Холодный расчёт. Книга 1

В этом году осень была гораздо теплее, чем в прошлом. Не было столь страшных гроз и пронзающего до костей ветра, погода радовала мягкостью, лёгкой прохладой и чудесными золотыми красками. Финское озеро в эту пору стало излюбленным местом для прогулок местных жителей. В такой прелестной атмосфере было приятно жить и работать.

Чего нельзя было сказать о Рудольфе. Последние два месяца стали для него настоящей пыткой. После неудачной поездки на базу отдыха Лера перестала трогать его, пытаться заговорить. Она тоже закрылась, насколько ей позволяла должность, и занималась исключительно Ромой. Поначалу Рудольф был этому рад. Он полагал, что теперь станет проще забыть о собственных чувствах к няньке, погрузиться в работу. Как же он заблуждался!

Эта девчонка постоянно снилась ему. И сновидения отнюдь не всегда несли эротический подтекст, чаще всего это были разговоры. Ему чертовски не хватало былой близости между ними. Но всякий раз, когда голову Алфёрова посещала предательская мыслишка о примирении с Лерой, перед глазами вставал осуждающий образ сестры. Нет. Слишком велик риск для Ромы.

Значит, надо продолжать держаться.

Месяц спустя, в начале октября, Лера вновь предприняла попытку заговорить с ним, но Рудольф сделал вид, что не услышал. Ему успешно удавалось сохранять бесчувственный вид, хотя внутри каждая клеточка исстрадавшегося тела требовала реакции. Алфёров встал из-за стола, толком не закончив завтрак, подошёл к Роме, поцеловал его в лобик и вышел из столовой, чтобы не сорваться.

Ее заметки к написанному наспех рассказу–ловушке он нашел далеко не сразу. Видимо Милена обнаружила их раньше и отложила на потом, до более спокойных времён, а когда страсти немного улеглись, вернула исписанные листы на стол хозяина. Это было разумно. Если бы Рудольф нашел их в тот самый четверг перед поездкой, он бы попросту их сжег, или разорвал в клочья. Когда он прочел ее дополнения, Лера была у себя дома – это был ее выходной. И слава Богу, что так, иначе Алфёров точно пришел бы к ней... Зачем? Он и сам не знал точно. Чтобы услышать ее голос, или чтобы почувствовать аромат ее духов, заставить шептать его имя как в тех самых кошмарно–сладких снах.

Эти чувства сводили его с ума.

За всю свою жизнь Рудольф не испытывал подобного. Были увлечения в подростковом возрасте, мимолетные интрижки в юности, которые заканчивались в лучшем случае на одной ночи. Один раз была девушка, что претендовала на более серьезные отношения, но так как Рудольф не испытывал к ней никаких теплых чувств, и даже не пытался сдерживать свой характер, она довольно быстро исчезла из его жизни.

А Лера... С ней ситуация вышла очень сложной и запутанной. Симпатия, что возникла на почве ее трепетного отношения к Роме и ее восхищения творчеством Алфёрова, крепла так незаметно, так естественно, как медленно действующий яд. Теперь дозировка этого яда стала слишком сильной. Он чувствовал себя зависимым от нее, и здраво понимал, что отпустить, прогнать, стереть из своей памяти эту девушку не сможет. Если бы не опасность для ребенка... Если бы он мог снова доверять ей! Было бы гораздо проще окунуться в эту страсть с головой, забыть о границах, о нормах приличия, просто сдаться.

Увы, Рудольф не мог. С раннего детства он привык держать в себе все светлые или слишком сильные чувства в угоду отцовскому авторитету. Всплески эмоций всегда оборачивались для него наказанием, или же хуже – строгим запретом на любимые вещи.

Так что эти два проклятых месяца были для него сродни испытанию на прочность, и увы – его выдержка трещала по швам. Ведь теперь Лера стала настойчивее, и игнорировать ее стало гораздо сложнее. Он купил ей новый телефон в качестве компенсации за старый, и теперь она постоянно присылала ему фотографии и видео. Чаще, чем раньше, будто пыталась напоминать о себе в любой удобный момент. Это вызывало легкое раздражение и горечь, но было терпимо, а вот встречи лицом к лицу...

