Тернистый путь
Дом всегда был холодным. Даже летом, когда солнце нагревало стены, внутри казалось сыро и неуютно. Здесь не было детского смеха, сказок на ночь или тёплых объятий. Только тишина, пропитанная страхом.
Эванджелина родилась в доме, где не знали любви. Отец никогда не обнимал её, не говорил ласковых слов. Он не смотрел на неё, как смотрят отцы на своих дочерей — с теплом и гордостью. Для него она была ненужным существом, обузой, как и её мать.
— Не мешайся под ногами, — говорил он раздражённо, когда девочка прибегала на кухню, где мать готовила ужин.
Мать... Она тоже была тенью. Женщина с пустым взглядом, с руками, испещрёнными синяками. Она не защищала Эву, потому что не могла защитить даже себя.
Когда Эве было пять лет, она впервые увидела, как отец ударил её мать. Это произошло за обеденным столом. Мать поставила перед ним тарелку, и он недовольно посмотрел на еду.
— Ты что, хочешь меня отравить? — его голос был холодным.
— Я... я просто... — начала было мать, но он уже ударил её по щеке.
Маленькая Эванджелина вскрикнула, инстинктивно схватившись за мамину руку.
— Папа, не надо! — всхлипнула она.
Он повернул голову, впервые посмотрев на неё не как на пустое место, а как на что-то раздражающее.
— Заткнись, девчонка, — рявкнул он.
И тогда Эва впервые поняла, что её голос ничего не значит.
Позже той ночью она услышала, как мать тихо плачет в своей комнате. Девочка прокралась к её кровати, обняла её, как могла, крошечными ручками, и прошептала:
— Когда я вырасту, я тебя спасу...
Мать лишь молча поцеловала её в макушку.
Прошло несколько лет, но ничего не менялось. Если что-то и становилось другим, так это то, что Эва начала понимать: отец не просто не любил её — он её ненавидел.
Первые издевательства
Когда Эве было шесть, отец впервые поднял на неё руку.
Это был обычный вечер. Она сидела на полу в углу гостиной и тихо рисовала на старом клочке бумаги, который нашла в маминой комнате. Отец вернулся поздно, раздражённый, злой. Мать встретила его у двери, но он лишь толкнул её в сторону и прошёл в дом.
— Что тут за бардак?! — вдруг рявкнул он.
Эва вздрогнула и подняла глаза. Её рисунки были разбросаны по полу, несколько карандашей укатились под стол. Это был не беспорядок, но отец видел иначе.
— Ты что, свинья , устроила здесь свинарник?
— Прости, папа... Я сейчас уберу...
Она начала торопливо собирать листки, но отец уже подошёл к ней и, не раздумывая, схватил за руку.
— Я тебя учил, что дети должны сидеть тихо и не мешаться под ногами?!
— Прости... — её голос сорвался, но было поздно.
Резкий удар по лицу отбросил её на пол. Она ударилась спиной о ножку стола, в глазах потемнело. Горячие слёзы хлынули сами собой, но она не закричала. Интуитивно поняла — это только разозлит его сильнее.
Мать стояла в дверях, сжав кулаки.
— Оставь её, прошу тебя...
— Заткнись! — отец бросил на неё убийственный взгляд, а затем снова повернулся к Эве. — Я не потерплю в своём доме наглых девчонок. Запомни это.
С того дня она поняла: дом, в котором она живёт, никогда не станет безопасным местом.
Чем старше становилась Эва, тем хуже становилось её положение. Когда ей исполнилось восемь, отец стал придираться к любому её действию. Если она ставила тарелку не туда — получала удар. Если случайно роняла ложку — он мог схватить её за волосы и швырнуть на пол.
Но хуже всего было то, что он получал от этого удовольствие.
Как-то раз, когда матери не было дома, он велел Эве принести ему стакан вина. Девочка, дрожащими руками, налила напиток и осторожно подала.
— Вот... — прошептала она.
Отец посмотрел на неё с усмешкой, взял стакан... и вдруг вылил вино прямо ей на голову.
