тачкой? Нужно было срочно что-то с ней мудрить, чтобы она посреди дороги не развалилась. Сапожник без сапог... твою-то мать, сколько Джисон перечинил чужих машин? А сам... акура под капотом, акура... толку от нее, когда вся остальная машина на ладан дышит. Нужна была новая тачка, вот только где ее достать... Если Джисон эти заезды не переживет, Феликс очень сильно расстроится. А он в последние дни и без того не в духе был... хотя, может, Джисон все слишком драматизировал из-за своего волнения. Все профессионалы всегда волнуются перед своим звездным часом, это нормальная практика. Джисон так успокаивал себя.
Минхо успокаивал себя таблетками, которые запивал алкоголем, не думая о том, что вполне мог окочуриться, если не перестанет. Хотя иногда после герлскаут кукиссорт интересных растений у него были подобные мысли — просто обухом по голове обдавали, хочу прямо сейчас сдохнуть. Минхо ощущал дождь, бьющий по затылку изнутри — ночь была темной. Мостовая казалась бесконечной.
Джисон устал колесить по городу, раздумывая обо всем. Куда он заехал? Вроде, весь ЛА исколесил, а тут... нужно было чаще выбираться чисто для себя, а то в своем гараже запылился весь уже давно... Он катал почти всю ночь.
Минхо катал на языке таблетку.
Джисон вглядывался в темень, чтобы понять, на какую развязку ему съехать с моста, когда фары вдруг выхватили силуэт в светлом плаще — Хан не на шутку испугался. Человек стоял прямо у перил. Что он хотел сделать? Мимо проехала лишь одна машина, не остановилась. Да в позднее время почти никто бы не остановился. Почти.
— Вам нужна помощь?
Зашуршали шины. Голос Белки раздался чуть поодаль. Минхо хотел списать все на бредни своей обдолбанной башки, но когда обернулся через плечо, убедился — и правда, Белка. Нужна ли помощь?
— Да, — Минхо улыбнулся шаловливо. — Перекинь меня через эту перилу, нахуй, пожалуйста.
Джисон заскрежетал зубами. Кошак дебильно ему лыбился и дебильно покачивался-пританцовывал под приглушенную музыку на телефоне, который был у него, по всей видимости, где-то в карманах. Я больше не злой.Минхо слушает «I'm Not Angry Anymore» — Cummrs Зато Джисон злой. Какого хрена! Снова! Джисон даже нахер его не послал — просто по газам дал, не желая видеть чужую противную рожу.
Минхо посмотрел вслед чужой машине. Когда он перекидывал одну ногу через ограждение, в голове появилась мысль, созвучная со сменившим предыдущую песню треком. Тяжелая душонка, какой он грязный.«heavydirtysoul» — twenty one pilots Минхо все еще придурошно улыбался. Может, герлскауты были правы?
Джисон ненавидел себя — вот именно в момент, когда он сдал назад, он осознал всю ненависть к своему существу в целом. Придурок этот ебнутый не прыгнул бы — кишка тонка, но Джисон все равно вышел из машины и за шкирку стащил его:
— Ебанат?! — прошипел кошаку на ухо. — Совсем башка дырявая?
Минхо прикрыл веки. Улыбался все еще — а чего улыбался? Он так-то уже готов сдохнуть был, не на слабо брал, действительно ведь хотел. Герлскауты, чтоб их... истину глаголили. Белка ворот его плаща на кулак намотал, дернул на себя. Минхо чувствовал, как у него начинали болеть щеки.
— Сейчас харя треснет, — Джисон его в машину чуть ли не кинул, как безвольную тряпичную куклу. — Блять, ненавижу... Адрес свой называй, — почти приказал, когда сел за руль и достал телефон. — Я не собираюсь с тобой долго мотаться.
Минхо откинул голову на подголовник, повернулся в сторону Джисона.
— Ненавидишь? Меня? — переспросил Минхо. Нет, даже не спросил — он этот вопрос на кончике языка просмаковал. Вкусно звучало. Я тебя ненавижу.
— А что, тебя это удивляет? С меня сотка, если узнаю, что кто-то на этой планете ебнулся в край и начал тебя любить, Минхо. Это невозможно.
Я люблю тебя очень сильно.
Минхо посмеялся:
— Так и быть, прощаю тебе сотку.
— Нет, такой кусок говна... невозможно. Адрес свой назови, — Джисон открыл приложение навигатора. — Я же сказал: я не собираюсь долго с тобой мотаться.