Например, во время ужина она с невероятной ловкостью находила повод заговорить с ним. Руди не до конца понимал, откуда в ее голове такой неиссякаемый поток идей – за весь октябрь она ни разу не повторилась, задавая ему разные вопросы. Чаще всего они касались Ромы и включали в себя попытки привязать малыша к разговору, так что Рудольфу приходилось отвечать, хотел он того или нет. Если мужчина пытался отмолчаться, то ребенок тут же устраивал ему допрос.

«Посему ты не овесяесь Ее, Па? Ты се есе ластоен?»

От подобных вопросов даже каменное сердце Алфёрова таяло, и он всякий раз отвечал на надоедливые вопросы няньки, чтобы успокоить мальчика. В конце концов мужчина заканчивал разговор угрюмым «мне надо работать» и уходил из-за стола, не доедая свой ужин. И это при его любви к вечерней трапезе! В такие моменты раздражение Алфёрова не знало границ, и он погружался в работу настолько, насколько в принципе был способен его уставший от самоконтроля мозг.

Помимо вопросов о ребенке, девушка пару раз напоминала Рудольфу о своей учебе. Он еще весной дал ей добро на поступление в вуз на заочную форму обучения с условием, что это не помешает ее работе. И теперь Лера использовала это, чтобы завязать диалог. То попросит выходной, чтобы подать документы или съездить в приемную комиссию, то какое-нибудь рекомендательное письмо, чтобы добрать баллов при поступлении, то еще какую-нибудь ерунду. Такие диалоги закрыть было проще. Алфёров просто давал ей запрашиваемое и замолкал.

Кроме того Рудольф частенько вспоминал треклятую поездку на базу отдыха. Не то чтобы ему хотелось это переживать заново, но образ Леры, растерянно смотревшей на него с лестницы, так и мелькал перед глазами, когда он сам меньше всего ожидал. Взять хотя бы момент чтения рукописи с ее поправками... Он вновь ясно увидел ее потерянные глаза, чуть приоткрытые в немом вопросе губы. Мысль о том, что ей было не все равно, посещала его слишком часто и была ну очень заманчива.

Вот только как много истины в его глупых фантазиях? Рудольф уверял себя, что у нее не может быть к нему никаких особых чувств. Лера зависит от него – он дал ей работу, за которую щедро платит, она искренне привязана к его сыну (если верить ей, конечно), здесь она ни в чем не нуждается и может помогать своему безмозглому брату. А любовь... Возможна ли при таком раскладе хотя бы надежда на нее? На взаимность от девушки, что не может отказать, если надавить на слабое место? Соблазн зачастую был велик, однако и тут на помощь приходил фантомный укор от Регины.

«Она бы не одобрила подобного. Да, сестра верила в любовь настолько, что фактически отдала за нее жизнь, но разве могла бы она поддержать меня, зная все? Если бы было возможно поделиться с ней мыслями, как когда–то... Она, возможно, поняла бы меня. Хотя бы поняла...» – думал Руди, глядя на портрет горячо любимой сестры-двойняшки.

– Реджи, если бы ты была здесь... Все было бы гораздо проще, будь ты рядом,– тихо, почти шепотом произнес он, аккуратно коснувшись застывшей краски на холсте, – тебя уже не вернуть. Рома не узнает, какой чудесной мамой ты могла бы стать.

Портрет хранил безмолвие, девушка на нем смотрела с мягкой улыбкой, будто говорила:

«Я всегда с тобой».

– Где бы ты ни была, твоя любовь всегда будет с нами, – повторил он строки из ее письма, – но что, если мне мало этого? Неужели я не имею право желать большего? Девушка, которую я жажду сделать своей, любит твоего сына так, как могла любить только ты. Может, это все же возможно?.. – вопрос застыл в тишине комнаты. Рудольф опустил взгляд, четко понимая, каким должен быть ответ.