— Вот так, теперь ты выглядишь достойно! Как опьяневшая шлюшка, которой, скорее всего, и станешь.
Он расхохотался, а Эва закрыла лицо руками, стараясь не плакать. Она знала, что слёзы только раззадорят его.
В тот день она в первый раз задумалась: а что, если бы его не стало?
Потеря матери
Всё началось с кашля. Сначала лёгкого, почти незаметного. Потом он стал глубоким, с надрывом. Потом с кровью.
Мать слабела с каждым днём, а отец, казалось, только злился сильнее. Он не водил её к врачам, говорил, что она «притворяется» и просто хочет внимания. Эва, десятилетняя девочка, сидела возле кровати матери, сжимала её руку и шёпотом молила не уходить.
— Ты поправишься, мамочка... Я буду слушаться, обещаю...
Мать ласково улыбалась и гладила её по голове.
— Ты ни в чём не виновата, моя девочка...
Но через месяц её не стало.
В доме пахло тлёй и горечью. Тело ещё не успели увезти, а отец уже пил.
— Не плачь, крыса. Думаешь, твои слёзы её вернут?
Он сидел в кресле с бутылкой в руке, красными глазами смотря на дочь.
— Она умерла из-за тебя, дрянь. Ты слышишь? Ты сожрала её жизнь!
Эва стояла в углу, сжимая в руках старый платок матери, и молчала.
— Она мучилась из-за тебя. Все эти годы ты была для неё обузой. А теперь её нет, а ты всё ещё тут.
Отец поднялся и пошёл к ней.
— Я бы отдал всё, чтобы ты сдохла вместо неё.
В глазах Эвы что-то надломилось.
После смерти матери жизнь превратилась в ад.
Он бил её, когда ему было скучно. Бил, когда напивался. Бил, когда кто-то его злил, а выместить злость можно было только на ней.
Как-то раз, когда ей было одиннадцать, он вернулся домой злой. Эва убирала на кухне, стараясь не шуметь, но уронила тарелку.
В следующую секунду он схватил её за волосы и со всей силы швырнул лицом в стол.
— Бесполезная тварь!
Кровь потекла по губе, но она не смела всхлипнуть.
В другой раз он затолкал её в ледяную ванну, прижимая голову к воде, пока она не начала захлёбываться.
— Посмотрим, насколько ты сильная.
Он всегда наслаждался этим. Всегда искал новый способ сломать её.
Но он не знал одного: чем больше он издевался, тем сильнее становилась её ненависть.
Позднее детство — жизнь в аду
К двенадцати годам Эва знала, что такое боль.
Знала, как затаить дыхание, чтобы не чувствовать удара ремня по спине. Как свернуться клубком, когда отец волочил её по полу за волосы. Как не плакать, даже когда кожа рвалась от побоев.
С годами он стал ещё жестче. Он больше не просто бил — он издевался.
13 лет
Она пришла из школы и тихо зашла в дом, надеясь, что его нет. Но он был.
Отец сидел за столом, пил виски, смотрел на неё холодным взглядом.
— Где была?
— В школе... — прошептала Эва.
— Школа, значит?
Он встал, подошёл и ударил её по щеке так сильно, что она упала на пол.
— А что ты там забыла? Думаешь, тебе учёба поможет? Думаешь, ты кто-то?
Эва прикусила губу, чтобы не заплакать.
— Сколько тебе там лет? 13? Уже баба, да? — он усмехнулся, рывком поднял её за руку и подтащил к зеркалу.
— Посмотри на себя. Жалкая крыса. Ты уродлива. Ни один мужик на тебя даже не взглянет.
Она смотрела в своё отражение, видела синяки, видела кровь на губе — и чувствовала, как внутри всё разрывается.
— А знаешь, почему?
Он сжал её волосы, дернул вниз, заставляя её смотреть ему в глаза.
— Потому что ты мне противна.
Он толкнул её на пол и ушёл.
Она осталась лежать, не двигаясь, не дыша.
