Глава 15
Когда рождение ребенка – совсем не то, как я себе это представлял.
Мы с Лореттой сидели в гостиной и обсуждали последние новинки моды. Я честно старался вникнуть в то, что она рассказывала мне о новейших тенденциях, оперируя понятиями, в которых я до сих пор не разбирался даже после пяти лет жизни с моей женой.
– ... и потом в последнее время в моде ...Что это?! – истерически возопила моя жена, а я так резко подскочил на диване, что мой кот, мирно отдыхающий на моем плече, со скоростью взлетающей ракеты сиганул на пол.
Я проследил за взглядом моей жены и посмотрел на ее ноги. Под ними расползалась прозрачная лужа.
– У тебя воды отошли! – вскочил я со скоростью все той же взлетающей ракеты.
Она смотрела на растекающееся прозрачное пятно с таким отвращением, словно это было лужей di merda [34]. Потом она воззрилась на меня так, будто это я был виновником этой лужи. Я понял, что моя жена на моих глазах теряет адекватное восприятие действительности, и на нее накатывает паническое состояние. Я подошел к ней, кладя руки на плечи.
– Все будет хорошо. Поехали в клинику! – я старался говорить самым спокойным голосом, хотя внутри у меня никакого спокойствия не наблюдалось. Но если и я начну паниковать, то как родится ребенок?! Надо было срочно сдаваться на волю здравомыслящих медиков.
Лоретта в ужасе смотрела на меня. И гладя ей в глаза, я вдруг осознал, что она совершенно не готова к родам. Словно они неожиданно свалились на нее, без какого-либо предупреждения в виде многих месяцев беременности. Я взял ее за руку и аккуратно повел к двери, пытаясь на ходу успокоить и вселить уверенность. В нее и в себя. Только Лоретта, похоже, не особо меня слушала.
Мы сели в машину, и я, стараясь вписываться в правила дорожного движения, помчал свой мерседес в сторону клиники.
– Cazzo! – вскричала моя жена, хватаясь за живот.
– Что?!
– Больно, coglione!
Очень приятно слышать такой комплимент.
Я стиснул зубы и посильнее надавил на педаль газа. На мое счастье, клиника была недалеко, и уже минут через 15 мы входили в приемное отделение.
Я был неимоверно взволнован, хотя до конца еще не осознавал происходящего. Тем более что я до сих пор не был к нему готов, ведь Лоретта должна была родить только через месяц.
– Моя жена рожает! – выпалил я подошедшей медсестре. – Воды отошли, она на 35-ой неделе, – добавил я, потому что пару дней назад Лоретта мне так сказала, что у нее идет 35-я неделя.
– У вас что, двойня? – удивилась медсестра.
– Нет! Не знаю! Сделайте что-нибудь! – взмолился я, видя, как скорчилась от боли Лоретта.
– Не мне надо делать, а Вашей жене. Ей рожать, а не мне, – усмехнулась медсестра.
Лоретту увели в какой-то кабинет, а я стал мерить коридор нервными шагами. Правда, не прошло и 10 минут, пока я судорожно пытался осмыслить происходящее, как меня пригласили следовать в родильную палату.
– Роды достаточно стремительные, у нее уже раскрытие почти 8 сантиметров, – бросила мне на ходу медсестра.
Мы с Лореттой не ходили, как все нормальные люди, на курсы подготовки к родам. Ей вечно было некогда, потому что клиентам не было никакого дела до того, что «мне вдруг приспичило стать отцом». Поэтому мне пришлось заняться самопросвещением, благо живем в век высоких технологий. И мне было вполне ясно, что означает такое раскрытие. А вот Лоретта так, похоже, и не удосужилась просветиться на этот счет.
Врач в родильной палате сказал, что очень скоро начнутся потуги. Я читал, что это один из самых сложных периодов родов. Надо правильно дышать, терпеть резкую боль и не тужиться, пока врачи не разрешат...
На меня в тот момент снизошла какая-то отрешенность. Мне не было страшно, я перестал паниковать, и мое истерическое внутреннее состояние сменилось олимпийским спокойствием. Я был готов дышать вместе с моей женой, вытирать пот с ее лба, массажировать поясницу – все, что угодно, лишь бы облегчить ей процесс появления на свет нашего ребенка.