«Слишком опасно. Если она не ответит взаимностью, если будет притворяться и однажды нанесет удар в спину, пострадает прежде всего Рома. Ты должен быть сильным, чтобы в случае чего беспристрастно уничтожить угрозу», – эти слова в его душе говорила отнюдь не нежная и добрая Регина, а строгий и непоколебимый отец. Его голос всегда сопровождал Рудольфа в моменты, когда он выбирал между тем, что нужно сделать и тем, что он по–настоящему хочет.

Алфёров перевел взгляд на портрет родителей и угрюмо улыбнулся. При жизни Борис смотрел так только на свою жену. Рудольф помнил, сколь неистово отец любил маму, и как ее смерть подкосила его. Впрочем даже это не помешало ему найти утешение в няньке...

«А сам ты чем лучше, а, Рудольф? Стоило случиться шторму, и ты кинулся в гавань к проститутке, хотя жаждешь совсем не этого. Может, он сорвался по той же причине?» – подобная мысль посетила Рудольфа впервые. Он никогда не смотрел на измену отца под углом той ситуации, в которой находился Алфёров-старший. Столкнувшись с собственным штормом, Алфёров-младший осознал, что даже его отец – человек, который смог внушить страх и уважение немалому количеству бандитов и был самим воплощением «непоколебимой скалы» – был слаб перед болью потери.

От размышлений о прошлом его оторвал очередной деловой звонок. Однако именно в тот момент, в канун Хэллоуина, Рудольф начал постепенно отпускать боль, обиду и страх.

На следующее утро он спустился к завтраку в более-менее спокойном расположении духа. Алфёров надеялся, что сегодня Лера не станет донимать его попытками в разговоры, так что сел на свое место и принялся пить привычный утренний кофе. Периодически под носом сновала Рита, расставляя разные вкусные добавки для каши и убирая грязную посуду по необходимости. Ее присутствие, на удивление, не раздражало так, как обычно. Алферов невольно поймал себя на мысли, что зря проецировал ошибки старшей Богдановой на ее дочь. Впрочем, эта мысль быстро исчезла, стоило ему только услышать голос сына из коридора.

Лера с Ромой спустились чуть позднее обычного. Рудольф поймал ее взгляд на входе в столовую и поздоровался первым, чтобы не дать возможности завязать диалог.

– Доброе утро, – эта простая фраза прозвучала сухо и равнодушно, хотя он не то чтобы старался.

– Доброе утро, Рудольф Борисович, – ее голос, напротив, звучал энергично, по крайней мере так казалось на первый взгляд. Однако, если прислушаться, можно было понять, что эта энергия вымучена девушкой.

– Папа, доблое утло! – мальчик ярко улыбнулся. К гордости Руди, он уже научился выговаривать звук «Л», и слабым местом пока оставалась разнесчастная «Р» и некоторые шипящие. Рому никто не торопил с этим, настолько мило малыш разговаривал и так активно познавал мир, что подобные мгновения хотелось удержать чуть дольше.

– Привет, родной, – голос Руди стал многократно теплее, а взгляд мягче, – ты выспался?

– Да! Лева сегоня обесяла пойти в палк! – лицо Ромки выражало такую искреннюю любовь, что Рудольф невольно позавидовал мальчику. Он давно решил, что не станет ограничивать сына в проявлении эмоций, как это делали с ним, и теперь любовался малышом, понимая, что сам никогда не сможет так открыто сказать Лере о своих чувствах.

– Здорово. Будете кормить уток, пока они не улетели?

– Да! А есе иглать в песотьке, – мальчик активно закивал. Своей неуемной энергией он безумно походил на Регину.

– Не хотите пойти с нами сегодня? – внезапно спросила Лера, отчего Рудольф вновь напрягся, – мы давно уже не гуляли все вместе, Рома будет...

– Нет, я занят, – отчеканил мужчина, отводя взгляд на свою чашку с почти выпитым кофе, – погуляете сегодня без меня.

Девушка ничего не ответила. Алфёров вновь утратил аппетит и встал из-за стола. Поцеловав сына, он тихо сказал:

– Мы обязательно погуляем вместе, малыш. Просто сейчас у папы очень много работы, – он погладил мальчика по голове.

– Обесяес? – Рома крепко ухватил отца за руку.

