Неловкая тишина
Теодор Нотт молчит третий день подряд.
И я тоже.
Не потому что мы договорились — это было бы слишком цивилизованно для нас. Просто... что-то произошло. И теперь слова, которыми мы обычно бросались друг в друга, как петардами, застревают где-то в горле.
Тишина между нами странная. Не уютная, не спокойная — она натянутая, как леска, вот-вот лопнет. Я чувствую её даже спиной. Даже когда он не смотрит — хотя, чёрт побери, он смотрит. Я это знаю. Чувствую кожей.
Я стараюсь не смотреть в ответ.
Вчера он специально поставил щит раньше, чем я ударила. Как будто заранее знал, что я сделаю. Как будто чувствует мои заклинания до того, как я шепну их. Это бесит. Потому что он прав. Потому что я тоже знаю его темп, манеру, даже любимую защитную позицию.
Мы слишком хорошо друг друга изучили.
Я думаю о том, как он держал меня за руку на той тренировке — не резко, не холодно, как обычно. А медленно. Почти... нежно? Это дурацкое слово в голове крутится с тех пор, и я его ненавижу.
Потому что нежность — это то, что не должно быть между мной и слизняком Ноттом.
Я стою с палочкой в руке, смотрю в его сторону, не глядя ему в глаза. Он красивый, если не злиться. Это тоже бесит. Особенно когда ловлю себя на том, что жду, когда он снова пошутит. Не злобно, а с этим его выражением лица — как будто не хочет, но не может остановиться.
Я скучаю по его шуткам.
Однажды он сказал: «моя рыжая бестия». Сначала я хотела заорать на него, кинуться с заклятием. Но теперь это крутится в голове. Не «гриффиндорская заноза». Не «безмозглая мартышка». А моя рыжая бестия. Ловко, Нотт.
Он говорит:
— Может, уже скажешь что-нибудь?
И я удивляюсь. Потому что это — первый звук от него за три дня. Голос хрипловатый, недовольный. Мой любимый тип голоса, как оказалось.
— А что, тебе не нравится, когда я молчу? — спрашиваю спокойно.
Он смотрит прямо. Слишком честно.
— Мне не нравится, когда ты… не ты.
У меня ёкает в груди. Вот просто взяло и ёкнуло. Так не должно быть. Мы же сражаемся. Мы же огонь и лёд. Или, скорее, бензин и спичка. Так почему мне хочется сесть рядом и спросить, что у него в голове?
Я пытаюсь вернуть себе броню:
— А ты вдруг стал разбираться, какая я?
Он не отвечает. Просто смотрит. И я понимаю: да, стал.
Словно что-то в нём щёлкнуло, как замок на двери. И внутри — я. Настоящая. Со всеми заморочками, со всей этой упрямой хаотичной чепухой, которая делает меня мной.
Чёрт. Мы правда перестали быть просто напарниками.
Я отворачиваюсь. Потому что если он посмотрит ещё чуть дольше, я сорвусь.
— Лучше молчать, чем говорить глупости, — бормочу себе под нос.
Но он, конечно, слышит.
— Тогда мы оба давно бы замолчали, — отвечает он и, впервые за три дня, усмехается.
И эта усмешка — не издёвка. А почти… тёплая.
Вот и всё. Я обречена.
Слизняк Нотт стал кем-то, без чьих реплик мне, оказывается, не хватает воздуха.