14 лет
В тот день она решилась сбежать.
Ночью, когда он был пьян, она собрала рюкзак и попыталась уйти через окно.
Но он заметил.
Он влетел в комнату, рывком схватил её за руку и швырнул на кровать.
— Решила убежать? — его голос был низким, пропитанным яростью.
Она зажмурилась, не отвечая.
Он вытащил ремень.
— Сейчас ты узнаешь, что значит быть неблагодарной тварью.
Первый удар.
Второй.
Третий.
Она не помнила, сколько раз он бил её, но потом он бросил ремень, схватил её за шею и прижал к кровати.
— Ты не уйдёшь. Никогда.
Она задыхалась, глаза расширились от ужаса, но он отпустил.
— Живи, пока можешь.
Он вышел из комнаты, а она осталась лежать, понимая, что никогда не сможет сбежать.
15 лет
Теперь он играл с ней, как с куклой.
Мог схватить за волосы и провести по дому, чтобы показать гостям.
— Вот моя дочь. Красивая?
Гости смеялись.
Она стояла, сжимая кулаки.
— Но глупая. Женщины должны знать своё место, верно?
Он шлёпал её по щеке перед всеми, и они снова смеялись.
— Но она научится.
Она молча смотрела в пол.
Эва поняла, что у неё есть два выхода: умереть или ждать момента для мести.
Она выбрала второе.
Эва всегда верила, что сможет сбежать.
Несмотря на побои, на унижения, на кровь, заливающую глаза — она верила.
Она училась. Она хотела стать врачом. Хотела спасти себя.
Она знала, что когда-нибудь у неё появится шанс.
Но ошиблась.
День, когда всё рухнуло
Она пришла домой с занятий, прижимая к груди тетрадь.
Отец сидел в гостиной, пил виски.
— Ты где была?
Она сжала пальцы.
— Училась.
Он хмыкнул.
— Училась? И что ты там узнала? Как залечивать сломанные кости?
Она почувствовала, как внутри всё сжалось.
— Я уйду отсюда. Когда-нибудь.
Отец медленно поднялся.
— Повтори.
Она посмотрела ему в глаза.
— Я уйду.
Он схватил бутылку со стола и в следующую секунду разбил её об её голову.
Глухой удар.
Острая боль.
Она почувствовала, как тёплая кровь течёт по виску.
Отец схватил её за волосы и поднял с пола.
— Ты никто. Ты — моя собственность.
Он оттолкнул её так сильно, что она врезалась в стену.
Тьма накрыла её мгновенно.
Очнувшись в аду
Эва проснулась в холодном, сыром помещении.
Она лежала на полу, а вокруг — тёмные стены, едкий запах пота и страха.
Дверь открылась.
Мужчина с тёмными глазами вошёл внутрь.
— Проснулась?
Она попыталась пошевелиться, но руки были связаны за спиной.
— Где я? — её голос был хриплым.
— В новом доме.
Он подошёл ближе, присел перед ней.
— Твой папочка тебя продал.
Её сердце остановилось.
— Нет...
Мужчина рассмеялся.
— О, да. Ты теперь товар.
Он схватил её за подбородок, осматривая, словно лошадь на рынке.
— Красивая. Твой отец — идиот. Отдал за копейки.
Она хотела закричать, хотела вырваться, но он ударил её кулаком в живот.
Воздух вырвался из лёгких, она согнулась пополам, задыхаясь.
— Вот так-то лучше.
Он встал, потянул её за волосы, заставляя подняться на колени.
— Ты не представляешь, сколько за тебя дадут.
Её охватил ужас.
— Нет... пожалуйста...
Он снова ударил её.
— Товар не разговаривает.
Она упала на бок, чувствуя, как рёбра ноют от боли.
— Приведите её в порядок. Она скоро пойдёт на аукцион.
Дверь закрылась, оставляя её в темноте.
Она не плакала.
Она знала, что слёзы не помогут.
Всё, что у неё осталось, — это ненависть.