– Обещаю,– он горько улыбнулся и вышел из столовой. Оттуда он направился в кабинет, намереваясь освежить список встреч на день и уехать из дома до вечера. Но его планы пошли псу под хвост...

Кто-то нетерпеливо постучал в дверь его кабинета. Алфёров в тот момент заканчивал со списком. Мужчина никого не ждал, а потому его голос звучал удивлённо, когда он ответил:

– Войдите.

В комнату вошла Яковлева. Она казалась такой напряжённой, что ему на мгновение почудилось, будто девушка была вырезана из камня. Рудольф тоже напрягся.

– Рудольф Борисович, нам нужно поговорить. – Непривычно твердым и холодным тоном сказала она.

– Что-то с Ромой? – спросил он, отдаленно понимая, что разговор будет не только о ребенке. Валерия кивнула.

– С Ромой. И с нами. Почему вы отказались от прогулки? – Прямо спросила няня.

– Я же сказал, я за... – раздражённо начал он, но Яковлева не выдержала и перебила его.

– Настолько заняты, что не можете уделить пятнадцать минут своего драгоценного времени и...

Рудольф привстал и Лера замолчала, чувствуя опасность. Его глаза сверкнули совсем недобрым огнем. Да что эта нянька себе позволяет?!

– Думаешь, я пренебрегаю собственным ребенком?! – Одним богам ведомо, как его голос не сорвался на крик, а остался холодным и жестким. Лицо Леры вспыхнуло. Напряжение в ее теле словно рассеялось и лишь синие глаза всё ещё были скованы льдом. Яковлева сделала решительный шаг вперед и скрестила руки на груди.

– Думаю вы, Рудольф Борисович, своей идиотской гордостью выходите за все рамки!

На мгновение ему захотелось придушить ее. Это было бы так просто... Подошел, коснулся нежной шейки руками, обхватил ее покрепче и... Нет. Ее дыхание было слишком важным, слишком нужным.

«Держи себя в руках, Алфёров. Не позорь отца. Прогони эту дуру из кабинета и займись более важными делами!»

Он глубоко вздохнул и сел в свое кресло.

– Уходи. – сказал мужчина, даже не глядя на нее. Принялся снова печатать, давая понять, что разговора не будет. Вдруг крышка ноутбука захлопнулась, едва не придавив его пальцы. Он чудом успел отпрянуть.

– Хватит, Рудольф, – яростно прошипела Лера. Он видел, что ее пальцы дрожат, видел, как от страха и при этом с большой долей решимости сверкают сапфировые глазищи у самого его лица. На мгновение он замер, глядя в ее лицо почти завороженно, хотя ей вполне могло казаться, что он не испытывает никаких эмоций. Кроме, разве что, ярости.

Жаль, что это не так.

– Ты в своем уме? – резко произнес он, не в силах отвести взгляд, понимая, что нужно хоть как–то выйти из этого состояния. Пусть через гнев.

Девушка не ответила, лишь продолжала сверкать на него взглядом, так что он мог видеть что в ее потемневших, будто в штормовом море, глазах плещется ярость и... обида?

– Хватит, – снова повторила она. В обычно мягком теплом голосе, который раньше согревал и даже иногда успокаивал его, было ещё больше льда, чем когда-либо за все время их знакомства. – Я все могу понять. И злость. И молчание. И даже гордость! Да, я поступила глупо, да, разочаровала, да, да, тысячу раз да! Но сколько же можно?! – Лера стиснула зубы и подошла вплотную к столу. Ее лицо было теперь так близко... Девушка смотрела в его глаза, словно старалась прочесть в них все ответы, словно пыталась увидеть сквозь них его душу. Но он молчал. И видел, что от этого молчания она начинала злиться ещё сильнее и позволила себе вольность. Снова перешла на "ты", как делал и сам Рудольф в моменты, когда его эмоции были сильнее голоса рассудка. – Перестань от меня бегать! Рано или поздно нам придется поговорить, и ты знаешь это, так найди в себе силы перерасти мою глупость и свою гордость и идти дальше! Нельзя вечно убегать от проблем!