Я подошел к ней и взял за руку. Она резко открыла глаза и посмотрела на меня.
– Я тебя ненавижу, bastardo... [35] – злобно прошипела Лоретта, глядя на меня безумными глазами, что я даже отпрянул. Новый разряд боли, очевидно, пронзил ее, и она завопила, сопроводив свой крик ругательствами, которые лично я постеснялся бы произносить в приличном обществе. Я вообще не догадывался, что моя жена знает такие слова. Я на секунду забыл, где и по какому поводу нахожусь, и ошеломленно уставился на нее.
Когда схватка прошла, Лоретта продолжила:
– Я ненавижу тебя за все то, что ты заставляешь меня терпеть, bastardo... Никогда... Слышишь, никогда у нас больше не будет детей! Я сделаю стерилизацию! И вообще не позволю тебе даже пальцем прикоснуться ко мне, figlio di un cane [36]... Проваливай отсюда... Не хочу тебя видеть... Убирайся! – завопила она опять на волне новой схватки.
Я в шоке смотрел на нее. Ее слова больно вонзились в меня, будто противные колючки, а лицо, искаженное злобой, вызвало приступ отвращения.
– Лоретта, tesoro [37], потерпи... – начал я, протягивая к ней дрожащую руку. – Скоро малыш родится, и боль пройдет...
– Чтоб ты провалился, coglione! – прошипела Лоретта и заорала так, что у меня заложило уши.
– Что ты делаешь?! – не менее пронзительно закричала медсестра. – Не тужься! Сейчас нельзя!
– Vaffanculo! [38] – зло крикнула моя жена. Хотя она не была в тот момент похожа на мою жену, которую я знал до настоящего момента.
– Я сказала НЕЛЬЗЯ! Терпеть! – пыталась медсестра достучаться до разума Лоретты, и мне почему-то стало искренне жаль эту уже немолодую женщину, которая, наверно, приняла уже немало родов за свою жизнь.
В палату ворвался седовласый врач и стремительно подскочил к Лоретте.
–Ты что делаешь, cretina?! – крикнул он, подсоединяя к животу Лоретты какие-то датчики. – Не тужься! Ребенку плохо будет!
– Пропади вы пропадом вместе с вашим ребенком! – Тут ее безумный взгляд остановился на мне. – И кастрируйте этого bastardo!
– Тебе лучше выйти, – резко и непреклонно сказал врач, посмотрев на меня.
Я развернулся и поплелся к двери. Выйдя в коридор, я опустился на стул и почувствовал, как дрожат руки, а внутри расплывается предательская смесь обиды и унижения. Я закрыл глаза, прислонив голову к стене. Перед моими сомкнутыми веками встал образ Кьяры. Почему-то я тоже представил ее на родильном кресле. Мое воображение, основываясь на просмотренные видеоуроки из Интернета по подготовке к родам, начало рисовать занимательные картины. Я видел себя рядом с Кьярой, которая держала меня за руку. Я видел ее нежное лицо, искаженное страданием. Оно было похоже на то, когда она сломала ногу. Но она стойко переносила родовые муки и даже улыбалась между схватками. Мы дышали в унисон, и я оттирал пот, струящийся с ее лба. А после ее протяжного победного стона я вдруг услышал младенческий крик и увидел ее усталые и счастливые глаза. Она смотрел на меня, а на губах играла радостная и благодарная улыбка. Хотя это я должен смотреть на нее благодарно после всего того, что ей пришлось вытерпеть...
– У вас сын! – торжествующе сказал врач. – Теперь перережьте пуповину, – добавил он. Я взволнованно посмотрел на него и улыбнулся. Внутри меня все дрожало от пережитого напряжения и безграничного счастья...
– Синьор, можете войти, – донесся откуда-то из коридора иллюзий женский голос.
Я вздрогнул и открыл глаза.
Видимо, медсестры умеют читать вопросы по глазам, потому что она ответила на мой немой вопрос:
– У вас замечательная дочь. 3100 и 61.
Что за магические числа она произнесла, я понял много позже, но слово «дочь» меня изумило.
– Дочь?!
– Да, красивая малышка! У вас не будет отбоя от женихов, – рассмеялась она. – И если Вы, наконец, прекратите меня разглядывать, как инопланетянку, то сможете войти и убедиться в этом сами.