— Ты меня сейчас домой отвезешь, а дальше что? Я так же выйду на улицу и снова пойду гулять до мостовой.
— Надеюсь, я тебя больше не встречу, и моя совесть останется чиста. Похуй мне на тебя. На психику свою — нет.
— Похуй на меня, — повторил его слова, как эхо, Минхо.
— Да, я так и сказал — похуй мне на тебя, Минхо. Бесишь своей тупорылостью. Адрес.
Минхо на него долго смотрел — молча. Улыбаться не переставал. Джисон смотрел искоса, играя желваками. Минхо краем глаза видел, как у Джисона подрагивала рука, в которой он держал свой телефон с навигатором.
— Твоя кровать, — Минхо губы облизал.
Издевался. Глаз у Джисона задергался. Хан смолчал.
— Такой адрес подойдет?
— Ты ебанат? — спросил очевидное Джисон. Минхо хмыкнул.
— Ты такой грубый. За что ты так со мной? Я не сделал тебе ничего плохого.
Он снова издевался. Джисон тяжело вздохнул — промолчал. Телефон в подставку поставил, побарабанил пальцами по рулю, повернувшись в сторону Минхо. Он даже не знал, что Минхо сказать, чтоб тот вырубил свой клоун-режим и ответил по-нормальному. Почему Джисон хотел помочь? Ну, он действительно переживал за свою психику. Быть виноватым в том, что он не уберег от смерти человека, пусть этим человеком и был дикий кошак, Джисон не хотел.
— Адрес, — в который раз повторился Джисон. Минхо плавил своим взглядом чужое лицо.
У Минхо щелкал какой-то включатель-выключатель — каждый раз, когда он сталкивался с белкой лицом к лицу. Никто кроме Джисона не реагировал на него так — или, по крайней мере, не высказывал своего отношения вслух. Все-таки, дикий кот, кто знал, что у Минхо было на уме? Вот почти что все и опасались свое истинное мнение высказать, осторожничали... Джисон был интересен Минхо в этом плане, это забавляло. На самом деле — не потому что Минхо нажрался всякой гадости, а просто потому что. По факту существования чужого отношения к своей персоне. Джисон был искренним — он всегда говорил, как думал, Минхо об этом знал как никто другой. Минхо хотел уметь так же — говорить, как думал. Возможно, неприятели были нужны, чтобы чему-то у них учиться? Окей, поморфемить на эту тему Минхо еще бы успел.
— Мы так вечно сидеть будем. При мне ты с моста не сиганешь, не мечтай даже.
Минхо ощутил неуместный прилив радости — то, как Джисон с ним разговаривал, заставляло волосы на затылке дыбом вставать. Это было хорошо — вот так было хорошо, так люди и должны были разговаривать с Минхо. Минхо разделял неприязнь Джисона к себе. Он сам с собой так время от времени разговаривал перед зеркалом. Скажи что-нибудь еще такое, давай. Минхо посмотрел исподлобья, не хмуро. Губы облизал — снова. Джисон не отводил своего взгляда от чужого лица и смотрел с недоумением — настолько же искренним, как и сам Джисон, и его ненависть. Минхо это отчетливо чувствовал. Хотелось чуточку больше — Минхо сжал пальцами чужое колено, привычно так, будто делал это каждый день. Джисон даже не шелохнулся. Недоумение в чужом выражении никуда не пропало. Минхо повел ладонью по чужой ноге вверх, к бедру, ногтями карябал ткань джинсов. Придвинулся чуть ближе, сжал бедро Джисона, на себя потянул — а Джисон как не двигался, так и не начинал. Статуей стал, только чужой взгляд живым был. Джисон точно не понимал, что сейчас происходило — Минхо этим пользовался, пока сокращал расстояние между их лицами. Он почти касался своим носом чужого — еще чуть-чуть, и Джисон бы почувствовал чужое дыхание на своих губах. Минхо — в который раз — заулыбался:
— Интересная реакция... реально в кроватку хочешь?
Джисон проморгался — и пихнул Минхо в грудь ладонью, отодвигая от себя. Не сказал ничего — по виду было понятно, что Джисон не в восторге. Минхо все еще держал свою руку на чужой ноге:
— Давай трахнемся? Просто так, без обязательств.