Рудольф скрестил руки, упрямо продолжая молчать. Он понимал, что если сейчас скажет все, что вертелось в его голове, дело закончится, в лучшем случае, скандалом на весь дом. В глазах Яковлевой сверкнула ярость – словно вспышка молнии пронзила темное грозовое небо.

– Я так просто больше не могу! – ее голос прорезал тишину кабинета остро и так неожиданно. Раньше он никогда не слышал, как Лера кричит – всегда была спокойной и собранной, а теперь... Он видел, как в уголках ее глаз собираются слезинки. Из грозовых туч таки собирался пролиться дождь. – Хочешь мучить меня? Окей. Но Роме нужны мы оба. Оба, понимаешь?

Мужчина медленно окинул взглядом ее лицо, пытаясь подобрать слова, чтобы не сорваться. Она стояла перед ним – такая хрупкая, нежная, как беззащитный котенок, который пытается казаться тигром – и дрожала всем телом, но не двигалась с места. Рудольфа восхитило ее безрассудство, не смотря на общее раздражение от ситуации.

– Уходи, – твердо сказал он, впившись взглядом в ее глаза, – сейчас тебя ждет работа. Поговорим, когда перестанешь вести себя, как идиотка.

Кто бы знал, с каким трудом ему дался этот ровный тон и равнодушный взгляд.

Лера отшатнулась и вышла из кабинета так стремительно, что едва не снесла по пути антикварную вазу, что стояла у входа. Рудольф проводил ее взглядом и только тогда сорвал свою ярость на первом, что попалось под руку – он скинул со стола несколько книг и выругался, ощущая нехватку воздуха. Что эта девчонка себе позволяет?! Орет на него так, словно имеет на это полное право!

«Такими темпами все точно обернется бедой. Я либо убью ее, либо уничтожу, сорвав на ней свою страсть. Надо решить что-то с этим...» – Рудольф выпил воды, чтобы хоть как–то успокоиться, но это не помогло от слова совсем. Тогда он вышел из кабинета и направился в сад. Глоток свежего воздуха должен был поставить мозги на место, дать ему хоть малейшую возможность прийти в норму.

Однако он не увидел, что Рома в этот момент был на руках у Милены. И только оказавшись лицом к лицу с Яковлевой на мощеной дорожке осознал, что больше сил сдерживаться нет. Лера смотрела ему в лицо покрасневшими от слез глазами, ее губы мелко дрожали от прохладного осеннего ветерка. Алфёров сам не уловил, в какой момент сделал первый шаг. Он быстро сократил расстояние между ними, притянул надоедливую девчонку к себе за руку и захватил ее губы в поцелуй.

«Как же я тебя ненавижу...» – только и успел подумать Рудольф, сжав в кулак мягкие волосы девушки. Почему нельзя убивать поцелуями? Если бы он мог, то уже уничтожил бы ее своим натиском, сломал, заставил бы ощутить в полной мере, что она сделала с ним. Ее нежные губки поначалу были неподвижны и холодны, но его это уже не могло остановить. Рудольф целовал ее умело и настойчиво, добиваясь ответа в порыве минутной слабости и злости. А когда она ответила, приоткрыв рот и позволяя ему углубить поцелуй, его поглотило сладкое забвение. Всего на миг. На крошечное мгновение он поверил в то, что его чувства могут быть взаимны. Поцелуй вышел недолгим, но ярким и чувственным. Когда девушка чуть оттолкнула его, чтобы вдохнуть воздуха, Рудольф осознал, сколь нечестным был этот краткий миг торжества. Он тут же отпустил ее, тяжело дыша, и сказал тихо, но твердо:

– Забудь то, что сейчас произошло. Больше такого не повторится, – мужчина отвел взгляд и быстрым шагом покинул сад, понимая, что если посмотрит на нее сейчас, то не сможет выполнить данное обещание.

«Браво, Рудольф. Украл нечестный поцелуй у девчонки, которая даже отказать тебе не может из страха потерять место. Идиот. Но как это было...»

Алфёров не мог четко сформулировать то, как это было. Впервые у писателя не хватало слов, чтобы описать всю гамму собственных ощущений.