Я неуверенно, на ватных ногах вошел в палату. Другая медсестра сразу же вложила мне в руки совершенно маленький и легкий сверток. Я опустил вниз взгляд. На меня из-под крошечных сморщенных бровок смотрели огромные синие глаза. Они словно хотели сказать мне: «Знаешь... кто ты там?... Не так это просто – рождаться...» Голову ее покрывал светлый пушок, а маленькие ручки беспорядочно выписывали в воздухе медленные хаотичные движения.
Я почувствовал, что к глазам подступают слезы. Я не испытывал этого ощущения уже лет 20, с тех пор, когда был ребенком. Это был тот миг, когда я стал отцом. То есть в одну минуту что-то изменилось. И хотя я почему-то не ощущал какого-то резкого превращения, но я понимал, что теперь я ношу гордое название «отец». Даже если пока я не осознаю этого в полной мере, это понимание придет со временем. Это было невероятное, грандиозное, ошеломляющее событие, от которого у меня путались мысли и по спине ползали мурашки.
Я продолжал созерцать мою малышку затуманенным взором, боясь пошевелиться. Она была такой хрупкой, что я опасался своим движением повредить ей что-нибудь. Я коснулся пальцем ее маленького вздернутого носика. Он был словно выточен гениальным скульптором. Он был совершенным.
Моя дочь самая красивая на свете, в этом я не сомневался.
Внимательно рассматривая ее, я вдруг начал возвращаться в реальность и заметил легкий синеватый оттенок кожи, который розовел на глазах. Это нисколько не портило ее. Но это немного встревожило меня.
– Почему она синеватая? – спросил я с тревогой, не отрывая взгляд от ребенка.
– Потому что она едва не задохнулась, – ответил мне усталый мужской голос.
Я резко поднял голову и встретился взглядом с измученно-синими глазами немолодого врача.
– Что случилось? Где Лоретта?! – у меня похолодело сердце.
– В операционной. Отлупить бы хорошенько эту дрянную девчонку!
– Что Вы такое говорите?! – вспылил я.
– То, что думаю, – сурово ответил врач. – Давно у меня не было таких неадекватных рожениц! Орет, как помешанная, и думает только о себе.
– Но ведь ей было больно! – попытался я вступиться за свою жену, хотя, если честно, душа у меня покраснела от стыда.
– А только ей больно?! У меня ежедневно таких, которым больно, знаешь, сколько? Некоторые и по сорок часов рожают, а эта два часа не могла потерпеть.
– У всех разные болевые пороги... – все еще пытался я защитить свою жену, хотя и был полностью согласен с врачом.
– У всех разные эгоистические пороги, – непреклонно заметил врач. – У нее все показатели – и ее, и ребенка – были превосходными для нормальных естественных родов. Но когда ей говорили дышать и не тужиться, она ругалась, как извозчик, укусила за руку медсестру и продолжила тужиться, словно сидит в туалете. В итоге ребенок ударился головой о тазовые кости, и ему совершенно не хватало кислорода. Когда приборы показали, что ребенок на грани остановки сердца, я сделал экстренное кесарево. По милости твоей жены ты едва не потерял дочь.
Я шокировано смотрел на врача, напрочь утратив способность говорить. Потом перевел взгляд на крошечный комочек в моих руках и содрогнулся от мысли, что мог бы никогда не посмотреть в ее большие глаза.
– Спасибо Вам... – единственное, что я смог вымолвить, вновь подняв взгляд на врача.
– Наберись терпения. Вероятно, первое время она будет немного беспокойной. Из-за таких родов у нее, возможно, будут в тонусе мышцы, и надо будет делать массаж. И головные боли тоже могут ее беспокоить, – сказал врач, похлопав меня по плечу. Тон его заметно смягчился, и мне даже показалось, что я расслышал в нем какое-то странное сочувствие...
[34] Merda (it.) – дерьмо.
[35] Bastardo (it.) – ублюдок.
[36] Figlio di un cane (it.) – сукин сын.
[37] Tesoro (it.) – сокровище мое.
[38] Vaffanculo (it.)– дословно «иди в задницу», но по тяжести посыла – это ни что иное, как отправка на три буквы.