Глава 1.
Было пасмурно. Хмурое Пермское небо рассыпалось дождем, сыпало градом, угнетало клочками серых облаков, напоминающих несвежую сладкую вату, старательно присыпанную пеплом. В проплешинах туч мелькали иногда очертания лесов, полей, рек и прочих пейзажных прелестей.
Андрей перевёл взгляд на салон: рядом сидел бледный, трусоватого вида мужчина, явно сменивший не одни панталоны за время недолгого перелёта; периодически промакивая изрядно покрывшуюся испариной лысину и запихивая мундштук Фостера в рот, он озирался по сторонам, намеренно огибая взглядом иллюминатор. Это вызывало непонятную смесь сочувствия и злого веселья. Что до остальных, ничего примечательного он не заметил: кто-то спал, кто-то с особенно важным видом читал книгу по самосовершенствованию или психологии – у одной дамочки удалось прочитать название - «Путешествие в себя».
«Забавно, - пронеслось у него в голове, - отличный слоган для рекламы фаллоимитаторов.»
Кто-то в наушниках с драматичным видом прилепился к стеклу с видом столь же жалким и брошенным, как у жвачки, забытой в лучшем случае под сиденьем скамейки. Кто-то, наоборот, испытывал от музыки необыкновенный подъем и с плохо сдерживаемым энтузиазмом к танцам, подергивал в такт головой или ногой.
И только Андрей, жуя уже черт знает какую жвачку, неспособную затмить или хоть как-то притупить перегар (если быть честными, шансов у неё было как у КПРФ перед Единой Россией), пытался сосредоточиться и сбросить невесомое и одновременно удушливо тяжелое, навалившееся на него заманчивой прострацией посталкогольное отупение.
Он откинулся на жесткое сидение. А хотелось бы насовсем. Прикрыл глаза - стоило поспать.
Однако не давало покоя ощущение, что он упускает что-то важное. Важное настолько, что отдаться в объятия Морфею сейчас было бы преступлением. Он раздраженно распахнул веки. Сходил в уборную, плеснул холодной воды в лицо. Вроде стало легче. Прострация и апатия сменились легким оживлением. Готовый списать то ощущение предвосхищения перемен на похмельную интеллектуальную контузию, он твердо решил поспать, как вдруг что-то в дальнем конце салона привлекло его внимание. То была девушка с альбомом в руках. Держа карандаш тонкими бледными пальцами – они почему-то сразу показались ему холодными – она изображала чьё-то лицо. Он видел только её спину и руки, но уже понимал, что она была в состоянии переменного спокойствия. А выдавала её манера рисовать: робкие, невесомые, почти ювелирные движения сменялись замашистыми, дергаными, исполненными уверенности и наоборот. Казалось, будто она сражается с листом ни в чём не повинной бумаги, карандашом, да и всем миром в целом, попеременно капитулируя и вновь переходя в наступление.
Он не раз видел художников разной степени талантливости – себя же в этой сфере он считал совсем никчемным и времени ей уделял мало -, но именно она заинтересовала его. Не как девушка:одни только угловатости – он уже издалека видел, что особенно приятных округлостей не наблюдается - отбивали любые, даже самые примитивные желания. Впервые кто-то вёл себя с холстом не как с соратником или собеседником,скорее как с рупором в мир.В потрепанном альбоме он увидел плененного гонца, которого враждующая сторона если не убьёт, так надаёт тумаков, чтобы потом выгнать за ворота с бескомпромиссным приказом передать весть. В пока ещё неясных очертаниях и беспорядочных серых всполохах на белом фоне он увидел немой крик. Так обычно кричат люди о своей боли, но они не знают, хотят ли, чтобы их услышали и услышат ли вообще. Кричат в портретах, песнях, скульптурах, танцах… Так однажды крикнул он.
Андрей приземлился на кресло. Мысль появилась сама собой.
"Я просто понаблюдаю. - оправдался он перед едва начинавшим поднимать голову разумом. - Праздный интерес."
Интересно же, какая у неё боль. Готов поставить сотку,что паренёк, который честно-честно обещал всегда быть рядом, бросил её спустя две недели, вкусив её не до конца созревший и такой же, как она, угловато-жесткий,ещё не сладкий, плод.Или отчисляют из университета, который с горем пополам оплачивала брошенная ушедшим за хлебом мужем мать.Или любой другой результат лени и наивной невежественной юности, принятый слишком близко к сердцу и кажущийся неразрешимой проблемой, вставшей поперёк горла несглатываемым колючим комом.
Пари с самим собой - странная штука, более похожая на шизофрению.Однако его он вопреки здравому смыслу и заключил.
"Да я бухать перестану, если у неё что-то серьёзное." - осмелился он где-то внутри себя.
Оставалось дело за малым - уговорить стюардессу - явно жрицу Маат - позволить пересесть(свои мизерные шансы на взятку или перебродившее во вчерашнем вискаре обаяние он даже не учитывал). В почти до краёв полном самолёте с единственным свободным местом это проще простого, да. Вдруг он повернул голову в сторону соседа, оного он уже окрестил "львиным сердцем". Мысль пришла сама собой. Незаметно плеснув воды, имитирующей холодный пот, на лицо,без конца прикладываясь к бутылке воды - он это, собственно, и так делал, только по иной причине и менее нервно -, мелко дрожа,прерывисто дыша, беспорядочно озираясь по сторонам с напускной паникой в глазах и иногда хватая в руки кулёк для раотных нужд, он быстро привлёк внимание бортпроводницы.
Молодой человек, Вы в порядке? - рука стюардессы опустилась на его плечо в успокаивающем жесте. - Плохо переносите перелёты?
- Д-да.. - с видом угнетенным и якобы нехотя исповедуясь, проблеял он. - С детства боюсь.. Можно хотя бы с мужчиной - он указал на храбреца с панталонами - поменяться? У меня слабое сердце…
"Львиное сердце" - если это вообще было возможно - побледнел ещё больше.
- Нет, ну что вы! Я.. Вон лучше к барышне пересядьте, далеко от окна там!.. - малодушно предложил он.
- Но это же против правил.. - отнекивался Андрей, предчувствуя скорую победу. - Нельзя так..
- Действительно.. - на приятном лице бортпроводницы отразилась глубокая задумчивость.
Андрей на всякий случай стал дрожать сильнее. Недомогание же имитировать и не требовалось.
- Ладно. - наконец кивнула она. - Можете пересесть.
- Хорошо. Извините за беспокойство..
- Ничего страшного. - она дежурно улыбнулась. - Я провожу.
Неторопливо семеня по проходу за ней, он позволил уголкам губ приподняться в триумфальной улыбке. Становилось всё интереснее..