Это было издевательство чистой воды — но если бы Джисон согласился, на попятную Минхо бы не пошел. А что такого? Секс-терапия, ничего страшного в этом Минхо не видел. Но Джисон бы ни за что не согласился — он хлопнул по чужой ладони своей, притом довольно сильно, и почти что прошипел:
— Не нужны мне твои букеты венерические, еблан. Еще слово не по теме — я тебе лицо сломаю. Адрес свой назови, и разойдемся.
Минхо смотрел ему в глаза — неотрывно, понять пытался чужую эмоцию. Но почти сразу же догнал — понимать было нечего: Джисон зол, но не до чешущихся кулаков, а до растерянности. Он все еще держал планку, говорил, что думал, был грубым и не берег чужие уши от своего говора. Но эта злость... нет, она была другой, Джисон не стал бы сейчас лицо ему начищать, максимум назвал бы в который раз куском говна, и все. Минхо убрал руку с чужой ноги, потер ее, для приличия поморщился, мол, больно, и откинулся на сиденье. Назвал свой адрес и перевел взгляд за окно — Джисон молча тронулся с места, развернулся и поехал по указанию навигатора. За окном горели фонари и проносился мимо город, который начинал подсвечиваться рассветными лучами, музыка в кармане плаща все еще тихо играла, я не в порядке. Я обещаю, верь мне I'm Not Okay (I Promise) — My Chemical Romance. Минхо не смог сдержать улыбку. Тепло между ребер было — чужая злость Минхо грела. Если бы не таблетки, Минхо бы подумал о том, что он больной человек — а так он просто обдолбанный, потому и простительно, наверное.
***
Чанбину было простительно злиться, когда Грейс в который раз сказала, что у нее все в порядке. Ничего у нее в порядке не было, конечно же, Со об этом знал.
— Актриса из тебя хуевая.
— Чего ты от меня хочешь? — девушка устало выдохнула, опрокинув голову назад. — Пожалуйста, Бин, я в порядке.
Обязанностью Чанбина как уличного полицая было следить за местными торгашами и проститутками и в случае каких-то... неприятных ситуаций... виновников наказывать. Грейс была для Чанбина... Чанбин не сразу признался себе в том, что он влюблен. Грейс догадалась об этом сразу же — ну и что, что влюблен? Больше блата. Так она думала поначалу. Чанбин не умел скрывать свои чувства — пытался, конечно, но выходило не ахти. Чанбин — искренность, во всех смыслах. От этого было немного погано — что Грейс могла ответить Со на его чувства? «Я проститука, прости». Так и отвечала.
— Ты думаешь, это в первый раз происходит?
— И ты не говорила мне об этом раньше?
— Бин, — Грейс даже посмеялась. — Это происходит почти каждую неделю. Тебе ли не знать?
Чанбину ли не знать о том, что каждый третий ебанат, оплачивающий время проституток, относился к ним как к товару? Из вторых рядов видел.
— Прекращай вот это все, — Грейс сложила руки на груди. — Не грузи себе голову.
Чанбин был не согласен — категорически. Как он мог...
— Ты же знаешь, что я это просто так не оставлю.
— Этот придурок под крылом девяток. Что ты сделаешь, Бин? Хочешь себя подставить?
Чанбин промолчал — но не потому что не знал, что ответить. Он знал — этому была причина молчания. Грейс напряглась:
— Бин, — сказала она строго. — Даже не думай.
— Сам разберусь, — спокойно ответил он. — Я пойду...
Грейс поджала губы:
— Бин! — окликнула его, когда Со направлялся к своей машине. — Даже не думай, я сказала!..
Грейс повторяла судьбу Сьюзи — вот о чем думал каждый раз Чанбин. Супергероем он не был, спасти каждую проститутку не мог — но если был в состоянии уберечь хотя бы Грейс... он просто хотел сделать как лучше. Да еще и мелкий брат Грейс... хороший парень, в свои пятнадцать даже матом не ругался, про пить-курить и не думал. Короче, Чанбин за свои двадцать семь лет начудил — считать не сосчитать сколько, нужно было отрабатывать. Не существовало чистого добра и чистого зла — люди на черное и белое не делились, все были серыми, этому Со еще у миссис Бан научился, которая, кстати, как-то и сказала, что в Чанбине больше белого... Насколько больше, правда, не упомянула — еще одна причина, по которой Чанбин отрабатывал. Все-таки, все подохнут рано или поздно, хотелось бы к этому времени успеть хоть что-то стоящее сделать. Спасти Грейс, например.